Пальто с хлястиком. Короткая проза, эссе

Вот наконец случилось мое первое знакомство с писателем Михаилом Шишкиным. И как же хорошо, что я не бросила читать эту книгу на первых рассказах, а очень хотелось! Потому что могу понять и принять критику нашего государства - много чего в нашей истории неприглядного и по многим она прошлась катком. Но если это человек, детство и юность которого прошли в относительно благополучные 60-80гг, в Москве, а теперь он благополучно живет в Швейцарии, то от его лица все это про страну рабов, беспросветность и ложь, в разных вариациях - очень сильно попахивает коньюктурой. Такова европейская политика, да и всегда наверное таким было отношение европейцев к дикой и немытой России. Понимаю его желание ассимилировать в стране, которая его приняла, стала второй родиной (хотя первая для него и не родина даже - просто страна рождения). Уважаю искренний интерес и симпатию к истории и культуре Швейцарии - автор интересно пишет о ней и её героях. Но вот эти периодические вставки и даже несколько начальных рассказов о беспросветности и рабах чуть не отвратили меня от автора. И слава богу, что книгу надо было дочитать и я её не бросила!
Потому что бог с ней с коньюктурой. Пусть автор пишет то, что от него ждут на новой родине - лишь бы это пошло на пользу его благополучию. Потому что пишет он очень хорошо. Не могу объяснить, чем, но язык Шишкина затягивает. Это даже не красота, а какая-то наполненность, живой, не всегда ровный слог, но читаешь и нравится, и хочется ещё. И каждый рассказ или эссе здесь про разное, но все интересны и цепляют.
Автор рассказывает о себе или о своих родных - об отношениях с матерью, вине перед ней, об отце и дедушке, о своих военных сборах в студенческой молодости или о том, как пришлось поработать переводчиком почти лакеем при глубоко презираемом "новом русском". Странный рассказ - "Уроки каллиграфии" - стык искусства с чернухой: судебный секретарь в перерывах между рассказами разных жутких случаев из судебной практики практически объясняется в любви к искусству каллиграфии. Наверное это такой уход в себя от чернушности мира вокруг и воспринимается это даже как-то жутковато.
Но больше всего зацепили два рассказа-биографии. Это "Кампанила Святого Марка" - о трагедии любви и жизни Лидии Кочетковой, которая променяла личное счастье на эфемерную идею о революции. В результате пришла к полному краху всего и полному разочарованию в жизни. И по-моему, дело тут вовсе не в революционных идеях, было бы любое другое такое же вдохновляющее дело, Лидия с головой бы ушла в него, оправдывая этим свое нежелание и неумение строить личную жизнь. И в результате оказались несчастливыми два человека, любившие друг друга, но так и не сумевшие быть вместе. А Лидия ещё и в главном деле своей жизни получала удар за ударом, пока не пришла к полному краху всей жизни.
И вторая биография - "Вальзер и Томцак" - о швейцарском писателе Роберте Вальзере. Очень талантливом, не понятом и не принятым при жизни критикой и широкой публикой. Но который явился эталоном и образцом для подражания многим почитаемым и известным европейским классикам 20-го века. Вальзер и как человек был странным, неуживчивым, эксцентричным и больше мешал, чем помогал своему признанию. Шишкин очень интересно пишет и об этом человеке, и о его творчестве, так, что захотелось ближе познакомиться с произведениями Роберта Вальзера. Оба этих в общем небольших рассказа настолько сконцентрированы и вмещают в себе целую жизнь человека, что хватило бы на целый роман. У автора получилось вместить в такое небольшое пространство столько всего, что поражаешься этой глубине - и две эти истории действительно цепляют.
В общем, я рада, что прочитала эту книгу. И все, что я отнесла к минусам, готова автору простить и понять его - только за то, что он так хорошо пишет. Теперь в планах почитать и другие книги Михаила Шишкина.

Михаил Шишкин. Пальто с хлястиком

Один вопрос занимал меня в писателе Михаиле Шишкине. Почему он не возвращается в Россию?

Шишкин – писатель первого ранга в современной русской литературе. Такого размаха авторского мышления, глубины понимания русского человека, более того – любви к нему, тонкости сопереживания к внешне несчастливым, но в глубине души наполненным благостью и благом героям, не сыщешь среди других издаваемых и обласканных не только издателями, но и критиками, и читателями литераторах. Его чувство языка бесподобно и укладывается в традицию Бунина, Набокова и Саши Соколова. Так почему даже конференция славистов, посвященная его творчеству, проходит за рубежом России из-за того, что он не соглашается приезжать на Родину?

В поисках ответа я оставлял за рамками случайное – семья или внешние условия (допуская сверх меры, что могут быть формальные ограничения на въезд). Это должна быть жесткая позиция и она обусловлена чем-то большим, чем банальные условности, - каким-то страхом, ненавистью или взаимным непониманием русского человека и наиболее русского из всех современных литераторов. В книге эссе и рассказов «Пальто с хлястиком» есть очевидный, кричащий ответ на мой вопрос.

