Отзывы на книгу «Книга смеха и забвения»

Секс сама по себе тема очень "яркая". Поэтому вплетая в ее канву иные смыслы нужно быть необычайно осторожным - замысел может оказаться просто перекрыт выдуманными для красочности передачи образами оргий, жажды изнасилования или педофилии. Такую ошибку, к сожалению, допустил Милан Кундера - если политически-коммунистические ремарки можно было, не заморачиваясь, опускать в чтении, то последние две части сборника, посвященные картинкам извращений, хоть и несущих в себе суть желания человека соединиться со своей детской частью, олицетворяющей непосредственность и свободу, или людьми-обществом, не только отвлекли от того, что имел ввиду автор, но и несколько подпортили впечатление. Лишь вскользь касаясь, оставляя многое для воображения читателя можно затрагивать сексуальные глубины человека, чтобы метафорически передать смысл проблемности нашего бытия, а не превратить в порнографию, где нехотя даже зацикливаешься лишь на внешней оболочке.

Наверное, важно не рассказать сюжеты каждой из семи историй этой книги, а выделить вкрапления размышлений Кундеры, тонко подмечающего сложность жизни человечества. Некоторые главы являются продолжением уже начатых, некоторые обособлены, казалось бы, но все вместе они создают нечто целостное, выражающее смехотворность жизни и то, насколько легко, хотя и сложно, забывается значимое и бесценное:

"Утраченные письма". Ответственность за свою судьбу в то время, как она не ощущает ответственности за человека. Готовность на признание себя любым, но только не тем, кто встречается с уродливой женщиной из мысли о невозможности посягать на нечто большее. Взаимная любовь, в которой она доказывает верность через приверженность его "врагу", а он вымарывает ее из жизни и памяти.
"Мама". Метафорический дефект зрения - что для всех велико - кажется маленьким ей. Одиночество в воспоминаниях. Он и она даруют друг другу ее, чтобы сохранить себя и свою парность (здесь сексуальный подтекст не так бросался в глаза, передавая иной глубинный смысл - жертвования собой ради двух при желании быть одному - два Сизифа). Возникновение псевдолюбви, основанной на благодарности за напоминание детского яркого переживания.
"Ангелы". Два вида смеха: дьявола, указывающего на бессмысленость всего, ангела - выражающего радость порядку и всему. Из ряда с возможностью возвращения выйти можно, из круга - никогда. Без нахождения в коле невыносимо (жажда изнасилования - попытка вновь приобщиться).
"Утраченные письма". Одиссея уже не снаружи - она содержание души. Ради воспоминаний о человеке пожертвовать памятью о нем. Книгу пишут, когда авторов не хотят слышать важные люди, а графомания возникает при высоком уровне благосостояния народа (вовсе нет - от одновременно распаляющего нарциссизм и нулевого воспитания), тотальной разобщенности людей и отсутствия изменений внутренней жизни членов социума. Взгляды, которым ни один человек не может противиться - на автокастрофу или чужое любовное письмо (недавно писала о существовании этой тенденции, но не всем людям интересны другие люди, чтобы тянуться к рассматриванию их гибели или интимной жизни).
"Литость". Это крайне неприятное состояние, которое порождено видом своего внезапно увиденного убожества - спасение: любовь, истинно любимый кем-то быть убогим не может (здесь надо пояснить - внутри себя, сам для себя; снаружи он все то же убожество).
"Ангелы". Вот отсюда и до финала поплыли сплошные сексуальные деформации. История желания освободиться от невозможности вернуть воспоминания отправила в путь, где через сексуальные игрища с детьми был найден покой - крайне отвратительная + жирно-плотно-многослойно-закрашивающая всё метафора. Дети - будущее, но не из-за того, что станут взрослыми, а потому что общество с каждым днем все более инфантилизируется (согласна на 100%).
"Граница". Продолжение перверсий - оргии с подробностями, намекающими на ненужность сокрытия себя от социума. Эротическая биография - с кем был, кого не добился, с кем ничего и не могло случиться. Мужчина насилует, женщина насилует (при этом позитивная сторона однозначно присвоена насилию, как продолжению жизни через секс - не с той позиции рассматриваете, сударь...).

