Возрастное ограничение: 18 +

Иван Сушин
«Багровый плащ»
Из дневника молодого человека

29 февраля

Зачем я пишу все это? Не знаю. Раньше мне никогда не хотелось доверить бумаге какие-то свои мысли или описать события прошедшего дня. Наверное, потому, что раньше ничего особенного в моей жизни не происходило. Да и сколько ее было той жизни? Семнадцать лет, которые я смутно помню, и перед ними еще два года – их я не помню совсем.

Подсчитали? Это не трудно. Да, мне девятнадцать лет. Меня зовут… Впрочем, я не хочу, чтобы вы знали мое имя. Ваши имена мне тоже до лампочки. Проще раскрывать душу перед незнакомцами.

Сегодня утром я достал с антресолей сундучок. В нем хранятся трофеи, привезенные прадедом с войны. Фляжка, пробитая пулей. Полевой бинокль с поцарапанными стеклами. Потемневший и затупившийся штык-нож от винтовки Маузер. Мелкие монетки с орлом и свастикой. Янтарная трубка со сломанным чубуком. Пожелтевшие фотографии и фронтовые письма, сложенные треугольником. Когда прадед еще был жив, он раз в год, на 9 мая, открывал сундук, разворачивал полинявшую тряпку, в которую все это было завернуто, и раскладывал вещицы на столе. Нам он ничего не рассказывал, вообще не говорил о войне. Просто смотрел, вспоминал и пил водку.

Честно говоря, я достал это барахло, чтобы продать бинокль. Скоро 8 марта, а у меня с деньгами голяк. Стипендию дадут только десятого, у родителей не перехватишь. Даже подарок Агате купить не на что. Но без подарка к Агате идти нельзя, она девушка капризная. Это и понятно, с такой обалденной фигурой имеет право капризничать. Думал я, где взять денег и тут меня осенило. Бинокль, конечно, старенький, но в интернете за него можно выручить тысяч пять. Глядишь, и остальную рухлядь удастся сбагрить, хоть по тысчонке. Те же монетки коллекционеры с руками оторвут. Да хоть бы и по сто рублей, все пригодится. Только не надо думать, что я гнида и мне плевать на память… Прадед давно умер, а сундук этот уже лет пять никто не доставал. Не только мне, всем в нашей семье плевать на память.

Короче я разложил на две кучки: что точно купят, а что вряд ли. Сфоткал, проставил цены, загрузил. Жду, пока покупатели набегут. От нечего делать присмотрелся к тряпке на дне сундучка. Оказалось, это не просто обрывок материи, а короткая накидка с завязками. Сразу представил, как какой-нибудь тевтонский рыцарь набрасывал ее поверх доспехов, и багровое полотнище развевалось на ветру, внушая ужас врагам. Да, с тех пор плащ полинял и выцвел, кое-где протерся до дыр, но по краю ворота еще можно разглядеть витиеватую вышивку, а на концах завязок сохранились бронзовые колпачки с тиснением. Правда мне даже в лупу не удалось разглядеть, что там изображено – то ли топор, то ли готическая буква. Непростая вещица! Пожалуй, за нее можно содрать даже больше, чем за бинокль. Историческая редкость, в интернете полно придурков, которые наряжаются в доспехи из консервных банок и устраивают турниры. Им такую штуку впарить можно за большие деньги. За двадцать тысяч, например, или даже за тридцать. Нет, тут я хватил, за тридцать не возьмут. Но нужно ставить цену побольше, пусть торгуются. Да за сколько бы ни взяли – отдам. Это же сразу не только подарок для Агаты, но и ресторан, и шампанское, и кто знает, чем закончится вечер…

Прадед, наверное, и не догадывался, какое это сокровище. Подобрал накидку в руинах немецкого домика, разрушенного точным попаданием снаряда. Завернул трофеи, чтобы не гремели в сундучке. Хорошо, что правнук оказался умнее. Распознал истинную ценность. Да, когда-то плащ был темно-красным, но теперь бледный, как зимний рассвет. Я пару раз встряхнул его, выбивая пыль, а потом небрежным жестом набросил на плечи и завязал тесемки. Посмотрел в зеркало и обомлел.

