Мирко Благович

«Белила»…

Книга первая:

Начало истории

От автора

…И коль уж был так скор несчастный человек в хмельном разврате, так быстр, жесток и глуп в падении своём, так значит нужно всё сноровисто исправить. Исправить и убрать! Убрать подальше с глаз людских долой, как не было того и вовсе. Но не посметь забыть картин ужасных тех, чтобы потомкам рассказать свой опыт. И не посметь забыть о множестве грехов своих, чтобы, обжегшись в страшные эпохи многократно, предостеречь, спасти детишек наших, коль сами не успели в рай попасть. Краснея и жалея искренне о серости прожитых бренных дней, судьбы жестокие уроки нам забывать негоже.А гоже сделать выводы, детишек воспитать. Их научить, как Человеком быть, но не живущим в смраде организмом.

Никто не говорит, легко что будет. Но стоит постараться. Собрав последние все силы, стиснув зубы, Системы атакующий порыв, зловещий, тёмный, нам надобно отбить. И выстоять. И мир весь разбудить, чтобы конец счастливый, светлый, сей драме несусветной положить. Иль может это будет не конец, но лишь начало только? Начало нового, земного Бытия, наполненного радостью людской и пасторальной музыкой Любви? Всем нам решать, читатель дорогой. Всем вместе…

ЧАСТЬ 1

Предисловие

…Здравствуйте, мои любименькие сыночек Мишутка и дочурка Оленька. Если вы читаете этот дневничок, значит нам пора попрощаться. Всё когда-нибудь заканчивается. Претворяясь – преображается, перерождается, трансформируется, меняется. Уходит в Вечность. И вновь возвращается. Яркий, стремительный рассвет сменяется алым, благородным закатом. Навстречу луне спешит, улыбаясь, солнышко. Знойное лето, переливаясь сочными оттенками радуги, однажды принимает в гости багряную благодатную осень. День, как память об ушедших минутах жизни. А век сменяет новая эпоха. И вновь, торопится, бежит, очередной эпохи светлой первая минутка. Исход великого Начала – не в этом ли всей мудрости вселенской, бесконечной, скрытый смысл? Где Альфы звонкое рожденье, там и закат Божественной Омеги стынет в мудрой тишине. Так было всегда. Так будет всегда.

Моя жизнь подошла к закату. Как быстро она пролетела… С удивлением оглядываюсь назад и понимаю, что вроде бы совсем недавно я выглядывал в окошко своей квартиры – улыбчивый круглолицый пацанчик с румяными щёчками, весёлым свистом созывал закадычных друзей и, собравшись в дружную весёлую стайку, мы убегали играть в казаков-разбойников. Ещё, казалось бы, одно мгновение, моргнуть не успеешь – и вырос я, совсем уж взрослый парень. В судьбе открылась новая страничка. Школьные олимпиады, игры в КВН, интересные девчонки, лиловые вечера в уютных аллеях молчаливого тёмного сквера, душевные дворовые песни под старенькую шестиструнную гитару. Первая любовь. Первое разочарование. Ещё одно мгновение – студенческая пора, бесшабашная и яркая. Сопромат, мировая экономика, теоретическая механика, основы делопроизводства и документооборота. Сухое вино в залихватских общагах, стихи под луной. Преданные друзья и отчаянные потасовки с оторвами из соседнего факультета. Зимняя и летняя сессии. Новая любовь. Новая разлука. Первый опыт, первые волнующие победы, первые болезненные неудачи. Греющее осознание, что жизнь прекрасна. Будоражащие мысли о том, что всё в ней только начинается: и любовь, и дружба, и воплощение тайных планов, мечтаний. Уверенность, что самое интересное впереди. Уверенность, что всё сложится как надо. И так было чудно на душе.

