Михаил Морхов

Дон БАССта

или

САГА О БЕЗУМНОМ

МОСКАЛЕ

Москва 2014

Все то малое, что я мог сделать,

Чтобы почтить Светлую память,

Игоря Корнелюка, Антона Волошина,

Сожженных заживо одесситов,

Мирных жителей Юго-Востока Украины,

Ежедневно погибающих от рук купленных

Американцами фашистов…

Вместо пролога…

Было бы смешно, если бы не было так ужасно осозновать, что Человечество проделало огромный Путь, от зловонной, пропахшой костром и шкурами убитых животных, пещеры, до Эры космических технологий, чтобы снова так низко пасть. Хваленые ценности, которыми кичился Старый и Новый Свет, растоптаны. Превращены в прах. Все чего добивался Человек Разумный, попрано. Оказалось, что дорога пройденная людьми, длинною в десятки тысяч лет, пройдена напрасно. Все жертвы, принесенные ненасытным Богам Войны и Алчности, списаны. Аннулированы. С чем пришел Человек в век 21-й, если опять война? Если гибнут ни в чем неповинные люди? Война ни где то на другом конце света. Война, не в новостных сводках. Война стоит у порога, и ухмыляется в окно, кровожадной улыбкой…

***

Не было НИЧЕГО. Только зияющая, всепоглощающая и обволакивающая холодом Чернота. Тишина. Тишина везде. Такая долгожданная. Звенящая. Долгожданная и Звенящая. Долгожданная…ТИШИНА…ЧЕРНОТА…НИЧЕГО…

И только где-то наверху ( Как ни странно, но он осозновал где верх ), в самом апогее этой Черноты, утопленной в Тишине, был БОГ. Он знал ЭТО. Он чувствовал ЭТО. Ощущал каждым сантиметром кожи. Словно ребенок ощущает присутствие матери. Неосознанно. Инстинктивно. Ребенку совсем не обязательно видеть. Даже не обязательно слышать. Он чувствует материнское Тепло…Так и он. Он чувствовал присуствие Бога. Он чувствовал Его Тепло. И впервые в жизни. В его странной, наполненной нелепостями жизни, он почувствовал Настоящую Любовь. Любовь. Всеобъемлющую. Любовь Искренюю. Не требующую ничего взамен. Любовь без Ревности. Любовь без Компромиссов. Любовь без Предательств. Любовь без Усталости. Истинную. Высшую. Любовь которая может исходить Только от Создателя Всего и Вся. Любовь, Которую Создатель передал Своему Сыну. Любовь, с Которой Его Сын, пошел на крест. Любовь, Которую Создатель Завещал Людям. Любовь, То единственное, в чем смысл Жизни Любого Человека…

Вспышка света…

Вспышка огня…

Грохот…

Удар в грудь. Он не может вздохнуть…Какафония. Казалось голова лопнет. Уши человека не созданы слышать Такое. Небо и Земля поменялись местами…Зеленое и Голубое. Зеленое сверху. Голубое снизу. Дым. Огонь. Крики. Крики. Вопль…Стоны…

Голубое стало белым и черным. Зеленое стало черным и красным.

Он поднял левую руку, так как правая онемела. Рука была черной и красной, как трава, которая оказалась сверху. На руке чего то не хватало. Чего то важного. Не хватало указательного пальца.

– Однако– прошептал Евгений, перед тем как отключиться…

***

Хэй хо, Мачо! – Прошептал смуглый худощавый афганец, с длиннющей бородой, как у Старика Хоттабыча, из доброго совесткого фильма. Его вытянутое, обветренное лицо венчал паколь. Эдакий шерстяной берет, закатанный краями в обруч. Этот житель горного Вазиристана, ужасно коверкал русскую речь. Но любил ее нецензурные ругательства – Слющай, хватит телефона все времья тикаться! Опиат всияким бледам пишет?

– Ну почему же бледам? – Улыбаясь идеальной белоснежной улыбкой, на гладковыбритом холеном лице, тихо ответил тот, кого афганец назвал Мачо – Женщины, не все бледы! Как ты изволил выразиться! Ну что там видно?

