По благословению Архиепископа Пермского и Соликамского АФАНАСИЯ

© М.Н. Лебедев, текст, 1902

© «Сатисъ», оригинал-макет, редактирование, 1996

I

В то далекое время, когда на московском престоле сидел великий князь Дмитрий Иванович, прозванный впоследствии Донским, в глухом уголку зырянского края жила удивительная женщина, известная под именем «Бур-Ань»^[1]. Много добра принесла она своим соплеменникам. Она умела говорить по-русски, а это было очень важно: зырянская страна находилась под властью русских князей, наложивших на нее тяжелую дань; московские и новгородские сборщики податей взыскивали эту дань очень строго, действуя подчас не совсем беспристрастно. Зыряне же не умели говорить по-русски, сборщики не понимали их объяснений, а переводчики не заботились о зырянских интересах, хотя сами они происходили из тех же зырян, но получали жалованье от русских. В результате случалось, что сборщики взыскивали установленную дань вдвойне, разоряя бедных зырян. Вот тут-то и приходила на помощь Бур-Ань и так убедительно говорила с русскими сборщиками, что они невольно ограничивали свои требования и довольствовались законным размером дани.

– Вы слуги русских князей, – говорила Бур-Ань, заступаясь за своих соплеменников, – вам указано собирать дань с нашего народа: вы и собирайте сколько следует, сколько вам велели князья, а лишнего не требуйте.

Ваши князья не желают разорять народ, они по числу людей дань наложили, ее уплатить можно, хотя и тяжела она. А вы вдвойне требуете. Мы послушны княжеской воле и платим то, что назначено, а лишнего не можем платить. Вы не смеете требовать лишнего!..

– Однако, и зырянка эта! Занозистая! Такие словеса говорит! – качали головами озадаченные сборщики и отзывались с досадой на слова Бур-Ани:

– Ну, ну! Не надо нам лишнего! Не надо! У нас, чай крест на вороту есть, не то, что у вас, нехристей!.. Не надо нам лишнего! Не надо! Отдайте только то, что следует!.. И отколи ты такая появилася?..

– Спасибо на добром слове, господа милостивые! – с улыбкой отвечала Бур-Ань по-русски и удалялась в свое селение, усовестивши алчных сборщиков.

Иногда Бур-Ани приносили известие, что с низовьев Вычегды^[2] поднимаются в лодках вооруженные люди, по-видимому – новгородские ушкуйники^[3], не признававшие над собой никакой власти – ни князя московского, ни веча новгородского. Это была большая напасть для зырянского края. Новгородские ушкуйники грабили и опустошали привычегодские селения, мучили и убивали жителей, и вообще, причиняли много зла зырянам, не считая их за людей, потому что они были «некрещеным народом». Бур-Ань знала, с кем имеет дело, но это не останавливало ее, и она отважно шла навстречу ушкуйникам, будучи уполномочена своими земляками разделаться с ними мирно, то есть предложить такое количество шкурок дорогих пушных зверей, которым пришельцы могли бы удовольствоваться и воротились бы обратно без опустошения зырянских селений.

– Я иду к вам без опаски, добрые молодцы, – говорила она удалым ушкуйникам, встречая их узкие лодки, легко поднимавшиеся против течения, – и стыд вам будет, если обидите меня! Недобрая слава пойдет о добрых молодцах, если они обидят слабую женщину!

– Так, так! – кричали новгородские удальцы, окружая Бур-Ань. – Красно ты говоришь, молодка! По одеже-то зырянка, кажись, а по обличью-то да по осанке-то, что твоя боярыня! И по нашему так щепетко говоришь! Что же ты за человек? Уж не княгиня ли здешняя зырянская?

– Я простая зырянка, – с улыбкой отвечала Бур-Ань и подробно рассказывала о себе, о своем народе, объясняла, зачем она пришла и, в большинстве случаев, достигала цели. Удалые ушкуйники слушали, рассматривали ее, удивлялись, что среди зырян нашлась такая «чудная баба», которая мужчин смелее, и, обладая своеобразным качеством «разбойничьей чести», не трогали ее и соглашались на ее условия, если они были выгодны. Тогда Бур-Ань заручалась их честным словом, что они не сделают никому никакого вреда, при условии получить полное удовлетворение, и ушкуйники выходили на берег около какого-нибудь селения, дружелюбно разговаривали с зырянскими старшинами и, получивши условленный откуп, обращались вспять, не делая зла жителям.

