Читать книгу «Живы будем – не помрем» онлайн полностью📖 — Михаила Веллера — MyBook.
cover

Михаил Веллер
Живы будем – не помрем

Живы будем – не помрем

– Корпуса первых английских торпедных катеров были никак не стальные, а из красного дерева, – сказал Звягин, обернувшись с переднего сиденья в салон. «Скорая» бортовой номер 21032 свернула с Литейного и затормозила у ресторанчика, где в тихие дневные часы обедают при случае бригады, обслуживающие вызовы неподалеку.

Заняв столик, – врач, два фельдшера, шофер, – заказали, что побыстрее. «Скорую» здесь обслуживали в темпе, слегка гордясь финансово маловыгодными клиентами: престиж борцов со смертью, отчаянно мчащихся с сиреной и мигалками по осевой, все-таки иногда срабатывает.

– А моторы на катерах стояли бензиновые, авиационные, – продолжал Звягин просвещать свою команду, прихлебывая молоко. Его лекции на неожиданнейшие темы давно вошли в притчу.

Подошел человек:

– Леня! Все катаешься!

– Сколько лет, зим, весен! – Звягин от удовольствия сощурился. – А ты все киснешь в своей онкологии?

Онколог вздохнул и махнул рукой.

– Что хмурый?

– Э… Сейчас перед уходом мальчишку смотрел. Двадцать шесть лет… Сплошные метастазы. Жалко пацана. Еще несколько месяцев… Двадцать лет привыкаю, а все не привыкну как-то.

Как ни привычна подобная ситуация врачам, повисла секундная пауза. Эта пауза, также привычная, обозначает собой утешение, скорбь, примирение с собственным бессилием.

Звягин помрачнел. Сосредоточился. Пробарабанил пальцами.

Пауза неловко затягивалась, меняя тональность и настроение.

– Двадцать шесть? Рановато ему… Рано.

Фельдшерица виновато пояснила:

– Мы сегодня больную не довезли… – Фраза подразумевала: «Вот Папа Док и нервничает, переживает…»

– Хотите опротестовать приговор, Леонид Борисович? – небрежно осведомился Гриша, лохматый, очкастый, вечный студент, вечный фельдшер «скорой», внемлющий Звягину с преданностью щенка. Прозвучало неуместно – льстивой подначкой, которая попахивает безграничной верой в кумира.

Звягин зло зыркнул, скривил рот:

– Подъем! Поели – нечего рассиживаться, едем на станцию.

Дежурство длилось своим чередом: автослучай на Охте, электрошок на Ждановском… Вечером Джахадзе, вчерашний именинник, выставил торт; пили чай с тортом.

Осадок от встречи не исчезал.

Звягин спустился в диспетчерскую, позвонил онкологу. Перекинулись словами. Спросил и о том больном, так просто… Неженат, один у родителей, работал программистом, – обычный парень…

– Он знает диагноз?

– Сразу все почувствовал, понял. Я же знаю, говорит, что у меня рак; и все отговорки его только убедили в этом.

– Боится?

– Очень. На этой почве ведь часто происходит нервный срыв; он в сильнейшем стрессе, подавлен, угнетен… довольно обычно, к сожалению.

– Радиоизотопы, гистология?.. Ошибка возможна?

Он поднялся в комнату отдыха, недовольный собой.

Смутные обрывки мыслей роились в голове.

– Десять тридцать два, на выезд! Огнестрельное… – прожурчал динамик голосом диспетчерши Валечки.

Сменившись с дежурства, Звягин не лег спать. Расхаживал по пустой с утра квартире, посасывал ледяное молоко через соломинку, сопел мрачно и сосредоточенно… – Ерунда, – объявил сам себе хмуро… – И чего меня заело? Ну есть же такие заболевания: клинический прогноз – неблагоприятен… При чем тут я, и что я, собственно, могу сделать, и что это вообще на меня нашло? Дичь какая-то…

Достал из холодильника еще бутылку молока. Посмотрел на себя в зеркало: резче выступившие после ночи морщинки у глаз (поспать почти не удалось), на висках уже седины полно.

– Давно никуда не встревал? – брюзгливо спросил он свое отражение. – Спокойная жизнь надоела? Пей свое молоко и иди спать, старый хвастун… Как говорится, дай мне силы бороться с тем, с чем можно бороться, дай мне терпение смириться с тем, с чем нельзя бороться, и дай мне ума отличить одно от другого…

Разделся и влез под одеяло. Повертелся, устраиваясь. Затих.

