Любовь — это дорога к солнцу,
вымощенная острыми жемчужными раковинами,
по которым ты должен идти босиком.
М.Чюрленис
Я не знаю, как можно было до сих пор избегать столкновения с Милорадом Павичем. Инстинкт самосохранения, не иначе. О такие книги читатель может вдребезги разбиться, как птица о стекло. «Страшные любовные истории» мой первый Павич. И ощущения, как будто я провела ночь с мужчиной, имени которого я не знаю, но то, что нам суждено быть вместе долгие годы выжгли пальцы незнакомца на моей коже. И сейчас я пишу отчаянное признание в любви.Можно ли увидеть музыку? Да. В своих картинах ее рисовал литовский гений Микалоюс Чюрленис. Могут ли книги разговаривать? Да. Эти книги написал Милорад Павич. Могут ли ноты иметь цвета? Да. Ими написаны сонаты Чюрлениса. Композитор окунает кисть-камертон в звуковую волну. У него не семь нот, а невообразимая палитра оттенков. Может ли текст переливаться подобно радуге и петь подобно скрипке? Да. Писатель изобретает свой алфавит-хамелеон, в котором можно заблудиться, как в лабиринте, потому что у каждой комнаты тысяча голосов и полутонов. Потому что это больше не литературный текст. Это музыкальный холст, сотканный из 30-ти нот в оригинале и 33-х в переводе на русском.
Это не картина. Это последняя органная фуга великого композитора.
Тексты Павича не рассказы, не романы, и не пьесы. И они не только игры, загадки, кроссворды, пасьянсы, глоссарии, астрологическая карты… Тексты Павича это партитура, к которой каждый должен найти свой ключ. Павичу не нужен читатель. Он ищет дирижера и соавтора для толкования своих сновидений.
Любая попытка рационального анализа разлетится, как карточный домик, зодчий которого всего лишь чихнул… Поиск линейного сюжета и логики приведет к глухой, каменной стене непонимания. Чтение книги превратится в муку, как отчаянное желание курильщика прикурить от безнадежно отсыревших спичек. Казалось бы, читатель загнан в угол? Но стоит только затихнуть и внимательно прислушаться…
Текст зазвучит сам. Буквы заговорщицки начнут перешептываться между собой, шелестя, как крылья мертвых бабочек. Слова зашуршат, как вальсирующий на ступенях старой лестнице подол кружевной юбки давно умершей прабабки. Предложения, пальцами пианиста, закружатся по вашим нервным окончаниям, рассекая их словно опасной бритвой. Абзацы запоют многоголосием хорал, который эхом будут повторять ваши собственные губы. Страницы будут переворачиваться в темпе по нарастающей. Тихое адажио, затем тревожное анданте, далее последует распаленное модерато, и, наконец, фейерверком взорвется аллегро. И в этот момент каждый рассказ раскроет свои створчатые двери и можно, осторожно перешагнув порог, войти внутрь живого, пульсирующего, дышащего и многоликого текста Милорада Павича.
И только финальным аккордом закрыв книгу, я поняла. Она уже побывала в моих руках. Я уже читала «Страшные любовные истории». Десять лет назад. Улики – характерные загибы на страницах. А в голове- полнейшая амнезия. Я не знаю, можно ли забыть, чтобы снова заново пережить первую ночь с любимым мужчиной. Зато я уверена, что можно остаться абсолютно глухим к невероятно прекрасной музыке слов, если книга открыта не вовремя и не тем ключом. Но теперь мне были подарены несколько ночей невыразимого удовольствия с автором, имя которого я знаю. И нам суждено быть вместе долгие годы, потому что теперь слова сербского сновидца выжгли текст каждого рассказа на нежной коже моей памяти.