У меня очень противоречивые ощущения от этой книги. Понравилось - да, не понравилось - тоже да. Суть сюжета можно прочесть в аннотации (хотя то, что там написано окрашено в очень отличные от текста эмоции, особенно про Цапу). Детские дома - тема тяжёлая, как ни старайся закутать её в гротескное ожидание конца света по календарю майя. Закон Димы Яковлева, который был ответом на акт Магнитского, - тоже тема не из лёгких. И при этом книга читается легко и быстро, а у меня она ещё и не вызвала ожидаемых эмоций, плакать не пришлось.
Оливер, хотя на самом деле его зовут Гоша, практически обыкновенный подросток 12-ти лет. Не считая того, что он детдомовский и к тому же спидозный, как дразнят его другие дети. Все остальные его проблемы - обычные неурядицы мальчишки его возраста. Старшаки что-то отнимают? - но это бывает и в обычной школе, и во дворе, и это не зависит от страны и времени, это вечная проблема именно возраста. Кстати, ему ещё повезло, что воспиталки практически создали вокруг него защитную сферу, рассказав, что у него кровь заразная, так что до крови его никогда не бьют.
Мне повезло – меня считали уродцем. Кроме того, очень опасным уродцем.
Дети, которые его окружают, не хуже и не лучше его самого. Тот, у кого есть родители, ни за что не готов делиться вниманием своей мамы, тот, у кого возникает хоть малейшая возможность попасть в семью, вцепляется в неё руками и ногами, не собираясь "подвинуться". Чем слегка отличается от других Оливер - он любит читать, ему интересен мир за пределами батора. Батор - это такое детдомовское сокращение от "инкубатор". Может быть, именно от этого Оливер периодически мыслит слишком по-взрослому ("Говорят, что дружбу не купишь, но всеобщее расположение вполне можно купить. Особенно когда речь идет о детях, «Киндер-сюрпризах» и печеньках «Орео».") и слишком пафосно:
Никого, кроме меня, не тревожил приближающийся конец. Может, человек не боится смерти, когда ему нечего терять? Я могу потерять Анну и Бруно, жизнь в семье, переезд в Америку, а у большинства в нашем баторе никаких перспектив. Так что, может, и неважно – умрешь ты завтра или нет, если завтра всегда такое же, как сегодня, а сегодня – такое же, как вчера?
Но мне вот как раз такие пассажи мешали воспринимать его, как мальчишку, а не плакатное воплощение идеи, гласящей, что... Да, кстати, а что именно? Что в Америке в семье жить хорошо, а в России в детдоме плохо? Но при втором взгляде на жизнь в Солт-Лейк-Сити оказывается, что и там не так всё прекрасно, в школе существует травля, мама с папой не погладят по головке за пропавшие 100 долларов, а соседский мальчик, усыновлённый семьёй геев, выгрызает уважение к себе не менее жёсткими способами, чем баторские дети. Плюс языковая проблема (которая, кстати, как-то уж мгновенно кончилась), но ощущение Гоши осталось:
Я вздохнул. Может, мы не понимаем друг друга не из-за гугл-переводчика?
А батор, казавшийся самым мрачным местом в мире, тоже ведь под конец перестал быть таковым, когда там появилась девочка Вика, недавно потерявшая семью, но не потерявшая человека в себе...
Вика и Оливер перед концом света
– Ты веришь в конец света? – спросил я Вику.
– Не-е-е-ет! – прыснула она. – Это все сказки! Хотя обидно бы было. Мы ведь только познакомились.
– По-моему, когда рядом кто-то есть, умирать не страшно, – негромко произнес я.
Сказал и испугался собственных слов. Что это на меня нашло? По сути, я сказал ей: «Рядом с тобой мне не страшно умереть», а это звучит даже хуже, чем «Я тебя люблю»! Это слишком откровенно, как раскинуть руки перед летящими пулями.
свернуть
Словом, книга то очаровывала меня историей первой любви, то отталкивала попыткой на ровном месте приплести некие политические моменты, которые, похоже, не состоялись не хуже конца света... Но не признать её полезность для целевой аудитории не могу. Так же, как и безусловно рекомендовать читать всем.
Разрушать детские мечты – последнее дело, и иногда стоит об этом напомнить.