Свербило. Не шел из головы тот, двадцатишестилетний…

Крякнул, встал и пошел в ванную бриться. Жене оставил записку.

Прогулка излюбленным маршрутом по гулким гранитам набережных успокаивала: Фонтанка, Михайловский замок, Лебяжья канавка (Летний сад закрыт на просушку)… Мысль одна всплывала в сознании, как перископ отчаянной подлодки.

А чем мы, собственно, рискуем, спросил он себя, догуляв до Василеостровской стрелки. Что, собственно, терять?..

А почему бы и нет, продолжал он, пройдя через Петропавловку на Кировский. Какие препятствия?.. Никаких.

Мысль разрасталась в идею, и идея эта овладевала им все полнее. Начали вырисовываться детали и складываться в план. Чем дальше, тем реальнее план виделся, – Звягин не заметил, как очутился на Карповке, заштрихованной сереньким дождем.

Домой он вернулся голодным и продрогшим – злым и веселым – как некогда в крутых передрягах боевых операций.

Жена встретила Звягина кухонной возней.

– Гулял? – доброжелательно поинтересовалась она.

– Гулял, – согласился Звягин.

– После суточного дежурства?

– После суточного дежурства.

– А это что? – Жена обличающе указала на молочные бутылки.

– Это бутылки из-под молока, – честно ответил Звягин.

– Сколько?!

– Ну, четыре… Тебе что, жалко?

– Мне тебя жалко, Леня, – в сердцах сказала жена и швырнула передник на стол с посудой. – Что у тебя опять – глаза горят, подбородок выставлен! – что ты опять задумал?

– Очередной подвиг, – закричала из своей комнаты дочка. – А разве лучше, когда папа изучает историю разведения верблюдов или коллекционирует карандаши? – Она всунулась в дверь, состроила гримасу. – Должно быть у мужчины хобби или нет? А быть суперменом и все мочь – разве это не достойное настоящих мужчин хобби?

– Слышала глас подрастающего поколения? – приветствовал поддержку Звягин.

– Мужчине нельзя подрезать крылья!

– Мне нельзя подрезать крылья.

– Дон-Кихот на мою голову… – вздохнула жена. – Ты не видел моих очков? У меня еще полпачки тетрадей не проверено.

Звягин насвистывал «Турецкий марш» и сверял с образцом упражнение по английскому ее пятиклассников (не впервой).

– Это очень важно? – мирно спросила жена из спальни.

Он присел на край постели, погладил ее по щеке, – рассказал.

– Несчастные родители, – тихо сказала она. – И чем ты можешь помочь?.. Утешить их?

Звягин завел будильник и выключил свет.

– Есть одно соображение, – непримиримо произнес в темноту.

Отменно выспавшись, закатил себе часовую разминку, поколотил боксерский мешок и поехал в диспансер. Жизнь была хороша.

– Снимки, анализы, – сказал онколог. – Ты же врач.

– Не-а, – возразил Звягин с усмешкой оживленной и жестокой. – Просто я зарабатываю на жизнь медициной. Ну имею диплом.

– Ты авантюрист, – поморщился онколог.

– А разве это плохо? Мне интересно жить. Дай адрес.

Он позвонил из уличного автомата:

– Квартира Ивченко? Судя по голосу, вы Сашина мать? Лидия Петровна, очень приятно… Если у вас есть время…

Они встретились в маленькой мороженице на Петроградской.

– Зачем вы меня расспрашиваете? – безжизненно спросила пожилая женщина с запудренными следами слез.

Мороженое в вазочке таяло перед ней.

Звягин прошел весь путь пешком и за этот час успел собраться и прийти в форму – был легок, уверен: заряжен.

– Не устраивайте похорон раньше времени, – жестко сказал он. Разломил ложечкой шарик крем-брюле, отправил в рот, при чмокнул. Женщина взглянула с мучительной укоризной и встала.

– Сядьте, – тихо одернул Звягин. – Я – ваш единственный шанс, другого не будет, ясно?

Мысль о шарлатанстве отразилась в ее глазах:

– Вы – экстрасенс?.. Или есть какие-то новые средства, и вы можете их устроить? Что вы хотите?..

– Ешьте мороженое, пока совсем не растаяло, – улыбнулся Звягин. – И возьмите себя в руки. Еще не все потеряно. Еще есть время. Нет, я не экстрасенс, я могу лишь то, что в человеческих силах. А это – почти все, а?

