И как же вкусно и красиво пахло разными пряниками!
Все заговорили разом, про доброту, про фантазию, про то, какой он родной человек, а Валееву хотелось сжаться, спрятаться — хоть в тот же домик, — но обязательно слушать, бесконечно слушать этот поток мягких слов.
— Пусть сходит к Ульянке и приведет ее, а? — Валерий посмотрел на Татьяну. — Как, дочка?
— Да конечно пусть. Ради такого дела… — Таня была растрогана.
Прямо за дверью начиналась неширокая, но довольно крутая лестница, по которой он стал подниматься наверх, в мансарду. Но не пройдя и половины ступенек, задержался, услышав наверху строгий детский голос:
— Господи-барбосподи! Ну что ты за человек такой! У меня от тебя сердце болит, понимаешь? Все дочки как дочки, а ты на себя посмотри! Новое наденешь, как поросенок... Ох, божечки мои, ох мои божечки.
Осторожно поднявшись наверх, он оказался рядом с комнатой, где обычно оставляли гостей, и, тихо постучавшись в приоткрытую дверь, заглянул. Ульянка сидела в кресле, держа на коленях зеленую встрепанную утку с желтым клювом. Увидев его, от неожиданности закрыла рот ладошкой, смотрела на него круглыми глазами.
— Привет! — сказал Валеев.
Ульянка, вместо того чтобы поздороваться, подхватила свою утку и, обогнув гостя, тихонько шлепая босыми ногами, побежала по лесенке вниз. Валеев постоял-постоял, да и поплелся следом, слыша снизу голоса:
— Ты чего? Босиком!
— А где дядя Леня? Ульяна!