Общей чертой всех персонажей зарисовок Милана выступает и гражданское - эмигранты, и психологическое состояние - каждый лишен какого-то своего фрагмента. Только вот все герои ищут не там, идут по ложному пойти отрезания того, что могло бы им помочь сохранить себя и дополнить, окунания в крайности и полярные состояния. Глубоко и метафорично затронул жизнь человека Милан Кундера. Но весьма и весьма спорно - показав как верное направление то, чего наоборот стоило бы избежать. Неоднозначные истории сборника, неоднозначная книга в целом - как и жизнь, собственно...

Мы все в плену застывшего взгляда на то, что есть важное, а что — незначительное, мы с тревогой приглядываемся к этому важному, в то время как незначительное тайком, за нашей спиной, ведет свою герилью, которая в конце концов изменит мир и нас, неподготовленных, застигнет впрасплох. (с) М. Кундера "Книга смеха и забвения"

Я люблю те книги, которые застигают меня врасплох. Пусть даже при этом шокируют. Главное - чтобы они реально заставляли пересматривать мою систему ценностей, разбивали границы условностей, заставляли перетряхивать мои приоритеты, разрушали стереотипы. И даже неважно, изменится ли у меня в итоге что-то в мировоззрении или я останусь при прежних своих мнениях, главное - чтобы исчезло у меня ощущение замыленности, чтобы пропала оскомина, которую порой вызывает всё происходящее вокруг нас.

И, конечно, в первую очередь такое воздействие на меня оказывает литература постмодернизма. Я не большой знаток этого направления, читаю постмодернистов не так часто, но отношусь к каждой книге, как правило, с большим любопытством и с большой благодарностью. И сейчас скажу почему.

Казалось бы, по определению, постмодернизм направлен на отрицание реальности как таковой, он выражает неприкрытый скептицизм, порой презрение по отношению к различным реальным явлениям в обществе, утверждает их надуманность, фальшь. ОДНАКО, как мы можем убедиться, именно с помощью средств постмодернистской философии мы можем наиболее адекватно воспринять окружающую нас реальность: вместо привычных и гладких формулировок нам бросают в лицо качественно новые по своему строению и содержанию тексты, которые - хочешь ты того или нет - в любом случае притянут к себе твое внимание. В статьях о постмодернизме часто цитируется характеристика этого направления, данная в одном из учебников по культурологии: "«отвязавшись» от всякой традиции, постмодерн в своём свободолюбии пошёл на крайности: стёр имена и даты, смешал стили и времена, превратил текст в шизофреническое приключение, в коллаж анонимных цитат, … смешал и уравнял святое и греховное, высокое и низкое" Эта цитата якобы приводит пример негативного отношения к постмодернизму. Для меня же эта характеристика - самая что ни на есть положительная, т.к. люблю всё конструктивно-нестандартное. И это первая причина моего неравнодушия к творчеству постмодернистов.

А вот вторая.
При моей огромной любви к классике хочу отметить, что я во время чтения классической литературы (особенно русской) проявляю себя все же ярко выраженным потребителем. Я жадно впитываю в себя все мысли, чувства, эмоции, наставления, которые так и льются на меня со страниц произведения. Да, я могу соглашаться или не соглашаться, но все это как-то неактивно, более в роли зрителя, созерцателя, слушателя.
А с постмодернистской литературой не забалуешь. Она тебя с первых же страниц вшвыривает в само произведение, где тебя начинает колбасить, швырять от стены к стене, постоянно заставляет сопоставлять, вспоминать, догадываться, перелистывать текст к началу, перечитывать, проводить параллели, да еще и время от времени лазить по словарям, справочникам или, на худой конец, гуглить в поисках доп.информации, необходимой для полного понимания текста. Уфф.
Ой как тяжело читать постмодернистские произведения. Как в тренажерном зале день провести.
За это и люблю такое чтение.

