От автора

Я вырос в девяностых.

В детстве за один день я мог посмотреть до двух видеокассет с американскими боевиками (две видеокассеты – это четыре фильма) – я был пропитан их духом, восхищался непобедимыми киногероями. Фильмы показали мне идеальные образы: вот этот парень – плохой, а этот – хороший. Мир поделился на добро и зло, светлое и темное.

В юношестве я совсем не принимал середины и мыслил жесткими категориями. Кино сделало меня бескомпромиссным, но жизнь не терпит таких людей. Жизнь любит пластичность и подстройку, она учит чувствовать неуловимое, еле заметное, то, что прячется на ребре бумажного листа. Она подсказывает, где можно обнаружить тонкую грань истины.

Тони, главный герой этой книги, – черствый и упрямый коп, которому осталось совсем ничего до выхода на пенсию. Его взгляды настолько закостенелые, что только удар бейсбольной битой по его темечку может что-то изменить, и то это не точно.

Мой герой неисправим, и тем интересней. Мне было любопытно поиграть с заносчивым засранцем и просветлить его к концу книги. Я хотел, чтобы самый упрямый тип в мире в конце истории отпустил свой контроль и наконец почувствовал жизнь. Мне пришла идея привести его к этому через допинг – наркотики. Сам я резко отрицательно отношусь к употреблению любых средств, меняющих сознание. Наркотики убивают людей и калечат судьбы. Я предпочитаю получить эффект расслабления, умиротворения и почувствовать любовь ко всему через медитацию (практикую уже девятый год). Поэтому прошу относиться к наркотикам в моей книге как к приему, помогающему сделать сюжет закрученным и насыщенным действием. А к едким выражениям и щекотливым ситуациям – как к способу погружения в мир плохих парней.

Эта история – провокация, читайте между строк, ищите смысл не в тексте, а в метафорах. Рассказ местами может быть противным и мерзким – ну что ж, такое случается. И главное, помните с самого начала: в конце все изменится. Ведь всегда все меняется? Только в чем источник изменений – в самом человеке или в обстоятельствах?

Приятного путешествия в отвратительный мир жесткого копа.

Предисловие

Из этого города нет выхода, он засасывает, как трясина, погружая на самое дно. Ты можешь вонять, как носки бездомного, – и даже не заметишь, что с тобой что-то не так. Этот город сковывает, будто ты заключенный в камере смертников, и вроде из тебя уже выбили всю радость жизни и оставили лишь помои надежды, но дерьмо, которое окружает, затопит и это многообещающее чувство.

Если вы захотите узнать, почему я не жалею мрачных красок, описывая Эванстон, город чуть северней Чикаго, то вам просто необходимо побывать в моей шкуре. И если вдруг вы не против, то считаю себя обязанным предупредить: мое тело изрядно поношенное. Мой биологический скафандр – как замызганный прожженный комбинезон. Мои суставы ни к черту и при каждом движении выдают чечетку, а морщины на лице напоминают сложенные меха баяна. Если вены на моих руках проткнуть иголкой, то будет сочиться черная жижа: моя кровь насыщена густой смолой, словно я питался нефтяными отходами. Сорокалетний стаж курения наполнил меня никотином под самую завязку, и мой кашель напоминает рык раненого гризли.

И если вы спросите, какого хрена я треплюсь о своем физическом состоянии, то мой ответ будет прост: идите к чертям. Здоровье полицейского, которому до пенсии оставалось две недели, – важная часть рассказа, и, прежде чем погрязнуть в зыбучих песках этой истории, вы должны понять, с кем имеете дело.

Меня зовут Тони. Друзья так зовут. У меня вообще нет никаких полных имен и другой херни, которую так любят добавлять при обращении к тебе молодые копы, чтобы типа подчеркнуть статус, а на самом деле – лизнуть промежность. Мне всегда было достаточно простого «Эй, Тони, как сам?». Я никогда не любил всякого рода знаков внимания и не терплю, когда передо мной мнутся, словно я горячая цыпочка. Я обычный, потертый жизнью детектив, не раз прокатившийся на американских горках под названием «Дерьмо случается». И мне оставался прощальный заезд в четырнадцать календарных дней, которые обещали быть непростыми, как ночная прогулка белого парня в дорогом костюме по негритянскому кварталу.

