Он взошел на трибуну и, поздоровавшись со съездом, начал свой доклад спокойным, выдержанным голосом. Но с каждым словом, которое произносил Лев Захарович, тишина в зале становилась все более и более вязкой, а лица мрачнели. Каждая фраза, бросаемая им в зал, опускалась тяжелым камнем. Ведь в своем отчете товарищ Мехлис использовал не только материалы своего наркомата, но и доклад Берии с компроматами. И говорил он не о каких-то там иллюзорных директорах заводов, председателях колхозов или командирах далеких частей. Нет. Если бы он ограничился только ими, чувство ужаса не стало бы таким сильным. Но он говорил о практически всех присутствующих, правда называя их косвенно – так, чтобы догадались только они сами. Ошибки. Слабости. Проступки. Преступления. В том числе весьма жуткие. Все это сплеталось в такой ужасный узор дурманящей паутины, что к тому моменту, когда он завершил свой доклад, делегатам потребовалось несколько секунд, чтобы выйти из ступора и вяло, через силу, начать хлопать. Исключая тех, кто все это уже знал… и был готов, наблюдая за происходящим своим внимательным и холодным взглядом через пенсне. Ведь фактически получилось, что Лев Захарович в своем докладе озвучил достаточно фактов, чтобы практически половину личного состава съезда пустить по этапам, а остальных исключить из партии и выгнать с занимаемых должностей за неподобающее поведение.