Пролог

– И вот новость, которая только что поступила в нашу редакцию. По сообщению радиостанции «Ньюс-ФМ», сегодня ночью скоропостижно скончался президент России Михаил Викторович Столбов.

Диктор – небольшая, блондинистая девушка, немножко сонная, как и положено, для семи утра, прочла «текстовку» на автомате. Дрогнула лишь с последними словами, еще раз склонилась над бумажкой. Было видно, как шевелятся ее губы – читает опять, уже про себя. Поднимает голову, недоуменно оглядывает студию, ожидая то ли подтверждения, то ли опровержения.

Его не было. Оператор, похоже, растерялся не меньше. Камера отъехала. В кадре появился студийный работник, замерший в метре от стола ведущей. Потом дернулся, протянул руку, выхватил листок у дикторши, обалдело зашевелил губами.

Никто из пассажиров, коротавших время в зале ожидания областного автовокзала, не заметил ступора столичных телевизионщиков. Негромкие разговоры в очереди к кассе, вдоль фанерной стены, и на вытертых сиденьях замерли. Студенты из райцентров, мелкие коммивояжеры, пригородные работники, бабки, приехавшие в облцентр «за правдой», переглядывались, будто сосед мог подтвердить или отменить новость.

Дамочка средних лет не заметила, как дрогнул, наклонился стакан с растворимым кофе, и жидкость со злым грибным запахом потекла по белой куртке, закапала на грязный пол. Недоеденный бутерброд закачался в руке – то ли выпадет, то ли нет.

Кто-то из пассажиров услышал новость на пороге и так и замер, отворив и не закрыв дверь. Словно не знал, нужно ли теперь брать билет, ехать намеченным маршрутом. Морозный, злобный ветер прорвался в зал, обдал жгучей, беспощадной волной, от которой трясет даже в толстой шубе.

– Господи. Убили, – прошептала бабуся в пуховом платке.

Пассажир на пороге будто услышал новую информацию, шагнул вперед, и дверь звучно захлопнулась за его спиной.

Казалось, хлопок двери отозвался в студии. Паралич в прямом эфире прекратился. Кто-то ткнул нужную кнопку, запустил следующий ролик новостной передачи – о фестивале шоколадных пирожных в старинном бельгийском городке.

* * *

С начала этого года Джульетта взяла дурную привычку – будить именно Славку. Собаченция понимала: утренней прогулки проще всего добиться от него.

– Мне же ко второму уроку, – вяло возмутился Славка, когда животное стянуло на пол одеяло. Но Джулька уже оттащила одеяло к порогу. Чтобы его вернуть, пришлось прочапать босыми ногами по прохладному ламинату, а как тут не проснуться?

– Слав, погуляй, – донесся заспанный мамин голос.

Конечно, можно возмутиться, покачать права – чего это и в среду гулял два раза, и вчера три раза гулял, и сегодня должен? Но Славке хватило ума сообразить: качать права придется лишь перед Джуль-кой. Так безопасней.

Мама, сколько не проси, встанет лишь за пять минут до подъема папы. И сразу поспешит хлопотать на кухню, готовить завтрак. Папа с Нового года стал нервным и злым. На маму кричит, Славку обещает пришибить, Джульке однажды дал пендель. Бывало, пьяный приходил, еще злее злого – мама молила, пока не уснет, даже в сортир мимо кабинета не ходить, на балконе пописать, коль невтерпеж.

Так что папа утром Джульку не выведет. И мама не погуляет, пока не чмокнет папу в прихожей и пожелает удачи в «проклятом департаменте», как с прошлого декабря говорит папа. Поэтому брать поводок и идти во двор – Славке.

Он вздохнул, оделся, вышел в коридор. Заглянул на кухню – подсластить утреннюю невзгоду шоколадным трюфелем. Телик светился без звука. На папу нынче не угодишь, то озвереет на передачу, то рявкнет: «Чего выключила?! Я должен знать, когда пора сушить сухари!».

На автомате Славка взял пульт, добавил громкость. Шли новости.

– …которая только что поступила в нашу редакцию. По сообщению радиостанции «Ньюс-ФМ»…

Славка слушал секунд десять. Потом кинул на стол неразвернутый трюфель и, забыв положить пульт, помчался будить отца.