Афганец еще раз поднес к глазам огромный бинокль, и ответил – Турма нэт много людей! Охаранник пошьол. Две. Три. Когда Жипп ехать. Иншалла! Буду взрывать!– Последние слова, он сказал с особенным азартом. Редай, как звали афганца, был истинным сыном своего отца. Отца, который принадлежал к свободному и непокоренному ни одной армией мира народу. Его отец,простой учитель, когда то,выкупил пленного русского солдатика. Совсем мальчишку. Спас его от расправы. Тот принял ислам и жил в семье Редая, долгих 12 лет, пока новое правительство, новой страны, не вернуло его на родину. Так Редай и познакомился с русскими. Русские ушли из страны Редая. Пришли американцы. На одном из блокпостов, американцы в упор расстреляли старенький авто отца афганца. Превратив в фарш всю семью Редая. С того момента, Редай перестал быть агрономом. Редай стал моджахедом. Он обьявил джихад жителям далекой страны, которую он никогда не видел. Так он и оказался на Донбассе. Нашел его Шеф, или он нашел Шефа, неизвестно. Известно одно. На Донбассе были солдаты далекой заокеанской страны. Той звездно-полосатой страны, граждане которой, были повинны в смерти его отца, матери и сестры. Вот в принципе и все, про Редая. Если не считать того, что он любил и умел взрывать. И мог собрать взрывчатку из любого мусора.

– Взрывать значит, говоришь? – придвинувшись к Редаю, и взяв у него бинокль, спросил улыбающийся Мачо, наконец убрав огромный куммуникатор,с бесконечными любовными переписками, в нагрудный карман. Оценив ситуацию, он выплюнул погрызанную зубочистку. Пригладил, зафиксированные гелем, в элегантной прическе волосы. Вытащил новую зубочистку из бумажной упаковки. И качнув головой, обратился к афганцу – Ну, теперь твой выход маэстро! Делай то, что умеешь лучше всего!

Скорчив недовольную гримасу, Редай взял в руки доисторический мобильник, и набрав на нем число 114, по числу сур в коране, приложил к кнопке вызова большой палец. Он сосредоточенно смотрел в бинокль. Где то внизу, в густой зелени, распологалась тюрьма, построенная еще в эпоху советской империи. Как и все в союзе, здание тюрьмы, было огромным, серым и угловатым. Несмотря на свои циклопические размеры, казалось здание тюрьмы, особо никто не охранял. Как сказал бы Шеф, все ушли освобождать Юго-Восток Украины, от недолюдей. Только около КПП, представлявшее собой полуразвалившуюся сторожку, с торчащими из под обвалившейся некогда белой штукатурки, крошащимися кирпичами, с видом хозяев жизни, ходили *правосеки*. Как заметил Редай, в количестве трех человек. В огромном тюремном дворе, стоял, поблескивая новизной, подаренный особо отличившимся участникам Кровавой Резни, олигархом Коломойским, новенький *Крузак*. К антенне которого был привязан золотой с синим, флаг *незалежной*. От здания тюрьмы отделились две фигуры, важно шагавшие по направлению к машине. Они были одеты в форму натовского образца. В авто погрузились офицеры и трое *правосеков*. Двери авто захлопнулись, и автомобиль, шурша гравием из стертых временем бетонных плит, тюремного двора, покатил к ржавому железному забору. Когда ворота открыл услужливый человечек с автоматом наперевес, а японский автомобиль поровнялся со сторожкой, Редай прошептал: *Аллаху Акбар!* – и нажал кнопку вызова. Раздался взрыв оглушительной силы. Даже на таком огромном расстоянии, Мачо почувствовал вибрацию. Столб огня поглотил автомобиль, унося в преисподнюю американских военных советников, *правосеков*, и услужливого охранника, открывшего ворота, сами ворота и видавшие виды сторожку.

– Господи ты Боже мой! – Восторженно и удивленно вскричал Мачо – Редай, друг мой восточный, ты сколько взрывчатки заложил?

– Взривчатка многие не бывать! – Спокойно ответил афганец, лицо которого не выражало ничего. Совсем тихо он прошептал – Я славлю Аллах! Но здесь нет Аллах!

Когда дым и пыль осели, стали видны невероятные масштабы разрушений, причиненные взрывом афганца. Вместо КПП, зияла огромная воронка. Повсюду валялись горящие остатки растерзанного автомобиля. Сделанный по советским гостам металлический забор, был словно смят чьей то огромной рукой, и выкинут взрывом на добрую сотню метров. Что и говорить, Редай знал свое дело.

Спустя несколько минут, из здания тюрьмы показались четыре фигуры *правосеков*, с автоматами наперевес, они испуганно жались к уцелевшим обломкам стены. Следом выползли, словно тараканы из под холодильника, тюремные охранники, но оценив ситуацию, забежали обратно внутрь здания.

Тут раздались четыре глухих и мощных выстрела, с интервалами, не больше 10 секунд. *Правосеки* театрально взмахивая руками, падали наземь, один за другим, оставляя на стенах кровавые пятна, как напившиеся крови комары, которых настиг тапок искусанного человека.