В других жизненных обстоятельствах Бур-Ань являлась не меньшею благодетельницею для зырян. Возникали ли между ними какие смуты или неустройства, а это бывало не в редкость, – она водворяла мир и тишину; постигало ли их какое бедствие, например, селения погорят или водою их снесет при весеннем половодии, – она помогала потерпевшим, призывая и других к тому же; чувствовался ли недостаток в съестных припасах, угрожая в будущем голодом, – она заботилась об этом, настаивая на посылке известного числа лодок в Устюг за хлебом; встречались ли между ними какие-нибудь недоразумения, затруднения и прочее, – она и тут давала совет, указание, что и как следовало делать по известному делу, так что и сомнений не могло быть, что она рассуждает неверно. Вообще же Бур-Ань пользовалась громкою известностью в привычегодском крае, всем делая добро и пользу, и зыряне говорили, что она дочь великого бога Войпеля^[4], посланная с небес заботиться о бедном зырянском народе.

Откуда она пришла в привычегодский край – этого никто не знал. Знали только одно, что она настоящая Бур-Ань – добрая хорошая женщина, подобной которой не было на свете (так говорили зыряне), и даже сам великий жрец Пама Княж-Погостский^[5] приезжал посмотреть на нее. Но Пама остался недоволен Бур-Анью. Некоторые очевидцы их свидания говорили, что Пама желал построить большое капище во имя Войпеля в том селении, где жила Бур-Ань, а Бур-Ань поставить в жрицы, но она не согласилась на это. «Боги, дескать, не нуждаются в наших капищах, в наших жертвах; наши жертвы им не нужны, им нужны добрая жизнь и добрые дела…». Подобное суждение так поразило великого жреца, что он не нашелся, что сказать на это и уехал недовольный.

Наружность Бур-Ани была очень привлекательная. Она имела от роду лет двадцать пять, не больше, и потому красота и здоровье ее были в полном цвете и силе. Лицо ее отличалось миловидностью и каким-то особенным величавым спокойствием, а в больших темно-карих глазах светилось столько ума, доброты и кротости, что сразу становилось понятно, почему она любила людей и почему люди любили ее. По внешнему виду ее нельзя было принять за зырянку, но некоторые особенности ее разговора и движений доказывали, что она чистокровная зырянка. Но, не смотря ни на что, знавшие ее люди утверждали, что она дочь великого бога Войпеля и не хотели верить ее человеческому происхождению.

Живя в небольшом селении Вадор, стоявшем на берегу реки Вычегды, она всех удивляла своими делами, – до того они были необычайны по тому времени. Доброта и любовь к ближнему были качествами, совершенно неизвестными для зырян; между тем, она именно этими качествами и отличалась невольно вызывала предположение, что она дочь великого бога Войпеля, пославшего ее на землю для облегчения участи бедного зырянского народа.

Участь зырянского народа, действительно, была очень горькая. Он был совершенно беззащитен перед всеми, начиная с новгородских ушкуйников и, кончая свирепыми вогулами, набегавшими на «Старую Пермь» из пределов «Перми Великой»^[6] кроме того, зыряне не занимались земледелием, существуя одной охотой, и нередко распространялся между ними такой голод, что они были принуждены питаться древесной корой, чтобы не умереть голодной смертью; наконец, – и это самое главное – они не знали, кто над ними истинный господин: московский ли князь или новгородское вече? Обе стороны действовали независимо друг от друга, считали зырян своими подданными, и хотя Новгород Великий признавал верховную власть московского великого князя, но на деле выходило иначе и новгородцы не задумывались оттягать зырянскую сторону от Москвы. Но Москва не любила уступок. По воле ее князей была наложена дань, которая и взыскивалась очень строго. Но Новгород поступал так же. Не в его обычае было оставлять что-либо добровольно. И он тоже наложил свою дань. Таким образом, от обеих сторон приезжали тиуны, или чиновники и сборщики податей, и убеждали зырян, что они подданные Москвы или Новгорода. Тиуны и сборщики были поддерживаемы сильным вооруженным конвоем и, волей-неволей, приходилось повиноваться: платить дань и московскому князю, и новгородскому вечу. Иногда случалось так, что после отъезда московских сборщиков тотчас же наезжали новгородские сборщики (или наоборот) и собирали новую дань. Тут уже никаких рассуждений не принималось и со стороны Бур-Ани, потому что сборщики действовали по указанию своих правительств, и зыряне платили дань и тем, и другим, не зная в то же время, кто над ними истинный господин, Москва или Новгород.

Таково было положение зырянского народа в то время, когда в верховьях Вычегды жила удивительная женщина Бур-Ань, а в низовьях появился проповедник Слова Божия, Стефан, будущий незабвенный епископ Пермский.