Я не отражался в зеркале. Комната вся видна – кровать, угол стола, книжные полки, цветок на подоконнике… А меня нет. Вообще нет. Сбросил я плащ – и сразу проявился в зеркале. Вот он я, стою с отвисшей челюстью и линялой тряпкой в руках. Я в панике бросил накидку на пол и убежал на кухню. Глотнул кефира холодного, бутылку приложил к виску, чтобы унять бешеный пульс. Потом вернулся в комнату, взял эту тетрадку и начал писать, чтобы привести мысли в порядок. Но самое главное написать страшно…

Это что же получается…

Плащ-невидимка?

Вот пишу эти слова, и руки дрожат. Нужно попробовать снова, но не могу заставить себя прикоснуться к накидке. Убеждаю себя, что, скорее всего, ничего не произойдет, мне просто померещилось.

Но что, если я опять исчезну?

Не может быть, чтобы плащ-невидимка существовал в реальности, ведь правда?

Неужели я схожу с ума?

Сегодня утром, на свежую голову, я решился. Нужно просто набросить плащ на плечи, подойти к зеркалу и увидеть свое отражение. Так я и сделал. И опять исчез. Не видно ни меня, ни проклятой накидки – только комната. Второй раз выглядело уже не так страшно, но я задумался: а что если это просто обман зрения? Я поверил в невидимость и потому мозг не воспринимает мое отражение. Бредит, вот и глазам команду дает: не фиксировать.

Я решил проверить на ком-нибудь еще. Как был, в одних трусах и в накидке, вышел на лестницу. Спустился до второго этажа, повстречал старушку. Поздоровался. Видели бы вы, как она отпрыгнула! Будто молодая газель. Кошелку уронила, свекла с длинным кривым хвостом поскакала по ступенькам вниз, напоминая огромную крысу. Бабка озиралась по сторонам, крестилась истово, приговаривала: «Свят, свят, свят!» Испугалась. Значит, не видела меня. Но эта старуха – слепая, как крот. Не самый лучший кандидат для проверки.

Я вышел из подъезда, сразу замерз – вся эта невидимость ничуть не защищает от холода. Ну, что делать, придется потерпеть. У соседнего подъезда курили хулиганы. Вроде все местные, примелькавшиеся, но один – рыжий, долговязый, – не с нашего района. Слепил снежок, прицелился и метнул прямо в ржавые вихры.

– Эй! Сука… Кто это сделал? – заорал пацан, оглядываясь по сторонам.

Остальные тоже заозирались. Все она хотя бы раз посмотрели прямо на меня, но не увидели. Значит, эта накидка и вправду скрывает хозяина от посторонних глаз.

Я вернулся в квартиру и спрятал плащ под кровать, чтобы родители, ненароком, не наткнулись. Весь день шерстил интернет, в поисках хоть каких-то упоминаний плаща-невидимки. Ничего, кроме сказочек и бреда параноиков. Но ведь эта штука реально существует. Надо придумать, как применить накидку себе на пользу.

2 марта

События вчерашнего вечера кажутся мне кошмарным сном, но все же я запишу, пока они свежи в памяти.

Часов в шесть позвонила Агата, мы с ней собирались покататься на коньках в парке. Отказалась, сказала, что голова болит. Я сразу не поверил. Какое-то мерзкое подозрение не давало мне покоя, подзуживало проследить за любимой девушкой. Это не составит труда, если надеть плащ-невидимку. А живет Агата в соседнем доме, тут идти-то всего ничего.

Но я все еще не был уверен в ее вероломстве. Взял бинокль прадеда, который так и не купил никто. Сел у окна. Заглянуть в квартиру Агаты не получилось бы, ее окна выходят на противоположную сторону. Зато подъезд – как на ладони. А возле подъезда ошивается тот самый рыжий хулиган, ушибленный снежком. Я малость позлорадствовал, разглядев шишку у него на виске. Хороший бинокль у прадеда был, может не стоит такой продавать? Пригодится. Отлично увеличивает. Каждый прыщ на наглой морде виден. Я следил за рыжим еще минут десять. Потом на крыльце подъезда появилась Агата, позволила долговязому поцеловать себя в щечку и они пошли в сторону парка.