Ну а теперь, чувствуя, что вы меня уже проклинаете за то, что пока ни слова о самой книге не сказано, я заявлю следующее:
всё, что написано выше о постмодернизме и моем отношении к нему, до единого слова относится к роману Милана Кундеры "Книга смеха и забвения" (кстати, а вы в курсе, что и в имени, и в фамилии ударение падает на первый слог?).
Автор, судя по различным статьям, публикациям и интервью, не очень-то приветствует то, что его относят к постмодернистскому направлению. Я же, наряду со многими критиками, с удовольствием ему это звание присваиваю.

Книга состоит из 7 новелл ("вариаций" - как определяет форму сам автор), практически не связанных сюжетно (а некоторым покажется, что и идейно, - настолько всё неявно, как и всё у постмодернистов). В основе каждой "вариации" - бытовые зарисовки, реальные исторические факты, фантасмагорические ситуации (хм, один вечер поэтов чего стоит), аллюзии на литературу и музыку, бесконечные метафоры. Всё это замешано на элементах публицистики, где голос автора четок и понятен.
Итогом этого замеса является пестрая мозаика, вполне легко читаемая по форме и при этом для многих не очень удобоваримая по содержанию. И это тоже можно отнести к признакам постмодернизма.

Я сказала, что идейная связь всех новелл может показаться для многих скрытой и непонятной, но здесь я все-таки слукавила: идейная связь - в названии романа.
Эти два понятия - "смех" и "забвение" возведены Кундерой в ранг философских понятий, на которых пусть и не зиждется наша жизнь, но которые играют в ней или сцепляющую, или разрушительную роль. В романе эти два явления (которые в реальной жизни мы никогда бы, думаю, и не воспринимали как явления равного ранга) пропитывают каждую сцену, каждую зарисовку.
И "смех, и "забвение" представляются нам и на уровне частном, личном, и на уровне политическом, историческом. И смех здесь не легкий повод ухохотаться во время чтения книги. Он, скорее, вызовет скрежет зубов и тоску (как, к примеру, в обличительных монологах автора, направленных против тоталитаризма) или (как, например, в сценах похорон Пасселя или массового совокупления у Барбары) обнажит неприглядность человеческой жизни в принципе (что, безусловно, понравится далеко не каждому читателю). В романе Кундеры "смех" = "насмешка", насмешка судьбы, насмешка бытия.

Надо ли говорить, что тема памяти/забвения не могла не волновать писателя, чеха-эмигранта, прозаика-шестидесятника, с юношеских лет остро реагирующего на события в родной стране, выражающего сначала ярую поддержку прихода коммунистов к власти в Чехии (1948) и позже не менее ярое противостояние приходу советских войск в Прагу (1968). Многие читатели раздраженно обвиняют Кундеру в навязчивом пристрастии к теме Пражской весны. Я же могу сказать, что хоть в каждой новелле и есть то или иное упоминание пражских событий, но все же сфера авторских рассуждений гораздо шире оценки одного исторического факта. Всё, что нам показывает Кундера: соприкосновение человека и государства, разрушительная роль тоталитаризма в судьбах людей - всё это не частное, не местечковое.

Сила человека/государства - в памяти. Я так прочитала главный мессидж Кундеры.

Значение памяти на личном уровне раскрывается прежде всего через образ Тамины (героини одной из "вариаций", чешки-эмигрантки, потерявшей любимого мужа), которая перебирает в голове всё дорогое, что оставлено в прошлом (эта тема мне понравилась очень-очень! стремление сохранить каждую мелочь и сильнейшие переживания по поводу невозможности этого - как это понятно и знакомо!).