Потом работа. Карьера. Бизнес. Профессиональный рост. Профессиональный, с этим-то я согласен. Но вот рост ли? Обманутый реальностью, я мчался по жизни, решительно убеждённый в том, что справлюсь с любыми вызовами, решу любые проблемы. Многого добьюсь. Заработаю кучу денег. Успею сполна посвятить себя милой жёнушке и вам, моим любимым лапочкам. Смогу без остатка отдать себя семье. И я почти успевал. И даже достигал самых недосягаемых вершин. Транжирил жизнь на бизнес-проекты, разменивался на очередные задачи. Мчался, сломя голову, сквозь года и расстояния, сквозь дожди и зной, сквозь правду и недомолвки. Совершал много ошибок. Обижал окружающих меня людей. Сильно обижал! Словом или делом, отношением или бездействием, вынужденно или специально – не суть важно. Главное, что бывал неправ. И при этом, порой, допускал трагически неверные шаги. И так бы мне хотелось, чтобы вы, мои дети, мои кровиночки, самое дорогое, что у меня есть, прожили долгую-долгую, непременно счастливую и достойную жизнь. Не повторили моих ошибок. Не распылили свою жизнь на сокровища, душа которых – грязная придорожная пыль. Присмотришься поближе, а это и не сокровища вовсе, так, сплошные слёзы, разочарование и потерянные дни.

Мы с мамочкой очень сильно вас любим. Я хочу, чтобы вы знали об этом. Я хочу, чтобы вы всегда помнили об этом. Да вы это знаете. Конечно, знаете! Не хочу, чтобы от нашего расставания у вас в душе поселилась боль. Не хочу, чтобы в ваших глазках стояли горькие слёзы. Теперь я убеждён твёрдо: люди не умирают, они просто ненадолго покидают своих близких. Поднимаясь ввысь, в далёкие светлые миры, они устремляются туда, где сияет одна лишь любовь, где нет жестокости и зла, жадности и лицемерия. Чистыми невесомыми душами они воспаряют к облакам. Поближе к прекрасным звёздам. Уютненько располагаются вместе с Боженькой на тучках и наблюдают за живущими на Земле. За радостями и горестями людскими. За суетой мирской. За громкими достижениями и досадными неудачами городов. Наблюдают. И размышляют: поражение ли то, что люди называют поражением? Достижение ли то, что люди считают своей главной победой в жизни?..

Ваш самый лучший друг,

папа.

Детство

1981 год. Советский Союз.

«…Завожу тайный дневничок. Определённо! Раньше в этом не было необходимости, но сейчас в моей жизни происходят такие события, из-за которых очень стала нуждаться в близком добром собеседнике – тайном друге, который всегда был бы рядом, которому можно было бы доверить сокровенные мысли, излить наболевшее, быть искренней, не рискуя оказаться высмеянной…»

Много лет назад такими вот взрослыми словами открывалась первая страничка дневника моей любимой сестрички Ярославушки. Подобные дневнички, зачастую – весёлые, разбитные, реже – тайные, глубокомысленные, печальные, престижно было заводить каждому советскому школьнику того времени. Помните? Иногда подружки в них ещё записывали любовные стихотворения и пожелания, а друзья рисовали прикольные картинки и калякали смешные карикатуры? Появился однажды такой дневник – голубенькая толстая тетрадка в клеточку – и у моей сестрички. Появился он в то счастливое время, когда нежданно-негаданно в детском сердечке просыпается первая школьная любовь. Запали они мне, пятилетнему карапету, эти случайно прочитанные строки, на всю жизнь. Почему? Ответ на этот вопрос я смог дать себе лишь спустя долгие три десятка лет.

Был это далёкий 1981 год. Мне исполнилось пять годочков, а моей сестричке – девять. Где-то в незнакомом огромном мире бурлили нешуточные страсти и передряги, праздновались торжества и оплакивались трагедии, гремели триумфы и катастрофы. Народ государства со странным названием Чили вынужденно избирал себе «конституционного президента» – кровавого диктатора Аугусто Пиночета. В Лос-Анджелесе были установлены первые случаи «странной пневмонии», впоследствии оказавшейся неизлечимым заболеванием СПИД. Грозный госсекретарь США Алекс Хейг, при молчаливом одобрении новоизбранного президента США Рональда Рейгана, голосил о возмутительной причастности СССР к международному терроризму. А пока голосил, сборная СССР по хоккею с шайбой уверенно разрывала всех подряд на шведском Чемпионате мира и в финале заняла первое место. В ГДР праздновали 20-летнюю годовщину возведения Берлинской стены. Сколько важных событий, сенсаций, больших достижений и громких заявлений случилось в этом году! Для нас же, малой ребятни, это был обычный тихий год счастливой советской жизни.