Я расстроился, но ненадолго. Вскоре во мне вскипела волна бешеной ярости, захотелось догнать их и надавать этому парню пинков, а предательницу оттаскать за волосы. Я быстро оделся, схватил плащ и выбежал из квартиры. Спускаясь по лестнице, я огляделся – никого нет, – и набросил плащ. На улицу вышел уже невидимым и побежал догонять Агату с ее ухажером.

По дороге чуть остыл и задумался. Девушка не клялась мне в верности, мы даже не пара – так, встречаемся иногда, гуляем, болтаем. Почему бы ей не пойти на свидание с другим? Это логично. Я перестал злиться на Агату, но своего соперника по-прежнему ненавидел. Надо дождаться, пока они разойдутся и набить рыжему морду. Если получится. Он на голову выше меня и подраться явно не дурак. Справлюсь ли? Разве что ударить по голове чем-то тяжелым? Нет, так и убить можно…

Мысль эта окончательно отрезвила, и я просто поплелся по парку, высматривая глазами гуляющую парочку. Гуляли они недолго, зашли в кафе, заказали пиццу. Сидели там больше часа, этот рыжий гад вроде как невзначай лапал Агату, разок даже поцеловал взасос. Потом они еще тискались в темной аллее, пока я не спугнул их громким кашлем из-за дерева. Агата шарахнулась и поспешила к дому, у подъезда отпрянула, когда рыжий полез с поцелуями, но сказала на прощанье:

– Ладно, уболтал. Завтра ты все получишь. Родителей весь день дома не будет, приходи к двенадцати.

Она забежала в подъезд, а парень довольно хмыкнул и пошел, насвистывая. Потом достал телефон и позвонил:

– Але, Кабан! Прикинь, эта дура дозрела. Завтра я ее завалю. Че? Не, без обломов. В натуре, завалю, ага.

Мысль об убийстве уже не казалась мне ужасной. Хотелось задушить долговязого или размозжить голову камнем, только чтобы он заткнулся и не повторял это мерзкое слово. «Завалю». Это я тебя завалю, понял? Завтра в полдень ты будешь лежать в морге…

И тут я услышал голос: «Давай, убей его!»

Это не было моей мыслью, чей-то хриплый шепот раздавался прямо в моей голове. Но этого же не может быть? Раздвоение личности? Неужели во мне всегда дремал кровожадный маньяк, а теперь он пытается вырваться на свободу?

«Все люди жаждут крови» – откликнулся шепот. – «Да только мало кто отважится эту жажду утолить. Но если ты сможешь, то перед тобой откроются безграничные возможности!»

Я огляделся. Вокруг никого. Только этот хвастливый ублюдок с телефоном. Неужели, это плащ со мной говорит?

«А ты догадливый», – откликнулся шепот. – «Но слабоват в коленках, да? Не повезло мне с тобой!»

Я пребывал в шоке оттого, что кусок ткани заговорил, это напугало меня гораздо сильнее, чем появившееся желание убивать. А хриплый шепот продолжал звучать в голове: «Ты что же, стерпишь это, слюнтяй? Позволишь этому прыщавому идиоту завалить девушку, о которой ты мечтаешь? Это случится уже завтра, если ты ничего не сделаешь. Его грязные пальцы сожмут нежные розовые соски, а потом он взгромоздится на Агату, раздвинет ее ляжки и…»

Я взвыл, не дослушав. Перед глазами внезапно возникла багровая пелена, словно кровавый туман затопил весь мир. В этом тумане остались только я и долговязая фигура в трех шагах впереди. Одним прыжком я подскочил к рыжему и сильно толкнул его в спину. Он качнулся и, чтобы не потерять равновесия, шагнул на проезжую часть. Прямо под колеса грузовика.

Но дальше началось самое страшное.

«Окуни руки в его кровь!» – приказал плащ. – «Давай, никто ведь нас не видит! Вот так, вот так. Молодец, послушный мальчик. А теперь вытри ладони о мантию…»

В хриплом шепоте явственно слышалось нетерпение, как у наркомана, давно мечтающего о дозе.