Он не убеждал – он просто и с очевидностью раздвигал границы возможного. Женщина слушала – и происходящее с ней можно было как бы уподобить факирскому трюку со скомканной веревкой, приобретающей прямизну и твердость вертикального шеста.

Она хотела верить. Она боялась верить – боялась пытки надеждой.

– Но это – нереально… – прошептала она.

– Хуже не будет, – отрезал Звягин. – А вот лучше – может.

– А вы сами в это верите?..

– А зачем я здесь торчу? Надеюсь, вы не собираетесь предлагать мне деньги за услуги?

– А почему вы вообще вмеша… принимаете участие в… – Она смешалась. – Почему вы мне позвонили?

– Как вам объяснить, – лениво пожал плечами Звягин. – Жалко стало. Молодой.

– Молодой. Совсем мальчик, – сказала женщина и закинула голову, удерживая на глазах слезы.

Через стол Звягин накрыл ее руку своей твердой ладонью:

– Я сказал вам, что надо делать. Сказал вам, потому что мама – первое и последнее слово, которое человек произносит. Если мы не выиграем, не победим – пусть хоть парень будет счастлив столько, сколько проживет. Но мы не можем проиграть! Если это ваш единственный сын, ваша надежда и будущее – надо сначала расшибиться в лепешку, вдребезги, в пыль!! а потом уже плакать. Мне от вас нужно одно: безоговорочное доверие, безоговорочное послушание. Вот – мои документы, это телефоны – смотрите, не отталкивайте: вы должны знать, кто я такой, и быть во мне уверены. Ваш муж уже вернулся с работы? Посылайте его сюда, я подожду. И скорее, не стоит терять время. Ответ утром – за ночь все обсудите. И – Саша ни о чем, ни в коем случае, никогда в жизни, не должен догадываться. Вам все понятно?

Буфетчица за стойкой второй час решала вопрос: кто эти двое – тоскливая женщина и резкий, подтянутый мужчина (моложе ее), что-то энергично толкующий. Расстающаяся пара? Аферист и жертва?

Утром Звягин отправился в гости к знакомой медсестре. Медсестра была немолодая, толстая и добрая – как требовалось по замыслу. Медсестра сварила кофе, подперла ладонью толстую добрую щеку и приготовилась слушать.

– Женя, – начал Звягин, – от тебя требуются пустяки. Ты должна прийти в дом, привезти парня к себе, чтоб вы были вдвоем…

– О! – удивилась добрая Женя. – Ты решил наладить мне на старости лет личную жизнь? Кому опять плохо?.. Кто он?

– Погибающий больной, рак-четыре, но…

Весеннее солнце плавило окно. Кофе кончился. Женя кивнула.

– Ты должна разговорить его, понимаешь? Пусть он выложит тебе все свои страхи и ужасы, не стыдясь ничего, пусть выговорится! Отцу-матери сознаться в мучениях и кошмарах он не может: их жалко, мужское достоинство не разрешает утешения молить. А это первое, что необходимо – выговориться начисто, открыть свои тревоги, выплакать терзания, – своего рода промывка нервов, что ли.

– Как же я его к себе привезу?

– Родители в курсе. Ему скажешь – поговорить. Он сейчас, похоже, совершенно обезволен – пойдет куда угодно, ничего не спрашивая. Возьмешь такси. Слушай, ты двадцать лет работаешь, ты же классная медсестра – найдешь правильный тон! Пожалей его, чтоб расслабился, размяк, отбросив все сдерживающие факторы выплакался, сознался в страшном, – сними с него нервное напряжение, понимаешь?

– Хорошенькую работенку ты мне задал… А знаешь, чем ты не такой, как другие, Звягин? Думаешь, красив? Да нет, мне красивые никогда не нравились… Тем, что никогда не ставишь вопрос: «Можно ли это сделать?» А всегда: «Как именно это сделать?» Еще кофе хочешь?..

Вечером Саша сидел в ее комнатке. Руки его вздрагивали, глаза застыли в черных впадинах: парализованный страхом, беззащитный перед смертельной бедой человек. Мысленно он уже уходил за грань бездны, ужасаясь ее и почти отсутствуя в этом мире.

– Страшно тебе, милый?

На тонкой шее запульсировала жилка.

– За что тебе такое… Ночью не спишь?

Веки медленно, утвердительно опустились.

– Папу с мамой жалко?..