«Я рождён в Советском Союзе, сделан я – в СССР» – слово в слово про нашу семейку. Папка работал инженером в одном из конструкторских бюро города, был замом начальника КБ машиностроительного завода. Мама – учительница украинского языка и литературы, воевала с детишками в местной школе. Позже, за усердие и кропотливый труд, мамочку отметили солидным служебным повышением до начальника районного отдела народного образования (РайОНО). В нагрузку к должности ей спустили обязанности заведующей отдела пропаганды и агитации при местном райкоме коммунистической партии. В общем, жила себе в областном центре крепкая советская семейка.

Жили мы небогато, но сытно и счастливо. Почему считаю, что небогато? Видимо, такое мнение у меня сложилось из-за случайно подслушанного однажды родительского разговора. По обрывистым фразам из беседы родителей (большинство пап и мам почему-то считают, что маленькие детишки ни бельмеса не смыслят во взрослых беседах) я пронырливо прознал, что мы задолжали целую тысячу рублей за капитальный ремонт квартиры, которые никак не можем вернуть какой-то строгой и ворчливой тётеньке-заёмщику. А сытно и счастливо – потому что невзирая на отнявший отцовы сбережения бессовестный ремонт, наш семейный стол всегда душисто дымился свежим завтраком, плотным обедом и смачным ужином.

Как и всем маленьким детишкам, по возрасту мне полагался детский сад. Про это учреждение ничего хорошего или плохого сказать не могу. Хотя бы потому, что я его практически не посещал. Я и расположенный у нашей пятиэтажки детский сад «Журавушка» были такими же несовместимыми вещами, как и изнеженный в сметанке украинский вареничек со шкварками и гурман-якудза. Много лет спустя, когда я и сам уже стал папашей, был интересный случай. Мой Миха в детстве жуть как боялся инъекций – всяких там обязательных прививок, которыми родители частенько припугивают своих непослушных чад. И когда в школе всем первоклашкам раздали личные медицинские карточки, то Мишка, проявив инициативу, в графе «несовместимые факторы» выразил крик души так: «…все уколы, Манту, неизвестные горькие таблетки, математика, уборка в письменном столе». Мы с жёнушкой чуть животы не сорвали со смеху, когда наш ребёнок притащил домой карточку с обозначенными корявеньким детским почерком «факторами».

Так вот. Если бы мне в детстве выдали такую карту, в графе «несовместимые факторы» я бы не раздумывая написал: детский садик «Журавушка». Уж так я его, казённого, не любил! Хотите верьте, хотите – нет, но уже в свои четыре годика я вполне спокойно мог находиться дома сам. Видимо, у папы и мамы, как это зачастую случается, просто не оказалось другого выхода. Перспектива посещения ненавистного детского учреждения №1309 порождала во мне настоящую истерику. Скандалы протекали по полной программе детского протестного жанра: с диким воем, трясущимися ручонками, ручьём слёз и скороговорными причитаниями в адрес детсадовского рабства. С другого боку родителей подпирала служба. Если вы, дорогие друзья, уже перешли в почётную и ответственную категорию «родители», прекрасно поймёте, о чём я говорю. Каково оно клубиться в Системе. Детишки скучают, днями горюют за папами и мамами, но увы, у родителей – работа, работа и ещё раз работа. Без вариантов.

В общем, на семейном совете решили, что вместо садика я буду сидеть дома. Но чтобы безо всяких шалостей.

Ох уж эта самостоятельность! Качество оно, конечно, неплохое. Но для пятилетнего ребёнка оно несёт определённые риски и загадки. Особенно, когда пытливый детский ум жаждет всё познать, выяснить и во всём разобраться. «Во всём, – спросите вы, – это в чём?» Ну, например, в том, какова глубина таинственных чёрных дырочек в розетке. Что, не интересно, скажете? Ещё как интересно! Главное, чтобы родители не узнали. Да они до сих пор и не догадываются! Не поленился я тогда порыться в отцовом ящике с инструментами. На глаза попались две длинные проволочки. Классно! Спицы – это именно то, что мне нужно для познания окружающего мира. Дай, думаю, в отверстия розетки засуну, а потом на спицах пальцами уровень зафиксирую. Интересно, глубокие дырочки, или нет?