Шеф решил, что мой долг перед уходом – раскрыть дело «Святош». Он считал, что такой уход копа будет красивей праздничных конфетти и бенгальских огней под звон бокалов шампанского. И если он так решил, то я обязан выполнить его приказ. Никогда не любил злить шефа и тем более перед уходом не стану играть с его и без того натянутыми нервами.

Глава 1. Тони едет на работу

Утро. Будильник уже кричал на всю квартиру. Я захлопал глазами от резкого света и почувствовал запах своей прокуренной комнаты. Вкус во рту намекал, что кот перепутал свой лоток. Руки не слушались, складывалось впечатление, что меня парализовало и отныне я прикован к своему вонючему матрасу. После того как я напрягся и все же дал серьезный импульс своему телу, оно неуклюже задергалось.

На электронных часах ярко горело 08:15. Через сорок пять минут я должен быть в участке, иначе меня ожидает выговор от шефа. Мне не очень хотелось гладить против шерсти лысую голову босса, и это не из-за того, что я уважал этого недоростка. Все гораздо прозаичней: я стремился иметь безупречное личное дело.

До сегодняшнего дня я был хорош. Настолько хорош, что в девяносто втором мне пожимал руку сорок первый президент США, сам Джордж Буш – старший, и даже наградил меня парой добрых слов за раскрытие серии убийств. Тогда мы с парнями загнали в угол маньяка по кличке Мексиканец. Этот чокнутый хер утром развозил кисломолочные продукты, а вечером вырезал знаки майя на мертвых телах молодых женщин. Когда через него пропустили две тысячи семьсот вольт, на моей груди уже красовалась медаль «За отличную службу». Жизнь психа превратилась в позолоченную железку на черном пиджаке. Нехилый обмен. Дядя Сэм знал, как подарить приятные эмоции копу – поджарить к чертям задницу плохого парня и повесить медаль хорошему.

Меня ждали последние триста тридцать шесть часов службы. Еще немного – и уйду на заслуженный отдых. Примером. Мои успехи войдут в летопись участка и, вполне возможно, всего штата. Недурной план для старика вроде меня.

Перед тем как моим ступням коснуться холодного пола, я трясущейся рукой попытался нащупать пачку сигарет. Когда мне это удалось, достал одну сигарету и крепко сжал в зубах. Сел. Чиркнул зажигалкой. Огонь облизал край злодейки с фильтром. Сладкий дым ворвался в легкие. Это то, что мне было нужно. Небрежно ударил ладонью по неугомонному будильнику. Тишина. Клубы дыма от сигареты рисовали приятные узоры. Кажется, жизнь вновь стала сносной штукой.

Я отклонился назад и, сделав рывок, встал на ноги. Папочка в игре. Шаркая, я дошел до зеркала, попутно стряхивая пепел. В отражении я увидел старика. Когда у меня появился такой живот? Складывалось впечатление, что кожа обтянула шар для боулинга. На голове блестел серый локон волос, а на подбородке жесткая щетина с седыми точками прятала уставшую кожу. Я затянулся. Еще пара затяжек – и сигарета оставит мне легкий ожог на память. Я процедил дым сквозь желтые зубы, не открывая рта.

«Тони, что с тобой сотворило время?» – подумал я, всматриваясь в отражение.

Под глазами висели мешки, они были такими большими, что мое лицо напоминало морду уставшего бульдога. Губы повисли в ожидании новой порции никотина. Не помню, когда я вообще улыбался.

