конец цепочки. В часах картаво застрекотало, гиря поднялась к циферблату. Валеев вспомнил, как они с братом пытались опередить друг друга и подтянуть гирю первым. Сейчас никто его не обгонит. Он подтолкнул тусклый позолоченный маятник, и часы, как ни в чем не бывало, принялись звонко отщелкивать секунды. Те самые.
Он вспомнил, как скрипели половицы, когда мать шла из кухни в комнату. Как теплела светом щель: мать читала перед сном газету или календарь. Едкая мелодия жалкости плыла по дому. Это было так невыносимо, что в такт часам он забормотал: «Мама, мама, мама, мама»… Вряд ли Валеев понимал, что молится. Внутри, в забытой, заповедной глуши зрело и наливалось мраком горе, давным-давно осевшее в венах, застрявшее в костях, сгорбившее мысли и замутившее зрение. Он не понимал, что происходит, что так тянет, вяжется в узел, рвется в горло, в нос, в глаза.
Глянул на расплывающийся перед глазами недопряничный домик, вжал ногти в ладони, потом опустился на пол. Ему вдруг показалось, что он умирает. Потом свернувшись, Валеев лежал на половике. Перед глазами уходили вдаль рыхлые бороздки, светились ворсинки, и мир родителей снова был рядом, готовый спасти прикосновением, голосом, силой.
Все было по-прежнему, только от обиды на смерть матери не осталось ничего. Отслоилось, оторвалось ото всех стенок, выскочило слезами и растаяло. В промытой, отпаренной плачем душе оказались аккуратные ответы на все вопросы, решения всех задач. На стены пойдут плоские тульские пряники, закрепить их несложно: обшить стены мини-балкончиками, куда пряники вставятся, как в пазы. Пряники надо закупать не раньше, чем за день до поездки, а укладывать прямо на станции. А еще понадобится большой лоскут чистой ткани или клеенки, чтобы скрыть домик от