Этот мир стал опасным даже для мертвых костей…

Энн Маккефри, Элизабет Скарборо «Народ Акорны»

ПРОЛОГ

Река Смоль черна и полноводна, и пусть ее воды – прозрачны, как и у любой другой реки. Несмотря на кирпичную, мыльную и литейную мануфактуры, она остается чистой.

Пока – чистой.

Никто не рискует купаться в Смоли. Слишком большое течение, ведь здесь, возле Рурка, находится устье. Смоль впадает в Обсидиановое Море, и именно поэтому она так и называется.

Злые языки, которым не нравится Рурк, говорят, что этот город – черен, как обсидиан и смола.

Они не правы.

Черны здесь только дома Угольных Доков – северной окраины.

Ночью здесь довольно тихо, лишь прибой Обсидианового Моря сонно ворчит о том, что утром на причале будет шумно. В особенности этим утром.

Потому что рассвет окрасит Угольные Доки в бордовый, а причал – в кровавый.

Доски пропитаются кровью насквозь. И в этот день на причале будет особенно многолюдно.

Люди любят зрелища. А особенно – кровавые. Ведь в такие моменты они осознают, что в их жизни все не так уж и плохо.

Они, по крайней мере, живы.

Толпа соберется большая. И, пожалуй, никто из тех, кто придет поглазеть на распятое на кривом кресте тело, не заподозрит в абсолютно голом и совершенно обескровленном трупе того, кто многие годы хранил их покой…

***

Сегодня с самого утра в участке было столько дыма, что казалось, будто где-то здесь разгорелся пожар. Но пожара не было.

Просто на месте были почти все, даже те, у кого сегодня должен был быть выходной.

Гул голосов, запах табака и тревоги заполнили помещение. Слышался стук новомодных печатных машинок, шорох бумаги и звук льющейся жидкости.

Когда в участок вошли Шлюха и Поц, впервые за многое время на них никто не обратил внимания. Не до злорадства. Не до разглядывания откровенного декольте Киры. Не до обсуждения ярко-зеленого костюма Джека.

Сегодня у всех было что-то более важное.

Что-то более интересное.

И – страшное.

Оглядев коллег, Кира и Джек направились прямиком к кабинету начальника. На табличке, прибитой к двери уже слегка поржавевшими гвоздями, было выгравировано: «Капитан Денвер Фрост».

Никто не заметил, что они не стучались.

Повернув ключ в замке, Джек бросил взгляд на напарницу, прислонившуюся к стене, а потом посмотрел на начальника.

Звук льющейся жидкости был отсюда.

– Абсент? С утра? Может, подождешь, когда соберемся? – спросил он.

Капитан, уже сделавший большой глоток зеленого пойла, поморщился.

– Мы не соберемся. У меня больше нет повода, – ответил он, даже не взглянув на вошедших. – Вы знаете, кого убили?

– Один из помощников градоправителя. Капитан, это очевидно связано с…

– Джоран Шейк. Именно он работал со мной. Он давал отмашку. И он же нас финансировал, – Капитан сделал еще один глоток. – Я поручу это трем командам. И вы в этот список не войдете. Дело громкое, но у нас висит еще куча других. Вы нашли похитителя подростков?

Кира тряхнула своими густыми черными волосами и сложила руки на груди.

– Капитан, убийство в Доках…

– …вас не касается…

– … связано с Тварями, и ты это знаешь!

Капитан так резко поставил стакан на стол, что тот едва не треснул. Несмотря на то, что разговаривала с ним Кира, он уставился тяжелым взглядом на Джека.

– Это он давал нам деньги на то, чтобы я оплачивал ваш «отпуск за свой счет». И пока место Джорана Шейка кто-нибудь не займет, Призрачные Тени работать не будут. Потому что иначе наша деятельность будет признана незаконной. Объясни это ей.

Глаза Капитана блеснули, и он уставился на просвечивающее сквозь зеленую жидкость дно стакана. За все то время, что яркие напарники находились в кабинете, он не удостоил Киру даже взглядом.

Джек вздохнул, а потом повернулся на стоявшую с отсутствующим видом напарницу.

– Придется работать бесплатно, – пояснил он.

Капитан стукнул кулаком по столу.

– Вон отсюда! У вас есть дело о похищениях подростков от тринадцати до пятнадцати лет в районе Термитника. И пока вы не приведете мне этого похитителя, думать забудьте о деле Джорана Шейка.

Кира и Джек переглянулись.

Вернувшись в накуренное помещение, где вовсю шло обсуждение жуткого убийства одного из самых влиятельных людей Рурка, они протиснулись к своему столу, стоявшему в самом темном углу.

Устроившись на своем стуле, Кира достала мундштук, сигарету и закурила.

– Он ведь не серьезно, правда? – тихо спросила она у Джека.

Тот вздохнул и взял папку из довольно высокой стопки.

– Не знаю, – ответил он. – Как ты смотришь на то, чтобы поискать нашего похитителя среди Тварей?

Кира поперхнулась дымом и посмотрела на напарника, как на сумасшедшего. Потом в ее взгляде засквозило понимание. Она одарила Джека заговорщической улыбкой.

– Ты прав. Нам срочно нужна консультация.

– Переодеваться будешь? Сегодня ты прям скромницу из себя строишь.

– А может, я такая и есть?

– Это издалека видно по некоторым… колыханиям.

– У тебя тоже видно…

– Я не ношу узкие штаны!

– А кто говорит про штаны? У тебя пиджак топорщится!

– Там книга!

– Угу-угу!

– Ну извини, это ты у себя в сиськах можешь целый квартал спрятать, и никто не заметит разницы! Ты в курсе, что сначала заходит содержимое твоего декольте, а потом уже ты сама?

– Заткнись.

– Сама заткнись!