А что касается политического/исторического аспекта памяти и забвения, то для остроты понимания автор опять же вводит смех. Смех, превращающий многие серьезные явления в пародию (порой на грани черного юмора, что тоже является чертой постмодернизма). И тем самым позволяющий нам увидеть маразм происходящего на уровне властей и партий. Чего стоит, к примеру, история про товарища по имени Клементис, который заботливо надел собственную шапку на голову Клемента Готвальда во время его обращения к народу холодным днем 1948 года и который четыре года спустя был повешен и стерт со всех пропагандистских фотографий («от Клементиса осталась лишь шапка на голове Готвальда»). А тот факт, что до сих пор переписываются учебники истории, не из этой же области?

Я не могу сказать, что у меня к данному роману равно восторженное отношение. К примеру, фантасмагорическая сцена "Тамина и дети" вызвала у меня неприятие, граничащее с отвращением. Но, пожалуй, только это и вызвало мои негативные эмоции. Все остальное заставляло думать и благодарить автора за повод посмотреть на жизнь с непривычного ракурса.

Многие обвиняют Кундеру в чрезмерном увлечении темой секса. Я же это считаю настолько вторичным, если не третичным, что, спустя два дня после прочтения, уже и не помню этих сцен... На мой взгляд, его ироничность, порой издевка, которые сквозят в описании сексуальных действий героев, очень явно показывает отсутствие у Кундеры намерения написать порнографический роман.

Итак, из всех трех прочитанных мною книг Кундеры (еще были "Бессмертие" и "Невыносимая легкость бытия") считаю "Книгу смеха и забвения" самой сложной, но и....быть может....самой нужной для прочтения.

Простите, что так много написала (дочитал ли кто-нибудь до конца???). И это только часть мыслей, которые блуждают в голове после прочтения книги.... Не верите? Прочитайте сами - увидите, а может, и сами напишете еще больше.

Впрочем...

"Каждый человек страдает при мысли, что он исчезнет в равнодушной вселенной неуслышанным и незамеченным, а посему сам хочет превратиться во вселенную слов.
Но, когда однажды (и это будет скоро) во всех людях проснётся писатель, настанут времена всеобщей глухоты и непонимания"(с) М. Кундера "Книга смеха и забвения"

КНИГА ПРОЧИТАНА В РАМКАХ ИГРЫ «ДОЛГАЯ ПРОГУЛКА», ТУР VII.

Не знаю как кому, а мне Кундера понравился. Конечно, книга идет в таком, несколько рваном ритме, и иногда я терял нить повествования, да. Но она (нить) всегда находилась снова и цель опять становилась видна.

Не так давно я прочитал книгу Дж. С. Фоера «Полная иллюминация». Книгу, которая меня не впечатлила. Но хочу привести ее для сравнения. Фоер взял сложную, важную и больную тему: Холокост. «Юмор-это единственный правдивый способ, рассказать печальный рассказ» говорится в аннотации. Я не проникся его юмором.
Но для контраста, я приведу пример из книги Кундеры. Он тоже взял очень болезненную (как минимум для чехов) тему: «Пра́жская весна́» 1968-го. Года. И…. советские танки на улицах Праги. Репрессии, травля, выдавливание инакомыслящих из страны, тюрьмы.… В общем, классический набор тоталитарных методов воздействия на людей. Милан Кундера тоже использовал юмор. Но посмотрите на его юмор:

На Вацлавской площади в Праге стоит человек и блюет. Мимо него идет другой, смотрит на него и печально кивает: «Знали б вы, как я вас понимаю…»

Я вот и смеялся, и не смешно как то.…Почему смешно, объяснить не могу. Просто смешно и все тут. А вот почему смеяться не хочется, скажу:

Кого в первую очередь коснулись репрессии? Думаю интеллигенции. Кого выдавливали из страны? Думаю людей способных мыслить, делать выводы, и имеющих собственное мнение. Не потому ли человека выворачивает на улицах Праги, при созерцании подлости, лицемерия, предательства в различных вариациях. При виде «дружественных» советских танков, с помощью которых Союз наставлял на путь истинный своих непутевых младших братьев-чехов. Люди с тонкой душевной организацией, они да, слишком чувствительны. И потому их выворачивает наизнанку. И это не смешно.