Оказались неглубокие. Отлетел я от розетки после тех замеров метра на два. Фаза по пальцам полоснула так, что искры из глаз. И дух почти вон. Лежу на полу, ловлю впечатления. Такое ощущение, будто кровь в венах закипела. Голова гудит, словно церковный колокол. Пальцы пекут, прямо нестерпимо. Распластался я, значит, на ковре. Затих. И ногой пошевелить боюсь. Да и вообще, на месте нога-то? Набрался смелости, пошевелил. На месте. Благо, размолвка между мной и розеткой произошла утром – времени отлежаться было достаточно. Повалялся я на полу с полчасика. Пошевелил ногой, рукой. Руки-ноги, вроде бы, на месте. Бровью изумлённой поводил. Глазом поскрипел. Покрутил носом. Показал подлой розетке язык. Всё в порядке. Поднялся. Вроде бы, пронесло. И до вечера, к приходу родителей, я снова был как свеженький пятилетний огурчик.

К обеду, эдак в половину второго дня, возвращалась домой моя любимая сестричка Славунька. Она старше меня на четыре года. И слава Богу! Исторически почему-то сложилось так, что за всяческие шалости большая часть родительских подзатыльников и нареканий достаётся именно старшему отпрыску. Тут мои тылы были прикрыты полностью. Видимо, поэтому я и успел наделать так много гадостей и материального урона в квартире.

Самой первой, значит, приходила домой сестричка с учёбы. Где-то после часу дня, не раньше. Школьный портфель, советский, пузатый такой – швырь в сторону! Руки мыть, и быстрее чего-нибудь слопать. Не кормят их в школе, что ли? Точно. Не кормят. Вижу, только руки помыла, и бегом на кухню. Поднимает Славуня крышку на кастрюле, а там… мамочка родная! Какая гадость там лежит! Я уже видел. Шарил с утра по кастрюлям, в поисках чего-нибудь особенно вкусненького – котле-е-еток или тушёной капусточки в томате, и наткнулся. Холодная манная каша! Фу, страхи детские. А Славуне всё нипочём. Крикнув на ходу: «как дела, Витуська?!», схватила самую большую алюминиевую ложку и в манку её – тык! Ложку в рот – раз! Студёнистую щербатую горку поминай как звали. И с собаками не сыщешь. Потом ещё одну. Потом ещё. Как так можно? Да ещё и без варенья. Моего любимого. Абрикосового. Совсем детей не кормят в этой чёрствой школе!

Это потом уже, через пару лет, когда я сам пойду в школу, то узнаю, куда идут родительские однорублёвки и трояки, выделенные на школьные завтраки. Бегает голодная детвора, тощая, как советские велосипеды «Спутник». Зато у каждого по две рогатки или модная шариковая ручка. Или, страшно даже сказать, линейка с переливающимися мультипликационными картинками. Какие там булочки с компотом! Какая там каша и сосиски! В моём школьном арсенале таились модный карандаш с пластмассовым наконечником-утёнком и полтора метра резинки «венгерки» для самострела. И конечно же, с булочкой и компотом тоже полный пролёт.

В пять вечера с работы возвращался папа. Он у нас, как я уже говорил, инженер-конструктор. Не знаю, право, чего они там в своём КБ конструировали, но в моём понимании папина работа ассоциировалась с кучей графических схем, набором чертёжных инструментов и большим пластиковым дипломатом. В дипломате отца, как и у любого советского конструктора, всегда шелестели профильные чертежи-миллиметровки, тарахтели толстые конструкторские и копировочные готовальни, а между ними шуршали пахнущие вкусной «Любительской» колбасой (два девяносто за кило) помятые газетки из-под бутербродов. Я был настоящим сынишкой инженера! Такие названия, как криволинейный рейсфедер, эксцентрическая линейка или кронциркуль хотя и напоминали мне знаменитое «крекс-фекс-пекс» из «Приключений Буратино», но я чётко знал, что это нечто такое, что помогает рисовать всякие странные каракульки на ватмане, которые как-то связаны с папиной работой.

