отвернулось, и тут же еще одна ладонь разъяснила на стекле повыше прозрачную полынью для лица Валеры, брата. Брат сразу обрадовался, даже не успев удивиться. Потом оба лица исчезли, глухо хлопнула дверь внутри дома, потом еще одна. Дверь распахнулась, и на порог выкатились брат в меховых чунях, Надя с наброшенным на плечи полушалком и их дочка Татьяна с огромным животом.
— Леня! Ну ты молодцом! — забасил брат, перебивая женские «здрасьте». — Человек, одно слово, с большой буквы.
— Здрасьте.
— А вовремя-то как, дядь Лень! Только мы у чая пристроились!
— Идите, идите, идите все в дом скорее, — нетерпеливо сказала Надежда, укутавшись поплотнее в полушалок.
— Ой, дядь Лень, а что это?
Валееву не хотелось показывать домик никому, кроме Ульянки, или, по крайней мере, раньше Ульянки.
— Это? Это так… пока… — Однако, боясь показаться нелюбезным, прибавил: — Сюрприз.
Он разулся перед крыльцом: не хотел наследить. Грязь на мокрых брюках физически мешала идти в дом. Нет, сегодня он не будет ни чудным, ни молчуном. На веранде у порога толпилась обувь мужская, женская, детская, причем взрослая была стоптана и разбита, а Ульянкины босоножки и сапожки — совсем новые.
— Ну чего ты там стоишь! — гремел Валерий.
— Мне бы почиститься. Щетки у вас нет?
— Дядя Леня! Это так не отчистить, пусть подсохнет. Пойдем, я из Пашкиного дам переодеться, — сказала Таня, и ее он