Конечно, книга адресована, прежде всего чехам. Это их история, их боль, их позор, и их «Литость».
«Литость» как сказано в книге – непереводимое чешское слово, не имеющее аналогов в других языках. Но пусть его нельзя перевести, но ведь его сущность-то остается. И ее можно ощущать.
Я, к примеру, живу в городе, которому очень много лет. Он древнее, чем многие из современных столиц-мегаполисов. Но народ, который населяет нашу страну, и за народ то считать не хотели(а может не хотят и до сих пор).Так, ассимилировавшийся придаток Империи.

— Если хотят ликвидировать народ, — говорил Гюбл, — у него прежде всего отнимают память. Уничтожают его книги, его культуру, его историю. И кто-то другой напишет для него другие книги, навяжет другую культуру и придумает другую историю. Так постепенно народ начнет забывать, кто он и кем был. Мир вокруг него забудет об этом еще намного раньше.
— А язык?
— А зачем кому-то у нас его отнимать? Он станет просто фольклором и раньше или позже отомрет естественной смертью.

И да, мы здесь испытываем «Литость». И потому я ощущаю суть этого слова, хоть его и нельзя перевести.
Кундера, - образный писатель. Он часто использует аллюзии и заставляет думать. А думать нужно, а то мозг усохнет :)

И еще. Выдавливание, выталкивание человека из круга жизни, которой он жил, лишение его друзей, работы, родной страны, наконец. Все это рождает «больных» эмигрантов.

Я знаю еще одного такого «больного» эмигранта, который, как и Кундера лишился Родины. Он тосковал по ней всегда. И его словами, я и хочу закончить данный отзыв, на эту, очень хорошую книгу:

Ты — в сердце, Россия. Ты — цель и подножие,
ты — в ропоте крови, в смятенье мечты.
И мне ли плутать в этот век бездорожия?
Мне светишь по-прежнему ты.

В. Набоков (5 марта 1919, Крым)

при всей моей любви к Кундере Я УЖЕ НЕ МОГУ ЧИТАТЬ ПРО ПРАЖСКУЮ ВЕСНУ, АААААААА!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! Я прочитал у него пять книг, дочитываю шестую и просто убиться готов от этой жирной красной ленты под названием "1968", опоясывающей все эти произведения. Слава богам, что он Кафку не приплел к вторжению русских в Прагу. И то, наверное, только потому, что несчастный чахоточник УМЕР задолго до 1968 года!!!!!

Греческие боги в самом начале принимали страстное участие в приключениях людей.
Потом они обосновались на Олимпе, смотрели вниз и хохотали.
А теперь они уже давно спят.

В квартире было двое. Один – в белом, другой – в черном. Левый потрошил ящики, вытаскивая бумаги, записи, ноты, старые фотографии. Затем он взял с полки том Кафки и начал методично его листать, словно пытаясь вспомнить Прагу, которой больше нет. Минутой позже, как будто разуверившись в Кафке, отбросил книгу и стал один за другим скидывать на неё сочинения Манна, Есенина, Петрарки, но они, по-видимому, производили слишком мало шума. В конце концов, он достал том Гете и швырнул его поверх других книг. Грохот, произведенный последним, казалось, удовлетворил его, и он вернулся к вороху бумаг. Наткнувшись на блок марок с изображением груши, он стал одну за другой наклеивать их на обрывок старой пражской газеты за 21 августа 1968 года. Он облизывал эти марки с упоением, как будто вид груши вызывал в нем эротическую фантазию, и клеил, клеил, клеил их по кругу. Затем, когда с кругом было покончено, он перечеркнул одну из марок, как будто показывая, что она не вписывается в общий хоровод и место в танцующем круге для одной из груш утеряно безвозвратно.