Отец, вернувшись со службы, звонил в дверь своим фирменным «дзинь, дзинь, дзинь-дзинь-дзинь». Мы со Славуней бросались к входной двери, не забыв ответственно спросить: «кто там?» Щёлкали замком, цеплялись папке на шею, целовали его. И он нас. С неизменным «привет, лапу́льки», папка ставил в коридоре дипломат, раздевался, проходил в ванную, тщательно мыл руки и долго-долго выстирывал над раковиной свои длинные чёрные носки. В это время я, полностью отлыгавший от поражения током, и Славуня, у которой манка провалилась давным-давно и незнамо куда, сидели в своей детской комнате, поскрипывали голодными потрошками и размышляли о временных тяготах Мироздания. И ещё о том, что было бы недурно, если бы наша любимая мамулечка вернулась домой пораньше. Вскоре к нашему ожиданию присоединялся и папа. А ждать-то ещё целый час. А кушать-то хочется! Отец, побыв с нами минут двадцать, расспросив что да как (кто же признается?), направлялся на кухню, нарезал к ужину какой-нибудь овощной салат и хлеб. Мамочка возвращалась домой самая последняя. Она у нас очень занятая инспектор РайОНО! И к тому же, целый начальник районного отдела пропаганды и агитации. О чём эти профессии, я тоже не очень-то понимал, но догадывался, что мамина работа – какое-то важное и значимое занятие.

Вечера у нас на хуторе случались дивные. Толкаясь, мы рассаживались за небольшим белым столом в крохотной пятиметровой кухоньке. Вкушали наваристый душистый борщик, салат с помидорами и огурцами или пшеничную кашу с жареными кабачками и куриными котлетками. Мы с сестричкой, довольные, что наконец-то можно подкрепиться, уплетали за обе щеки! Улучив момент, можно было и под столом ногами попинаться. Так, чтобы родители не заметили. Не переставая, конечно, жевать.

У родителей к ужину – важные беседы о прошедшем дне. То какой-то дядька Егорычев чего-то кому-то поведал, а с отцом так и не поделился, то другой дядька Пронин кому-то напакостил. Даже криминал присутствовал. У мамы на работе, из шкафа, видите ли, шарики воздушные кто-то стырил. Целых пять упаковок, по сто шариков в каждой. Чем теперь прикажете наряжать картонный стенд к празднованию шестьдесят четвёртой годовщины Октябрьской революции? И вот так, каждый ужин: то Пронин, то Егорычев, то Иванов с Петровым, то начальство ругает, то коллеги балбесы. Нам, детворе, было ясно одно: нужно побыстрее доесть ужин, сказать «спасибо», чмокнуть в щёчку папу и маму, убрать в раковину грязные тарелки и поскорее спасаться бегством. А то затянешь с едой, не успеешь покушать сноровисто, тогда жди беды. Пронина и Егорычева обсудили. Иванова с Петровым на место поставили. Отец не спеша доел последний, самый смачный кусочек. Новостей больше нет. Сыто кашлянув и оглядев нас со Славуней, папка поведёт бровью и протянет важно так:

‒ Де-е-етки, что-о-о, ещё не дое-е-ели? Не успе-е-ели? Вкусно же! Ну-у-у-у… Даёте! Бес-с-о-о-вестные! А знаете известную морскую поговорку?

Конечно же, мы её знали. Не первый раз поди такое случается.

– Кто доедает, тот и убирает…

Эх, несправедливо как-то на флоте дела обстоят. А мы, дети сухопутные, тут причём? Всё бы ничего, да только прославленный морской распорядок частенько оборачивался для нас долгим мытьём жирной посуды. Про моющие средства тогда и слыхом не слыхивали. Соль, сода. Вот, в общем-то, и весь выбор. Кушал медленно, неохотно – значит, за тряпку и вперёд! А если выпадет пакеты из-под мясного фарша, полиэтиленовые, жирные, стирать? Или из-под минтая растаявшего? Вот где триллер! Поэтому если к ужину подавали какое-нибудь наше нелюбимое блюдо (например, молочный суп с вермишелью), мы со Славуней всё равно старались кушать расторопно. Вот пусть папа с мамой между собой и разбираются потом, кто доедает, а кто убирает.