Тихая слеза ползла по его лицу. В плену своего состояния, он не отдавал отчета в странном направлении беседы с ее мучительными вопросами. Вопросы звенели в резонанс его собственной муке.

– Так мало ты еще пожил… – Она причитала шепотом, скорбя. – Милый, хороший, и не женился еще, и деточек своих нету, ты поплачь, поплачь, бедный мой, облегчи душу, я с тобой вместе поплачу, расскажи мне все, я-то знаю, пойму, я тебя пожалею…

Сидя рядом на диване, обняв, гладила его, всхлипывала, и он, вцепившись слабыми пальцами в ее толстые добрые плечи, глухо зарыдал, с судорогами и стоном.

– Страшно… я боюсь, я не могу! нет сил… за что, за что, почему? И ничего не будет, ничего!.. Земля, солнце, воздух, люди, все… и обои в моей комнате, книги, окно… ничто, черное, ничто… так хотелось пожить, какой ужас, какой ужас, ужас! Зачем все в жизни, все вещи такая ерунда, только бы жить, так замечательно, жить везде можно, видеть, слышать, дышать, ходить…

Она поглаживала его по теплому вспотевшему затылку, и безостановочно захлебывался свистящий полушепот:

– Мама, папа, кладбище, гроб, я, они уже старенькие, у них никого не будет, ничего не будет, не станут бабушкой и дедушкой, их жизнь кончится, никакого смысла, ничего не останется от них на земле, за что же им так, за что, зачем, зачем, зачем…

Он хлюпал носом в ее кофту, конвульсии сотрясали его:

– Я боюсь оставаться один, не могу ничего делать, думать, читать, все только одно, одно – что скоро, уже скоро, уже скоро, все, все, я ничего не понимаю, не слышу что мне говорят, о чем, зачем, не знаю… Нет! нет! нет! я не хочу! Не надо! Нельзя! Навсегда, конец, ничто, смерть, мамочка, я не могу, все что угодно, нет!! Помогите мне, спасите, сделайте что-нибудь, я все буду делать, все выполню, перенес у, смогу, буду слушаться, помогите, милая, хорошая, ну пожалуйста, слышите, пожалуйста, пожалуйста…

Час за часом лилась бессвязная мольба, нескончаемый поток отчаянья, – невозможность примириться с неизбежным, столь страшным и неотвратимым, готовность к любым мукам и лишениям, только бы жить, жить!.. Он замолчал и затих, обессилевший и пустой. Дыхание успокоилось. Он впал в полусон, в полузабытье.

Женя осторожно уложила его на диване, укрыла пледом. Вскипятила чай. Он покорно выпил, покорно вдел руки в рукава пальто.

В такси он сидел такой же тихий – спокойный спокойствием изнеможения. На эту ночь ночные страхи были исчерпаны. Сегодня он мог спать.

«Умница, – сказал Звягин Жене. – Выпустила ему этот яд из головы. Теперь едем дальше».

Рассчитав время, на следующий вечер он вошел под арку на Петроградской, сверившись с номером дома. Лидия Петровна открыла ему, указала на дверь Сашиной комнаты и собралась скрыться: сидеть с мужем и не показываться, как было условлено.

– Как он? – шепотом спросил Звягин.

Она горько качнула головой:

– Вчера ночью приехал получше. Утром даже улыбнулся. А нынче к вечеру – опять…

Звягин выждал перед дверью, накручивая и разжигая себя: резкое лицо побледнело, ноздри раздулись, рот сжался в прямую ножевую черту. Властно постучал и, не дожидаясь ответа, шагнул, дверь за собой захлопнув с треском.

– Встать! – сдавленным от ярости голосом приказал он.

Худощавый, неприметной внешности парень лежал на кровати, обернув к нему непонимающее лицо. Лицо было изможденное, глаза мутные, тревожные, больные. «Вот он какой».

– Встать, дерьмо! – бешено повторил Звягин, грохнув кулаком по шкафу.

Саша апатично подчинился, уставившись на него равнодушно: всем существом он был далек от происходящего.

– Ты знаешь, кто я? – карающе лязгнул Звягин.

– Нет, – флегматично ответил Саша, пребывая в глухом омуте собственных переживаний: его уже не задевали мелочи внешних событий.

– Я – Звягин!! – загремел Звягин. – Здесь камни отзываются на это имя! – оскалясь, прокричал он[1]. – И я пришел, чтобы вытряхнуть из тебя твою вонючую трусливую душонку! Ты слышишь меня?!

