Со взрослой прозой Зощенко сейчас ситуация особая. Читать её неуловимо некомфортно. Нет, не то чтобы неприятно или скучно, а постоянно возникает такое ощущение, что ты чего-то упустил и наверстать уже не можешь. Дмитрий Быков в эссе по советской литературе утверждает, что мы сейчас упускаем словесный контекст. Вроде как писал он на такой уморительной смеси советского новояза и старомещанского пафоса, что это взрывное сочетание заставляло людей "в теме" хохотать до упаду даже не с сюжетов его рассказов, а именно с манеры говорить. Её неровность мы и сейчас чувствуем, но понимание утеряно. Жаль. Писатель хороший. А я жадина, жадина, подавайте мне всё!
Другое дело — детские его рассказы, которые актуальность не потеряют никогда. Серия про маленького Миньку (в детстве я долго сопротивлялась тому, что это образ самого Зощенко, ну как же так, не может красивое имя Михаил сокращаться до корявого Миньки, Минька и Пожарка, что ж это творится-то...) написана простым детским языком. Чуть более взрослая "Лёлька и Минька" — тоже совершенно по-детски, хотя уже более сложно. При этом Зощенко не только отлично чувствует потребности того или иного возраста в определённом подборе слов и предложений. Даже сюжеты и переживания точечные, удар в определённую возрастную категорию. Взять, например, крошечный рассказик "У бабушки". Главный герой там просит "капельку суп"а, и дедушка капает ему эту одну капельку. Все смеются, а Минька, хоть и не хотел супа, обижается, отказывается от обеда и со слезами на глазах говорит: "Я к вам больше никогда не приеду". И это конец. Взрослый человек может удивиться, что это вообще за рассказ такой. Мальчик явно не понял шутки, потом обиделся и сразу завершение, ни тебе морали, ни раскаяния, ни хэппи-энда, ничего. Да и ведёт он себя, честно сказать, немножко по-дурацки, ведь никто над ним не издевался и тут же ему налили супа по-нормальному. Но тут важно другое. Нужно взглянуть на ситуацию глазами ребёнка, совсем маленького, который мораль и нравоучения пока плохо воспринимает. Главное для этого возраста, чтобы он почувствовал единение с книжкой, чтобы появился какой-то моральный зацеп. И он появляется. Это ощущение детского бессилия, когда над тобой смеются взрослые, словно в заговоре. Дело не в том, что у тебя нет чувства юмора, ты бы посмеялся над кем-то другим в такой ситуации. Дело в том, что ты полностью во власти этих взрослых и не можешь ответить им шуткой, а они вот так хохочут все и над тобой, так что уши горят и спрятаться некуда, а потом снисходят уже до нормального общения, словно обычно не воспринимают тебя всерьёз, как ровню, как полноценного человека. Я вот остро помню это детское совсем недовольство тем, что взрослые воспринимали меня не как маленького человека, а как маленького умственно отсталого мудака, с которым надо сюсюкать, с которым надо всё упрощать, который вообще находится как бы в другой плоскости с ними. Тогда я, конечно, не могла ещё это выразить словами, только сейчас получается, но всё равно чувство неприятное и яркое, ребёнок сразу на него откликается. И вот уже есть зацеп, и вот есть интерес к литературе.
"Лёля и Минька" — чуть более взрослый цикл, где как раз взрослые могут благодушно улыбаться: всё на месте, мораль есть, посыл к доброте есть, все счастливы. С детьми опять же происходит это моральное сцепление с главным героем, потому что автор-рассказчик предельно честен. Его герои (и он сам, исповедующийся в детском несовершенстве) говорит то, о чём обычно стыдливо умалчивают, о чём говорить не хочется. О том, как ты накосячил, как предал, как плохо себя вёл. Как прятал дневники с двойками, ел запрещённые сладости, издевался над кем-то, даже ударил. Выпрашивал, канючил, насмехался. Дети по Зощенко не ангелы во плоти, а самые настоящие заготовки для людей, в которых не заполнена пока ещё моральная составляющая, не хватает опыта и времени. В рассказах мы как раз и смотрим, как она заполняется. Вместе с главными героями можно узнать, грубо говоря, что такое хорошо и что такое плохо. Вместе с ними можно покраснеть от мучительной неловкости и потом порадоваться, что ффух, главные герои понесли наказание, а мы, сопереживающие можем просто перелистнуть страницу и читать дальше. Никто нас не заставляет целый год носить нелюбимое платье или два года не есть мороженое. Хотя детям кажется, что они просто читают забавные истории.
Неудивительно, что когда я училась в младшей школе (ещё до рокового случая, после которого я в школьную библиотеку ни ногой), то взяла эту книжку с комментариями библиотекаря: "Надо же, у вас ведь весь класс, наверное, её прочитал, да не по разу". Потому что в жилу до сих пор.