– Папа, папа, знаешь какая новость?

Папа открыл глаза. Хотел рыкнуть, но то ли недостаточно проснулся, то ли заинтересовался восторженным тоном сына.

– Ну?

– Столбов УМЕР!!!

– Чего врешь?

– Сказали в новостях.

Славкин интерес объяснялся легко. С декабря папа терроризировал семью, повторяя: «Из-за этого Столбова жизни никому не стало, сваливать надо из департамента, пока не сел». Маму так и не отвез на Новый год на Бали, Славику не купил нормальный скейт.

Славка еле успел отскочить от кровати. Папа отшвырнул одеяло и быстрее, чем Славка за Джулькой, рванул на кухню, к телевизору.

– Пап, так ты теперь доску купишь? – крикнул вслед Славка.

* * *

Фатима открыла дверь коленом медленно и осторожно: если чай разольется, свекровь Асият рассердится. Переступила порог, осторожно ногой прикрыла дверь, та захлопнулась с мягким, войлочным звуком.

– И вот новость, которая только что поступила в нашу редакцию. По сообщению радиостанции «Ньюс-ФМ», сегодня ночью…

Фатима вздрогнула. По ярко-красной эмали покатились несколько бурых капель. Все же удержала, дошла до стола перед диваном, поставила.

Оставалось надеяться – свекровь, из-за новости, не заметит оплошность невестки.

Так и случилось. Свекровь – ноги поджаты, голова откинута на две подушки, – глядела в экран, на безмолвный переполох в студии.

– Мать, это правда? – спросила Фатима.

Свекровь чуть помолчала, для авторитета.

– Аллах сенсокла. Столбов сказал, что теперь по телевизору врать не будут. Значит, правда.

Фатима стояла у стола. Сесть без разрешения свекрови она не решалась.

– Хороший был начальник, – произнесла Мадина. Взяла мобилу, ткнула кнопку.

– Мурат, привет. Ты не замерз в Саратове? Новость слышал? Президент Столбов умер, да будет Аллах к нему милостив. Это плохая новость. Недаром говорят: хороший начальник всегда умирает рано.

Немножко подождала, хлебнула чаю – не остывать же – и продолжила:

– Мурат, ты помнишь, весной надо достроить дом и сделать новый коровник? Нанимать людей дорого. Будешь возвращаться, привези уруса. Когда возьмешь у него паспорт, проверь, не женат ли он – женатых иногда ищут. Построим коровник, найдем другую работу. Не бойся, когда советует мать. Если урусы найдут и выберут такого президента, как Столбов, ты вернешь ему паспорт и отвезешь обратно. Но второго Столбова урусы не найдут.

* * *

– Май дарлинг, плиз, не срывай путешествие! Вылет в одиннадцать, впереди у нас и регистрация, и таможня, и чертова безопасность на входе, а кроме этих радостей еще и пробки.

– Кисик, мы успеем! Мы же мастера объезжать пробки. Ну что сделает одна минута?! Я только гляну по «Евроньюсу» на погоду в Швейцарии. Ну, пжалста…

Кисик, он же Антоша, хотел возразить супруге, что объезжать пробки, да еще под непрерывное ворчание: «Разве мы еще не опоздали?» придется именно ему. А также хотел сказать, что погоду в горнолыжных краях можно узнать и по мобильному инету, миновав пробочные и полицейско-пропускные мучения. Но смолчал.

Супруга заскочила в гостиную, щелк-щелк пультом. Уже хотела перейти на «Евроньюс»…

– И вот новость, которая только что поступила в нашу редакцию. По сообщению радиостанции «Ньюс-ФМ», сегодня ночью…

– Кисик, ты знаешь, твой Столбов умер?

Антоша попросил оставить шуточки, но все же сбросил на пол сумку, прошагал к ящику. Супруга, оскорбленная недоверием, прибавила громкости. Беззвучная студия убедила его – не шутка.

– Почему это «мой Столбов»? – наконец произнес Антоша по принципу «хоть что-то да надо ответить».

– Ну, он же у тебя в ящике маячил всю осень, – сказала супруга. – А помнишь, как у нас вечер пропал: ты сказал, что тебя Янек на митинг тащит, будто Столбова из прокуратуры не выпускают, и будут какие-то народные гуляния по Кутузовскому проспекту?

