круглой голышковатой головы вмиг покрылась малиновой апоплексической просинью.
– Пусть конкретно говорит!
Нагульнов все так же стоял, не отнимая от груди левой руки, а правая медленно тянулась к горлу, закостеневшему в колючей суши. Он бледнел и с трудом продолжал:
– Дайте мне еказать. Я же не враг, зачем со мною так? Я был в армии израненный… Под Касторной получил контузию… Тяжелым снарядом с площадки… – И умолк, почерневшие губы его с хлюпом всасывали воздух.