Двенадцать текстов книги – признание в любви к семье, обрамленное заглавным воспоминанием про маму «Пальто с хлястиком» и финальным сентиментальным рассказом о выросшем сыне «Кастрюля и звездопад». Это тексты о русском языке, русском человеке и о прекрасной Швейцарии, которая стала второй Родиной для автора, ее людях и ее писателях. Это движение от кондовых, закованных условностями героев – к людям свободным. Это осмысление закованности в русский язык, который здесь, среди русского народа и русской власти, является носителем тоталитарности, несвободы, косности и бессмысленного бунта. Вне национального дискурса, в иноязычной среде русское слово становится личным, освобожденным от наносного и идеологического, говорение и писание на родном языке становится проявлением свободы.

Казалось бы банальное собрание, отсылающее к перебиранию воспоминаний, наблюдений и архивных текстов, становится манифестом. Самым жестким, рассчитанным на катарсис, становится почти дословное воспроизведение документов, найденных в швейцарском архиве. «Кампанила Святого Марка» - в хронологическом порядке приведенная переписка и фактология семьи швейцарского врача и депутата городского совета Цюриха Фрица Брупбахера и русской эсерки Лидии Кочетковой. История трогательной любви, завершившейся крахом, беспощадный и жестокий документ, обличающий русскую революцию, русского человека, тратящего жизнь, чувства и время «на какие-то химеры». Не стоит пересказывать сюжет. Каждый отечественный читатель должен найти в "Кампаниле..." своё прочтение истории, предубеждений, которыми полон каждый из нас, иного взгляда на жизнь, иных ценностей. Прочитав на каком-то истонченном, почти детективном восторге, на ознобе эту историю, я плакал и сожалел о том, что часть личности и веры Лидии Кочетковой жила и до сих пор живёт во мне. Как в русском человеке, как сыне своей эпохи, как носителе русского языка.

Михаил Шишкин не просто отрицает, он ненавидит ментальность, базовые основы России, являющиеся частью каждого живущего в стране, каждого говорящего здесь на родном языке. Он ненавидит волюнтаризм, тоталитарность, желание установить мнимую справедливость во всем мире, отрицание личного счастья, бездумие, гордыню, неосмысленность кошмара бытия и власти, устанавливающей нечеловеческие рамки для существования своего народа. Ненавидит беззаконие, которое есть ток крови русского человека. Не стоит его осуждать. Стоит прочитать и ощутить бездну, которая разверзается не под нашими ногами, а внутри нас. Для писателя, преодолевшего эту бездну по тонкой жердочке эмиграции, граница безумия проходит по государственной границе России. Лидия Кочеткова сохраняла эту границу вместе со своим телом, Россия была всегда с нею. Только не в ее мечтах и фантазиях. В письмах к любимому она оставалась чайкой, желающей любви и человеческого тепла. Не стоит ее осуждать или осуждать писателя, стоит понять иной мир, иные ценности, которые нам неведомы за колючей проволокой наших заблуждений.

«Сердце мое! Знаешь, о чем я жалею больше всего на свете? Я ведь могла подарить тебе столько моей нерастраченной любви, а тебе досталась от меня только боль. Прости меня, если сможешь! И сердце разрывается от мысли, что это и было мое высокое предназначение – давать тебе мою ласку и нежность, а я потратила свою никчемную жизнь на какие-то химеры».

Безусловно, писатель остается одиноким в любой стране. История Роберта Вальзера, чье имя всплывает в первых строках книги, чья история не менее важна для понимания личности и установок Михаила Шишкина, свидетельство этого. Пишущий человек уходит в свой мир и в свой шифр, никогда не рассчитывая на понимание и на благополучную жизнь и исход. Остается кляксой на снегу, кляксой в письменном ящике, соизмеряя вечные ценности с преходящими сюжетами обыденности.

«…Каким бы ни был мир, он оправдан существованием людей, подобных…» Михаилу Шишкину. Это отличная книга, ставящая точку в отношениях писателя с Россией и открывающая возможность переосмысления борьбы русского человека с самим собой и с иным миром.

Писать Михаил Шишкин умеет. Складывать слова в фразы, фразы в рассказ.
В одном из эссе, составивших сборник, автор рассказывает , на чем основывается в выборе слов, когда пишет. Мысль изреченная есть ложь, поэтому выбирать надо как можно более редкие сочетания слов. Чем привычнее словесный оборот, тем более он затерт, тем меньше он выражает,
Как у всякой теории при применении ее на практике получаются как взлеты, так и провалы.
Щемящие последние фразы заглавного рассказа.
Краткое и красивое как на картине Ван Гога "небосвод, заросший звездами".
Несгласовано противоречащее друг другу "Будучи одновременно творцом и тварью отечественной действительности, русский язык является формой существования, телом тоталитарного сознания" и "Русская литература – способ существования в России нетоталитарного сознания".

А в целом - довольно-таки скучно. В Швейцарии всё хорошо, даже тюрьма. В России всё плохо, даже детство. Роберт Вальзер - творец и подвижник, Лидия Кочеткова - дура, загубившая собственную жизнь.
Журнал "Огонек", начало 90ых. Что, нет? В 2000 - 2010 написано ? О, у автора развито чувство стиля! Удачно воспроизвел.