– Ну, было такое, – растерянно сказал Антоша, типа, «кто в детстве не марихуанил?» – Вот те перь-то что будет?

«В этом маленьком и уютном городке за двести пятьдесят лет родилось более трехсот рецептов пирожных, созданных на основе молочного и горького шоколада…»

– Что будет? – переспросила жена. – На самолет опоздаем, вот что будет. Путин, Медведев, Столбов – одно и то же. Давай, шевелись.

Антоша вздохнул, выключили телек и поспешил к дверям. Сколько бы минут они не потеряют по вине майдарлинг, но все равно, если опоздают и не улетят, полторы тысячи сгинувших евро – бронь горнолыжного отеля – будут исключительно его виной. Как иначе?

* * *

Три литра пива – лучший будильник. Только поднимает он на ноги и если надо тебе вставать, и если не надо. Лешка-Марат за дружеской болтовней завел этот будильник еще с ночи, перед сном толком не разрядил. Потому и поднялся без пяти семь.

Доплелся до санузла, порадовал организм. Заодно, чтобы лишний раз не ходить, плеснул воды на лицо. Убедился – не рванет, и вывалился в коридор.

– Какой козерог не вырубил телек? – бормотнул сам себе.

В этом безадресном вопросе была избирательная придирчивость. Если уж перечислять претензии к козерогам, то они много чего натворили: не закрыли кран, просыпали пепел на пол и колбасную нарезку, утопили хабарики в кружках с чаем. Не дорисовали плакат «Нет православно-держав ному фашизму!». Сбили с подоконника на пол цветок, заветрили хлеб, окатили линолеум пивом и не подтерли. Чего еще ждать от товарищей по «Левому Альянсу»?

Но Лешка-Марат прикопался именно к телевизору. Подошел, задумался, что же делать: выключить или дать звук? В программе были новости, потому выбрал второе.

– И вот новость, которая только что поступила в нашу редакцию. По сообщению радиостанции «Ньюс-ФМ», сегодня ночью…

– А повторить… – растерянно произнес Лешка-Марат. Но студия была растерянна еще больше, чем он.

Началась гнусная буржуазная реклама – какие-то шоколадные пирожные. Лешка-Марат не слушал. Он развернулся и, едва не поскользнувшись в пивной луже, влетел в единственную гостиную-столовую-спальню московской однокомнатки.

– Доброе утро, камрады. Фюрер сдох!

Ответом был несогласованный храп. Впрочем, минуту спустя, он прервался полусонным вопросом:

– Звездишь опять?

– Восстаньте, павшие рабы, и посмотрите зомбоящик, – возмущенно ответил Лешка-Марат. Ответом было ворчливое несогласие: пусть и сдох, но разве это повод будить в семь утра!

Лешка-Марат лечь уже не мог, а потому начал словесно тормошить товарищей по Левому Альянсу. Обошелся без пафоса и патетики, просто задал сугубо практический вопрос:

– Камрады, а как теперь быть с плакатом: «Нет фашизму, нет Столбову!». Переписывать?

– Успокойся, – отозвалась Энни (зараза, предпочла разделить одеяло с Рафиком, а не с ним). Стол бова нет – столбовщина осталась…

– …А значит, ей мы сегодня и дадим звездюлей на Пушке, – договорил Рафик. – Лады, выспимся, и на площадь. Устроим, мля, панихиду буржуазному режиму.

В знак согласия Энн вытащила ногу из под одеяла и трижды махнула ею в воздухе.

* * *

– Давай, красавчик, не тормози. Катай явку с повинной, говори, что мобилу обменял на косяк или посеял с пьяных глаз. Тогда условный срок, ну еще ущерб компенсируешь. Шесть тонн всего. Нет? Ну, тогда по-плохому. Счас почки помассируем и отдох нуть в камеру отправим. А там такой же пидор, как и ты, только в реальном смысле. Он тебя отцелует на всю свою длину, а мы этот цирк снимем и выложим в инет. И будешь всю жизнь «кукарекать», или под электричку прыгнешь. Хочешь?

– Не брал я мобилу. Ну, не брал же…

Похмельный, помятый, но ожесточенный парнишка и ментополицаи искренне не понимали друг друга.