Тот, что справа, тем временем составлял список конфискованного:
Оккупанты, очуметь, музыка, вариации, нелепые бусы, раздавить между ногтями, графомания, ускользать, фрагментарность, бессмысленность будущего, без эмоций, голову-долой, литость, не тонкие, танец коло, Элюар, Лермонтов-хахаха, падение, кольцо, несуразность, Тамина и дети, битва за чужое ухо, пародия, случайность, шутка, коллаж, человек как недоразумение, придирки, танки соседнего государства, воспоминания, ожидания, вопреки, прожитое, повторы, астролог, улицы, а вас еще не забрали?, идиллия, вычеркнуть молодость, белое пятно, настоящая литература.

И вот он заканчивает составлять список и протягивает его второму, а тот, в свою очередь, комкает бумагу, а затем разглаживает ее, но в ней уже нет прежней формы. Стрелка на часах бежит назад, стирая настоящее и прошлое, пожирая время и создавая пустоту.
***

Дальше...

О и для Тамины – так сам Кундера говорит об этой книге. Мое же впечатление о ней – книга о и для Кундеры. Трагедия жизни чешского (вернее, чехословацкого) писателя и его родины выходят все-таки на первый план в этом романе. Вынужденная эмиграция Кундеры и события, последовавшие за Пражской весной, являются основной темой. Произведение собрано из глав в эдакий коллаж. Персонажи сюжетно не связаны друг с другом. И вся эта кутерьма создается для демонстрации размышлений писателя о природе смеха и забвения. Герои не наделяются какими-то ярко выраженными чертами, они присутствуют в книге в качестве экспонатов выставки, устроенной автором. И автор, как хороший экскурсовод очень деликатно обходится с читателем, периодически подсказывая ему: вот здесь я хотел сказать про это, а вот тут намекал на то. Взгляните на название книги – оно идеально. И все-таки антураж, в котором происходит сия экскурсия съел для меня все умные мысли писателя. Кундера рассуждает о смехе, как о субстанции, которая позволяет миру удержаться в равновесии и не скатиться в добро или зло, а я вижу советские танки на улицах Праги. Кундера пишет об истории, как о музыке, а я опять вижу танки, выглядывающие между строк. Кундера говорит о времени и о том, что жизнь есть прошлое, но и оно эфемерно, а я опять вижу то, что вижу. В книге присутствует много того сочного, чем славится постмодернизм: ирония, фрагментарность повествования, отсылки к другим литературным источникам, но все это было произнесено человеком с голосом, полным тоски по родине. Оратор хороший, но сам предмет наскучил. В данном случае личный жизненный опыт не позволил мне полностью насладиться и, быть может, достойно оценить эту книгу. Однажды я легла спать в стране с наивной верой в существование дружбы народов, а на следующий день проснулась в месте, где я - меньшинство, которое виновато в былых бедах большинства. Согласна я с автором книги, что будущее бессмысленно, а из закромов прошлого нам удается доставать только крупицы. В конце концов, эти частицы мы просеиваем, и в нашей памяти задерживаются наиболее крупные из них. В случае с Кундерой наши крупные оказались диаметрально противоположными: чужое светлое будущее исковеркало его жизнь, тогда как чужое же безрадостное прошлое сыграло злую шутку в моей судьбе. Иногда полезнее не ворошить былое, а предать его забвению. Стоит ли будить богов?

***
Эти двое стали неторопливо и, ничуть не стесняясь друг друга, раздеваться, и их одежды, разбросанные тут и там, перемешались, создавая на полу причудливый шахматный орнамент. Непрошеные гости повернулись. Кундера и я. У одного в глазах – бесконечный вопрос, у другого – безразличие. Они оба улыбались.