Я сделал последнюю затяжку и пошел на кухню. Она воняла. Кажется, я забыл убрать остатки еды. Если сыр с плесенью можно считать деликатесом, то будет ли в цене засохшая пицца с зеленым грибком? Я зачерпнул столовую ложку быстрорастворимого кофе и небрежно кинул его в стакан. Говорят, возраст дерева определяется по количеству колец, так вот если бы мой стакан был деревом, то, судя по числу колец на нем, им будто начали пользоваться еще в Средневековье. Чайник засвистел, как постовой на нерасторопного водителя. Кипяток превратил коричневые гранулы в густую шмурдяку. Топливо готово. Когда я одним глотком опрокинул весь стакан, мое горло даже не почувствовало тепла. Или у меня низкий болевой порог, или в прокуренное к чертям горло уже можно вливать вулканическую лаву.

До моего прихода в участок оставалось совсем немного времени. На протяжении всего срока службы я всегда появлялся вовремя, и сегодня не будет исключением. Я сделал несколько небрежных движений зубной щеткой, а потом плеснул водой себе в лицо. Освежился. Натянул черные брюки, белую рубашку, которая почему-то приобрела желтый оттенок, и кожаный плащ в пол. Завязал шнурки на своих любимых ботинках. За моей спиной захлопнулась дверь.

На улице уже утомился ждать припаркованный черный «мустанг» шестьдесят девятого года. Если бы Нобелевскую премию выдавали за самый злой автомобиль, то мой сорванец имел бы возможность получить ее. Необузданный табун лошадей ждал, когда я нажму педаль акселератора. Четыреста скакунов умоляли, чтобы папочка не жалел сил и вдавливал как следует. Агрессивная решетка радиатора давала понять, что она будет заглатывать воздух галлонами, дабы охладить дикий нрав мотора, а выхлопные трубы, напоминающие старую добрую двустволку, имели такой радиус, что в них при желании можно было поместить две торпеды. «Мустанг» умел ездить и не скрывал своих способностей.

Когда я повернул ключ зажигания, в моих зубах уже дымилась сигарета. Я надавил на газ, и из задних труб вырвался оглушающий звук, словно японцы снова решили полетать над Перл-Харбором. Я выпустил дым через нос и направился в участок. Мотор рычал что было мочи. Надрываясь, он вез мою задницу туда, где ей было положено находиться, – в городское управление по уголовным делам.

На улице было прохладно, стояла осень. Из-за ватных облаков проглядывало приятное солнце, поэтому я надел свои черные «авиаторы». Стоит признать, в них я стал выглядеть еще суровей, и для полноценной схожести со Сталлоне мне оставалось засунуть спичку между зубов. Только хрена с два я запихаю эту мелкую занозу себе в рот. Меня не радуют все эти киношные копы, которые только выглядят брутально, а на деле сопляки. Никто из них ни разу не смотрел смерти в самую глубину ее черных глаз. Никто из них не хоронил славных парней, которым не повезло в уличной заварушке. И никто из них ни хера не видел, кроме пучка яркого света в свое смазливое лицо. Настоящий коп угрюм, как десятилетний паренек, у которого не взорвалась новогодняя петарда. Он невесел, как старшеклассник, у которого упал член в самый ответственный момент. Настоящий коп – это ходячая мозоль, это рваная рана и кровоточащая десна. Коп не красуется, а делает свою работу, и делает он ее так же хладнокровно, как мясник рубит головы коровам.

Город суетился. Люди шныряли туда-сюда с таким видом, будто их жалкое существование имеет хоть какую-то значимость.

Выбросив окурок в окно, я еще сильней надавил на педаль газа. Я не очень-то жаловал философские рассуждения и всегда недолюбливал ребят, которые положили жизнь на бестолковые поиски ее смысла. Жизнь копа проста, как выстрел из сорок пятого калибра, – стремительна и смертоносна, поэтому я нечасто задумывался над природой мироздания и прочей дребеденью. Детектив должен действовать. Действовать жестко и бескомпромиссно. И последние сорок два года мне это удавалось.