– Ты – первый!

– Так ты пойдешь переодеваться, или нет?

Они спорили тихо, впрочем, сегодня это было не важно. Сегодня никому не было до них дела.

А им никогда не было дела до всех остальных. По крайней мере, так казалось.

Мэри

В Рурке все еще тепло, хотя с каждым днем осень становится все ощутимей. Рассветы приходят все позже, и Мэри больше не боится их проспать.

Рассветы становятся все серее.

И это ей не нравится. Она хочет насладиться красками, пока есть время.

Сегодняшний рассвет был прекрасен. Он был желтым, оранжевым и немного алым. Он окрасил пожухлую траву возле Крематория в яркие цвета, и Мэри улыбалась, глядя, как мир становится цветным.

Хороший знак? Нет, никакого знака. Все испортили глаза, потемневшие в миг наивысшей красоты. Проморгавшись, Мэри обнаружила, что рассвет закончился. А небо затянули тучи.

Каждый день. Теперь приступы кратковременной слепоты приходят каждый день.

Неотвратимость скорой тьмы пугает. Но иногда Мэри хочет, чтобы все уже случилось. Надежда, которая умирает и возрождается, приносит жуткую боль.

Она – одна из жнецов Смерти. Но собрания культа давно не проводились: подкупленный ими смотритель Крематория приболел, и когда он снова сможет открыть им двери царства смерти, праха и пепла – неизвестно.

Мэри этому рада.

Возможно, потому что сейчас, когда она еще видит, жизнь важнее смерти.

Пока – важнее.

Сварив кофе, Мэри садится на кресло и пытается разглядеть картину, что нарисовала вчера вечером. На ней человек в белоснежных одеждах, который держит в руках что-то красное. К сожалению, рисовать красками она больше не может. Потому что чем ближе она подходит к предмету – тем хуже его видит.

Поэтому она рисует мыслью.

Образы были совсем другими. Она представляла себе море, песок и солнце. Завтра в Горшечном Квартале будет ярмарка, и Мэри хочет продать как можно больше картин.

Деньги заканчиваются.

Она представляла идиллическую картину, а в итоге нарисовала человека на темно-бордовом фоне, который протягивает к ней ладони. На ладонях что-то красное.

Что? Ткань? Или кровь?

Нужен кто-то, кто ей об этом скажет.

Тот, кто видит.

И Мэри чувствует, что скоро ей помогут.

Они оба всегда излучают жизнь. Для них существование в этом мире – радость. И они заражают этой радостью других.

Мэри улыбается, слушая их шаги по лестнице и привычную перепалку на совершенно дикие темы. Они поддерживают друг в друге эту жизнь. Они – как одно целое. Но между ними нет чувственности. Дополняя друг друга, они не пересекают грань крепкой дружбы.

В это не верят.

Это странно в свете их внешности и отношений.

Но это так.

Мэри подходит к двери и открывает ее. Она ждет их на пороге, осознавая, что жаждет окунуться в их жизнелюбие. Согреться им.

Обычно она не скучает по Призрачным Теням. Это – прерогатива Томаса.

Дело о съеденном крысами руководителе оркестра закончилось полторы недели назад. Томас точно уже скучает. А вот Мэри…

Они приближаются, и Мэри чувствует другие запахи. Досады, кремовых пирожных и свежих яблок.

– Да у тебя все слипнется, если ты их все съешь!

– Не все. А только задница. И то ненадолго.

– Помогать тебе не буду!

– Помогать делать что? Разлеплять задницу?

– Пожирать это сладкое нечто! О, привет Мэри! Джек был уверен, что ты выйдешь нас встречать!

Мэри улыбается. Перепалки Киры и Джека – это нечто постоянное. То, на чем стоит этот мир. Почему-то рисующая уверена, что если эти двое перестанут спорить, где-то рухнет один из столпов мироздания.

– Небеса… надо было раньше прийти… Ты хоть…

– Я вас вижу, – улыбается Мэри. – Пока – вижу.

– Что-то незаметно, – в голосе Киры слышится тревога. – Твои глаза…

– Они слепые, – добавляет Джек.

Она их видит. Силуэты. Джек в чем-то ярко-зеленом, а Кира явно в откровенном платье. Блеск пистолета на ее поясе тоже можно увидеть.

Она их видит. Тенями.

Но они и есть Тени.

Призрачные Тени Рурка, охраняющие покой жителей этого черного города.

– Проходите, – Мэри сторонится, чтобы пропустить напарников в свое жилище.

У нее всегда грязно, ведь она не в силах разглядеть эту грязь.

Но они привыкли.

Кира и Джек заходят и замирают, глядя на ее новую картину. В комнате разливается запах страха.

Они боятся? Чего?

Внезапно ее глаза снова окунаются во тьму. Второй раз за утро.

Чей это ужас? Друзей или ее?

Мэри часто моргает, и остатки зрения возвращаются к ней. Она снова видит силуэты.

– Я… я не могу разглядеть, что нарисовала, – неловко говорит она, хотя и так ясно, что эту картину на ярмарку лучше не нести.

Попадет ли она на эту ярмарку? Сможет ли что-нибудь продать? Как она будет продавать, если ничего не видит?

– Это… очень красиво, – выдавливает Кира.

– И жутковато. Чьи это глаза? – спрашивает Джек.

– Глаза? – переспрашивает Мэри.

– Да, – в голосе Джека становится все больше ужаса. – Ты нарисовала меня. И я держу в руках… глаза. А у меня за спиной… это, что, кишки?

Теперь Мэри тоже страшно.

– Это не ты, – говорит Кира. – Не совсем ты. Видишь? У тебя глаза желтые. Мэри нарисовала тебя Тварью.

Джек глубоко вздыхает и поворачивается к Мэри.