– Кар-раул! режут! Ба-атюшки, спасите! Смерть моя пришла – ой-ой-ой! – такими неистовыми воплями в один из самых пленительных майских вечеров внезапно огласился дом, в котором жил я весною нынешнего года. Вопли, разумеется, произвели желаемое действие, ибо во дворе тотчас же поднялась самая невообразимая суматоха: тотчас же забегали по лестнице разные жильцы, затем засновали те же жильцы по двору, одни звали на помощь полицию, другие просто кричали неизвестно что, лишь бы только кричать хоть что-нибудь, третьи в смущении толклись на одном месте, разводили руками и бросали глазами по окнам – словом, все население дома пришло в великое движение, обрадовалось удобному для того случаю. Я высунулся в окошко. По всем признакам, драма разыгралась в маленькой квартирке, открытые окна которой были как раз насупротив: опрокинутый горшок герани, свесивши свои ветви во двор, еще слабо трепетал своими зелеными лапчатыми листьями, показывая, что именно отсюда-то и был пущен зловещий крик; в самой же квартирке то и дело мелькали головы и слышался шумный говор нескольких голосов.

– Она ево, слышь, маханула, – докладывала на дворе одна баба.

– Врешь, он ее, – перебила другая.

– А с чего же он-то голосил?

– А с того… озорник.

– Ну, с тобой-то, видно, говорить нужно поемши.

– Скажи, фря какая!

– Ох ты, горе-генеральша, волдарь-дворянка! Смотри-ка, как распетушилась, ровно и всамделишной человек.

Бабы еще по разику обнесли друг друга ругательствами, плюнули одна по направлению другой и побежали по лестнице, ведущей к месту скандала.

– Эх, ты, братец, какой же ты неповоротливый! – ворчал все на том же дворе на дворника хозяин дома, толстый-растолстый, как сороковая бочка, – ужли ж у тебя и веревки на этот раз не случилось?

Дворник побежал в свою конуру и через минуту явился с обрывком веревки.

– Что такое случилось? – раскланиваясь с домовладельцем, спросил подоспевший на зов надзиратель.

– Покушение на убийство-с. Резчика-с