Когда я снял накидку в подъезде, она уже не выглядела полинялой тряпицей. Багровый цвет растекался по материи, проступая пятнами то здесь, то там. Видимо, этот плащ – что-то вроде вампира, питающегося кровью…

Ох, поскорее бы закончился этот кошмар.

Я с трудом доковылял до квартиры и рухнул на кровать. Как ни странно, я сразу заснул, не испытывая угрызений совести.

Но вот пришло утро и я в смятении. Не знаю, что и думать. Может, все это мне привиделось? Хорошо бы так. Ясно одно: эту проклятую накидку я больше никогда не надену!

4 марта

Звонил Агате. Она рыдает. Сегодня похороны. Черт, выходит, этот рыжий для нее был не просто случайным ухажером?!

Заставляю себя не думать о том, что натворил. Получается не очень…

5 марта

А чего она рыдает-то? По мне бы, наверняка, так не убивалась… «Завтра дам». Хрен-то там! Никому ты не дашь, кроме меня, понятно? Если надо, всех кобелей в округе перебью. Кстати, хорошо бы разведать, а вдруг у нее еще кто-то есть. Девчонка красивая, такую многие захотят завалить.

Разведывать лучше тайком. Придется снова надеть багровый плащ. Готов ли я к этому? Нет. Но к такому вообще не подготовишься. Это как в прорубь нырнуть – или решаешься, или нет.

Три дня я не прикасался к накидке. Ткань потускнела, видимо кровавой жертвы надолго не хватает. Как только я набросил плащ на плечи, снова раздался хриплый шепот: «Я ошибся, дружок! Ты из крепкой породы. Вместе мы способны на великие дела, но для начала, я помогу тебе покорить эту девку. Ты ведь этого хочешь?»

Сразу угадал, будто мысли сокровенные прочел. Может, так и есть, ведь как-то же этот голос проник в мою голову.

– Ты вообще кто? – спросил я мысленно.

– Я призрак Вихенбахских палачей, – ответил хриплый шепот.

Прекрасно, то есть я общаюсь с привидением. Стало жутко, и я потянулся к завязкам, чтобы скинуть плащ, но любопытство пересилило.

– Как это? Если палачей много, то почему один призрак? – все так же мысленно расспрашивал я. – И почему ты вселился в этот плащ? И где вообще этот Вихен-шмихен?

– Отличные вопросы, дружок! – усмехнулся призрак. – Пока мы ждем твою зазнобу, как раз хватит времени на них ответить. Слушай внимательно, и запоминай. Вихенбах – это город в немецких землях. В нем, почитай уж восемьсот лет назад жил мясник по имени Йоганн. Городок был тихим, там даже судьи отродясь не водилось, а потому и казней не устраивали. Но потом в Вихенбах пришла святая инквизиция и началась охота на ведьм и тех, кто с дьяволом якшается. Ловили всех подряд, пытали, мучали, заставляли сознаваться в выдуманных грехах и оговаривать соседей. Приезжий палач старательно тянул жилы и ломал кости, но вскоре – то ли отравили его, то ли сам слег от обжорства, – помер лиходей. Инквизиция кинула клич: кто желает стать новым палачом Вихенбаха? Собралась община, долго обсуждали, а потом поклонились Йоганну: «Иди в палачи!» Он отнекиваться, но соседи упросили. «Ведь свой-то, да без охоты к пыткам, ты не так сильно мучить людей будешь. К тому же ты – мясник, значит и казнить сможешь быстро, без лишней боли. Эта работенка, знаешь ли, не каждому под силу. Но если ты откажешься, пришлют из Мюнхена очередного садиста. Соглашайся, Йоганн, всем миром просим!» Он и согласился. Спас город, после первой волны инквизиции там почти не осталось покалеченных или изувеченных, как по всей Европе…

– Подожди! – перебил я. – Что-то у меня в голове не складывается… А как ты, немецкий плащ, вдруг со мной по-русски говоришь?

