табуретках лежали молоток, стамески, острейший сапожный нож, ножовка, лобзик, угольник, рулетка и огрызок карандаша.
Сегодня Валеев никому не звонил: без голоса выборматывая бесконечную песенку, он размечал, сверял с чертежом, отпиливал. К вечеру был готов каркас с диагональными распорками для прочности. Тонкие, как песок, опилки от лобзика горками золотились вокруг табурета. На кухне пахло смолой и потом.
Он давно уже хотел есть. Голод был не отпускной, не по режиму, а трудовой, настоящий. Только вот еды-то в доме почти и не было. Половинка черного и пара консервных банок с Нового года. Валеев открыл банку шпрот, нарезал хлеб. Мать вечно смеялась, как крупно он нарезает хлеб. Он ел и не отрываясь смотрел на каркас дома — со стропилами, проемами для дверей и окон. И думалось Валееву, как хорошо будет жить в этом домике большой дружной семье. Ну не прямо в этом, а в таком, только большом. Дети бесятся, прыгают на кроватях, молодая женщина, вытерев лоб тыльной стороной ладони, поставит в печную духовку противень с пирогом, а хозяин (может, даже и сам Валеев) будет читать книгу, поглаживая мурлыкающую кошку. А в гости придет брат с семьей, они будут сидеть в комнате, устеленной пестрыми половиками, за большим круглым столом, пить чай с пирогом. Он начнет рассказывать что-нибудь, и все будут его слушать открыв рот, даже жевать перестанут.
Дольше всего пришлось возиться с окнами и дверьми. Вместо петель пришлось прибивать маленькие полоски брезента. Двери и окна должны открываться: Ульянка же сразу захочет кого-нибудь поселить.
Утром дом Валееву не понравился. Он был слишком