Мотивация обеих сторон конфликта была простой. Парень и вправду не вытаскивал мобильный телефон из кармана незнакомой ему (и прежде, и даже сейчас) девицы. А менты, обязанные отреагировать на жалобу племяшки районного главы, так и не нашли лучшего кандидата в воры. Куда делась мобила, они догадывались: в туалете клуба «Патайя» из кармана вытащили цыганки. Обкуренная дура не заметила, под таким кайфом могли бы и трусики с нее снять, и отметиться бригадой, а она так и не поняла бы, кем был прекрасный ночной принц.

Добыча цыган, считай, провалилась в альтернативную реальность. Их хоть режь, своих не сдадут. Пришлось найти невинного, но уж очень подходящего парня, имевшего неосторожность тусоваться по соседству с дурой и быть ею запомненным – для опознания сойдет. Плюс разные бонусы: в прошлом году десять суток по «административке», и никаких дядей-начальников, да и родня – мать-алкоголичка.

Правда, парнишка упертый. Плюнуть бы. Но когда найдешь замену? Да и кто его знает, какие проблемы возникнут с заменой? На первый взгляд парень кажется лох лохом. А потом помусолит мобилу, вызвонит школьного дружбана – омоновского лейтеху или сестру – секретаршу в суде. Проще этого дожать до признательных показаний.

– Шериф, пусти в сортир. Имей совесть.

– Ага, – радостно отозвался капитан, – давай вдвоем совесть поимеем, и ты, и я. Я хочу спать, ты – писать. Скажи, что брал, тогда поссышь и напишешь. Нет – никаких пи-пи.

– Мужики, – хрипло и зло сказал парень, – я Столбову напишу и вам свистец будет.

– Лучше Обаме, – ответил офицер. – Но без энтузиазма.

Патовая ситуация затягивалась. Капитан щелкнул ленивчиком. Нехотя засветился экран – каждый день смотрят, а за год пыль не стирали.

– И вот новость, которая только что поступила в нашу редакцию. По сообщению радиостанции «Ньюс-ФМ», сегодня ночью…

Минутный ступор – естественный, утренний ступор умотанных за ночь людей. Прервали его бельгийские пирожные.

– Вот тебе и твой Столбов, – с неподдельной грустью сказал товарищ начальник. – Давай, гражданин Петраков, пиши заяву.

– А сперва в сортир можно? – хрипло спросил парень.

– Не. Кончились твои права, чмошник. Навсегда кончились. Вот ручка, валяй!

* * *

За последние четыре месяца Нина Александровна так и не поняла, радоваться ей, или бояться. С одной стороны, ее муж Игорь Витальевич помолодел, да так, что поднимался на третий этаж быстрее, чем прежде сходил по лестнице. Но при этом Игорь Витальевич в день выпивал кофе больше, чем прежде за неделю. Главное же, Нина Александровна понимала: нового разочарования восьмидесятитрехлетний супруг не перенесет.

Игорь Витальевич был областной знаменитостью: профессор математики и ректор вуза, Герой соцтруда, гениальный специалист по логистике, когда это слово не было известно. При советской власти его заслуги признавались, но самые главные идеи не вписывались в планы, спускаемые Москвой в область.

В начале 90-х, когда плановая экономика ушла в прошлое вместе с коммунистами, Игорь Витальевич разработал проект построения капитализма в одном отдельном Заокском районе на три года раньше, чем в остальной России. Под написание проекта удалось получить грант Сороса, работа заняла первое место на каком-то конкурсе и была опубликована в самом прогрессивном экономическом журнале. Но устроитель конкурса разорился, журнал закрылся, а глава района проиграл выборы и его преемник не мог понять, в чем личная экономическая выгода Игоря Витальевича?

Настали нулевые. Появились национальные проекты, согласно программе развитию области, в районе учредили бизнес-инкубатор. Игорь Витальевич переработал проект, с учетом новых реалий, предложил директору инкубатора, смекалистому молодогвардейцу. Проект получил первое место на конкурсе «Инновации молодых», директор вошел в «тысячу» кадрового президентского резерва, уехал в Москву. Игорь Витальевич пристал с проектом к новому главе района, но тот так и не понял, откуда должны прийти деньги для распила и кто прикроет в случае осечки и, главное, какая в этом личная заинтересованность автора?