– Это просто настоящее искусство! Работа нашей Зорьки! – Прикуривая черную сигарету с золотым фильтром, на котором красовался двуглавый орел, констатировал Мачо. Глубоко затянувшись он достал рацию. Щелкнув рычажком, он выдохнул дым и произнес в рацию: Мачо вызывает Зорьку!

После нескольких щелчков приятный женский голос ответил: Зорька на связи! Можешь сыпать комплиментами, извращенец!

–Ну зачем же сразу извращенец! – Захохотал он в ответ – Ты как всегда безупречна, милая!

– Все чисто! – Ответил женский голос – У вас 15 минут на все про все! Ботан сообщил, что возможно подкрепление *майдаунов* со стороны *зеленки*, поэтому поторопитесь! И еще Мачо, я тебе никакая не милая! Не засоряй эфир своими глупостями! Конец связи!

Мачо спрятал рацию, взял автомат, и обратился к афганцу: Только не подумай, что я не ценю твой талант. Ты тоже красавчик. Тюльпан!

Редай произнес несколько ругательств на своем языке, и схватив автомат, последовал за Мачо. Его имя переводилось с пушту, как *Тюльпан*.

Спустившись к зданию тюрьмы, они обошли огромную воронку, пересекли двор, и вошли в здание тюрьмы. Охранники даже и не думали сопротивляться. Закурив очередную сигарету, Мачо обратился к испуганным людям: Я задам только один вопрос! И от того, насколько вы правильно ответите на него, зависит, отрежет ли вам головы мой афганский друг, или нет! Надеюсь,я ясно изьясняю свои мысли?

Охранники, посмотрев на афганца, решили не оспаривать его утверждения, и закачали головами,с завидной синхронностью.

– В какой камере, сидит Тихон Приходько? Известный как Зверь? – Медленно проговаривая каждое слово, спросил мачо, словно разговаривал с умственно отсталыми. Хотя возможно, таковыми он их и считал. Согласно его мировоззрению, работать охранниками в тюрьме, когда на твоей земле убивают невинных людей могли или умственно отсталые или трусы. – Вам понятен вопрос?

Один из охранников подался вперед, и дрожащим голосом произнес: * Камера номер 666. Одиночная. Карцер, для непослушных* – извиняющимся тоном добавил он, и предвосхищая вопрос, протянул мачо огромный ключ.

– И почему меня это не удивляет? – Ухмыльнулся Мачо, и взял ключ. – Где эта камера?

– Два пролета вниз, в подвале, по корридору, самая последняя. В конце. – Уточнил охранник – Пройти можно здесь – Он указал на замызганную дверь с плакатом из какого то мужского журнала.

– Мой друг побудет тут с вами! – кинул Мачо, растворяясь в двери, и кивнув на Редая, усевшегося на корточки, в углу комнаты. – И совет! Не злите его!

Судя по выражением лиц охранников, уж чего они делать не собирались, так это злить афганца, с отрешенным лицом, перебиравшего четки.

Мачо быстро пролетел, по металлическим ступеням ржавой лестнице, и оказался в сыром подвале, со следами деревянной опалубки на стенах. Воняло сыростью и испражнениями, будто канализация сливалась прямо на пол.

– Это невозможно! – прошептал Мачо, и направился к двери в конце корридора, прижимая к носу, влажную салфетку, с ароматом алоэ.

Все камеры, которые попадались на пути Мачо, пустовали, двери были настежь распахнуты. В камерах валялся хлам и мусор. По которым озабоченно носились крысы.

– Что за место? – Сморщив недовольную гримасу, прошептал Мачо себе под нос. – Мерзость.

Подойдя к последней двери в коридоре, которая больше напоминала декорацию к какой то средневековой сказке, или дешевому фильму ужасов, он обнаружил, что истинный номер камеры 121. Адский номер 666, был нацарапан каким то острым предметом, скорее всего, обитателями подземелий, или охранниками. Всунув огромный ключ в скважину, он приложил немалые усилия, прежде чем замок, отчаянно сопротивляясь, поддался. Устало щелкнув, замок оповестил, что можно входить. Огромная металлическая дверь, на гиганстких петлях, открылась на удивление легко. В нос Мачо, ударил резкий запах мочи, пота и чего то кислого. Скорее всего блевотины. В небольшой бетонной комнатке, скорее даже ниши, ютилось огромных размеров существо. Назвать его человеком, язык не поворачивался. Он был закован по рукам и ногам. Покрыт густыми волосами, больше похожими на шерсть. Роста был гигансткого. Его мускулы, несмотря на скудные тюремные харчи, поражали своими размерами. Казалось, разорвать стесняющие его путы, он может без особых усилий. Загремев цепями, Тихон Приходько, известный больше по газетам, как Зверь, прикрыл глаза от яркого света, проникшего из корридора, и оголили желтые неровные зубы.