Саша машинально кивнул. Его начало пронимать: глаза обретали осмысленное выражение.

– Чего ты разлегся, подонок! – орал Звягин. – Что ты разнюнился! Что, страшно?! А ты как думал – что это не для тебя?! Это не минует никого! Никого, будь спокоен! Что, себя жалко?! А ты вспомни тех ребят, которые погибли под пулями, в девятнадцать лет! Тех, кого сжигали на кострах! Кто умирал на плахе! Расстрелянных у стен! Задохнувшихся в газовых камерах! Они что, были не такими, как ты? Или не хотели жить?! Или не были моложе тебя?! Что, любил кино про героев, а сам чуть что – наклал в штаны?!

Он набрал в грудь воздуха полнее:

– Доля мужчины – смотреть в лицо смерти!! Нет на свете ничего обычнее смерти! Японские самураи делали себе харакири, если так велела им честь! Викинги, попавшие в плен, если хотели доказать врагам свое мужество и презрение к смерти, просили сделать им «кровавого орла»: им живым вырубали мечом ребра и вырывали из груди легкие и сердце. В Азии некогда казни продолжались часами, там делали такое, что тебе и не приснится, и палачей подкупали, чтоб они убили осужденных сразу!

Саша начал глубже дышать, прикованный взглядом к раскаленному оратору, поддаваясь мощному напору звягинского магнетизма.

– Тебя не будут пытать, перебивая ломом кости, выматывая жилы на телефонную катушку, сверля зубные нервы бормашиной насквозь с деснами! Не взрежут брюхо, чтоб вымотать щепкой кишки и развесить их перед тобой на колючей проволоке! Не четвертуют, чтоб ты смотрел, как отпадают и лежат рядом твои отрубленные руки и ноги! Тебя не сунут головой в паровозную топку, в белый огонь! Не спустят в прорубь, чтоб ты задыхался подо льдом, срывая об него ногти и захлебываясь ледяной водой! Чего тебе еще?!

Под тобой не разломится сбитый самолет, и ты не полетишь вниз с километровой высоты! Тебя не поставят на колени у ямы и не убьют обычной мотыгой – скучно, как при надоевшей работе! Тебе не войдет между ног осколок снаряда, тебе не перережут горло ножом над канавкой, как это делалось в Бухаре! Ты не будешь подыхать ночью в луже, гнить от цинги в таежном снегу, бредить в палящей пустыне с распухшей от жажды глоткой! Не будешь тонуть полярной ночью в мазуте, который растекся поверх воды и сжигает тебе легкие и желудок прежде, чем дикий холод воды прикончит твое сердце! Что еще тебе надо?!

Тебя не шарахнет молния, или кирпич с крыши, или инфаркт во сне, или нож из-за угла, – так что переходишь в небытие, никогда не узнав, что ты покинул жизнь. Нет, – у тебя есть время сделать все последние дела, привести в порядок совесть и мысли, раздать долги и завершить начатое, попрощаться со всеми и облегчить душу. И умрешь ты в тепле и в сухе, в собственном доме, в чистой теплой постели, и добрые папенька с маменькой достанут тебе морфий, и ты спокойно уснешь – уход по классу люкс, мечта миллионов мучеников всех времен! Так что ты воешь, вшивый щенок?!

Звягин рванул с шеи галстук, отскочила и покатилась по полу пуговка.

– Это все равно неизбежно! так подними голову! Подыхать – так с музыкой! Так мужчиной! Так, чтобы потом вспоминали, как ты ушел! Как умирали римские императоры – стоя! Скулящий щенок вызывает презрение и брезгливую жалость, умирающий герой – преклонение!

Да – герой умирает один раз, а трус – постоянно! И умереть надо так, чтобы внушить окружающим мужество, гордость, достоинство своим поведением! Смерть – дело житейское, и его тоже надо уметь делать!

Смело! Храбро! Гордо! Как мужчина! Улыбаясь до конца! Живя как человек – до конца! Делая дела, шутя и смеясь, спокойно и твердо, как любое обычное дело!

...
5

На этой странице вы можете прочитать онлайн книгу «Живы будем – не помрем», автора Михаила Веллера. Данная книга имеет возрастное ограничение 18+, относится к жанру «Современная русская литература». Произведение затрагивает такие темы, как «как добиться любви», «как победить недуг». Книга «Живы будем – не помрем» была написана в 1991 и издана в 2012 году. Приятного чтения!