– Так я же и говорю с тобой мысленно, у тебя в голове. А мысли на любом языке одинаково понятны, – объяснил хриплый шепот и тут же гневно одернул. – Не перебивай! У нас мало времени. Слушай. Йоганн служил палачом Вихенбаха больше двадцати лет, но потом отошел от дел. Палачом стал его сын, Петер. Отец напутствовал его не усердствовать в работе чрезмерно, да к горожанам относиться по-людски. Но юноша оказался жестоким и бессердечным. Ух, как лютовал он в пыточной! Отец его со стыда помер, а Петер еще больше окрысился, изобретал орудия для мучений, каких еще свет не видывал. Жители Вихенбаха ненавидели молодого палача, бросали ему вслед камни, а в лицо – конский навоз. Трактирщик плевал в кружку с элем, прежде, чем подать Петеру. А однажды на него напали ночью, из-за угла, и ударили серпом по горлу. Палач выжил, но шрам остался. Опасаясь повторного нападения, Петер поехал в Прагу, к известному алхимику. Тот за полный кошель золота продал плащ-невидимку, чтобы никто не мог проследить за палачом или подстеречь в темном переулке.

– Это тебя что ли? – перебил я и почувствовал, как завязки накидки стянулись вокруг горла, лишая дыхания.

– Я же велел не перебивать! – прошипел призрак. – Да, это тот самый плащ. Но слушай дальше. Петер прожил долгую жизнь, а на старости лет поехал к тому же алхимику, чтобы купить еще немножко колдовства. За три кошеля золота магик сделал так, что черная душа старого палача после смерти поселится в этом плаще. А после и души всех его потомков вольются в эту же мантию. Нужно только не забывать обагрять ее кровью после каждой казни. Все потомки Петера работали палачами в Вихенбахе, спрос на эту профессию в любые времена высок.

– И все их души объединились в тебе? – прохрипел я.

– Сообразительный мальчик, – призрак чуть распустил завязки, позволяя мне вдохнуть полной грудью. – К сожалению, род Петера прервался и с тех пор этот плащ может только служить тому, кто не забывает обагрять материю кровью своих жертв.

– Значит, и мой прадед…

– Нет, он так ни разу и не надел мантию. Скорее всего, просто не понял, как это делается. Но ты – умница. С тобой мы совершим великие подвиги.

– Я не хочу подвиги, – честно признался я. – Я хочу Агату.

– Да, да, – раздраженно ответил призрак. – Агата уже твоя. Я помогу покорить эту девку, это не сложно. Просто следуй за ней, как тень, пока не выяснишь, что ей нравится, пока не подслушаешь все секреты. Тогда подберешь ключик к ее сердцу.

Я снял накидку и спрятал в сундуке под кроватью.

Понятно, что плащ старается не для меня, а для себя. Ведь если я каждый день буду следить за Агатой, то мне в обмен на невидимость, придется убивать. Готов ли я к такому развитию событий? Не уверен. У меня до сих пор дрожат руки. Меня тошнит, выворачивает наизнанку при мысли о том, что я сделал с этим рыжим недотепой. Но где-то в подсознании бьется мысль: зато он не завалит мою девочку. Мою Агату. И это не шепот плаща, не подсказки призрачных палачей. Я сам так думаю и радуюсь этому.

Радуюсь всем сердцем.

7 марта

Два дня я неотступно следовал за Агатой. Выяснял, с кем она встречается. Подслушивал разговоры с подругами. Наловчился читать переписку в ее телефоне. Представляете, эта дуреха решила, что смерть рыжего – это знак судьбы. Нельзя мутить с первым встречным прощелыгой, а нужно найти богатого и щедрого мужчину, чтобы удачно выйти замуж. Она повторяла это снова и снова, как мантру или заклинание. Ну да, «чтобы Вселенная услышала». Как же раздражает этот розовый бред. Приходилось терпеть, но в конечном итоге я дождался подсказки. Уже вечером она пожаловалась самой близкой подруге, что всегда мечтала получить шикарный букет – сто одну розу на 8 марта, а завтра ей никто не подарит даже занюханный букет.

Вот он мой шанс!

Но где взять деньги? Призрак, уловив мои мысли, тут же предложил решение. Он выбирает жертву с полным кошельком, а я убиваю, чтобы напоить мантию кровью.