Цитаты из книги «Плейлист волонтера»

Помоги только тогда, когда точно сможешь, в остальных случаях – не вреди, не трогай. Если он должен умереть – дай умереть, просто вызови «Скорую» и ничего не делай. Жизнь спасателя – 3 жизни пострадавших. Никогда, ни за что, не корми из своих рук таблетками и не вводи иглы.

Порядочные, обычные, нормальные, советские люди не могут работать в поиске пропавших: это дело истощает, и пополнить силы быстро может только пассионарий, перверт.

Мне кажется, что именно эта пора – начиная с первых беспохмельных дней января и до аванса 25-го числа – лучше всего отражает суть всего нашего коллективного сознания. Только подумайте: каждый год целый народ впадает в отчаяние ровно из-за одного и того же – много водки, мало денег, и этот народ не делает ничего, чтобы мрачные полмесяца не повторялись. Напротив – несокрушима тяга этого народа к отходняку и трешу после пьяного угара. Это великая в своей традиционности печаль.

Потому что мент – это, скорее всего, уебан; как уголовник, только хуже. Меня и самого звали в менты, в опера

на такое событие, как стихийное наводнение, нужно привлекать тех, кто имеет опыт смерти и умеет помогать: добровольные спасатели, поисковики, социальные патрули, лесные пожарные

Мне было 23. За полгода до описываемых событий в день моего рождения Ленинград презентовал новый альбом – «Хна». На концерт мы пошли с – тогда еще – моей женой и парой друзей. Меня порадовало, что 2000 человек, 3/4 из которых гетеросексуальные мужики, подпевают длинноногой рыжей красавице «я так люблю / когда большой и толстый хуй во мне». Юля Коган, та самая красавица, была настоящей дивой, чудесной феей, примой, которая творила нечто невероятное своим вокалом. Через неделю после концерта я расстался с женой. Поэтому вся «Хна» приобрела некий траурный, депрессивный окрас.

Жрал три раза в день, хотя знал, что порядочный человек умирает так, чтобы его было не тяжело нести в гробу.

Обычно русские люди так и понимают «хорошую работу»: много платят, делать нихуя не надо.

Люблю тульские пряники, ростовскую финифть, вологодские наличники и пинежскую роспись. Степи Забайкалья, горы Кавказа, Северные Увалы, дельту Волги, темную тайгу. Зипун – самая охуенная одежда. Косоворотка – это красиво. «Любовь и голуби», «Печки-лавочки» – суперкино. Женский хор, поющий народные песни (кроме «Рябины кудрявой») многоголосием, – это фантастика. Блины, борщ, водка, селедка под шубой, тройная уха, расстегай. Пушкин, Рубцов и Есенин. Я люблю Россию. Но… …это страна дерьма. Мы срем – в собственную землю. Добрая четверть людей в нашей стране срет в землю, сидя в продуваемом семью ветрами толкане, вытаскивая из жопы занозы от неотполированного стульчака, подкладывая пенопласт под седалище зимой. Обосранный пенопласт – это можно встретить только у нас. А дерьмо копится под боком

Тут самое время задаться вопросом: нахуя блядствовать, если очевидно, что отношения не идеальны? Может, лучше расстаться или там поработать над этой хуйней? Нет.