Почти сразу же запорхали флажки.

– Носовой, твой черёд. Целиться на четверть румба к западу от норда, дистанция одиннадцать с половиной. Пали!

Французский отряд получил приказ в бой не ввязываться, но… Разумеется, кавалеристы заметили и возы, и суетящихся вокруг людей. А с обозом какой же бой? И капитан Андре Бошан приказал развернуться в лаву, но на галоп не переходить: артиллерии на виду не было.

Первой неприятной неожиданностью был ужасающей силы разрыв по левую руку от отряда. Судя по всему, это сработала заложенная мина, но уж очень большой силы был разрыв. Завизжала раненая кобыла под одним из разведчиков. Кони, хоть и были хорошо выдрессированы, испугались вспышки, сбились с крупной рыси и тревожно озирались, прижав уши. Молодой (даже усов не отрастил) кавалерист ловко соскочил с падающей лошади и коротко облегчил чувства:

– Sacre diable!^[5]

Сделать ничего было нельзя: берцовая кость явно оказалась перебитой. Бывший всадник обнажил саблю и коротким ударом в шейную артерию прекратил конские мучения. Но в тыл француз не направился: во-первых, он был храбр; во-вторых, рассчитывал, что после успешной атаки на обоз можно разжиться трофейным конём.

Капитан Бошан не поверил в мину. Взрыв показался очень сильным, это так, но рядом просто не было никого, кто бы мог поджечь запал. Да и характерного порохового дыма не виделось. Что там дым: и порохом не пахло. Капитан получил хорошее военное образование, имел недурной опыт, и потому сразу подумал о том, что тут нечто незнакомое. Высокорослый кавалерист привстал на стременах. На море виднелся низкий силуэт корабля. Не будучи моряком, Бошан не мог точно назвать отличия от привычных образов боевых кораблей, но на уровне внутреннего ощущения эти отличия существовали. Капитан не забыл предупредить подчиненных:

– Navire russe!^[6]

Пока капитан составлял план действий, ударил следующий взрыв. Вот он оказался куда ближе: с небольшим перелетом, правда, но по горизонту нацелен был весьма точно. У капитана пропали сомнения: бомбические снаряды, без сомнения, и с какой-то новой, чрезвычайно мощной взрывчаткой. Правда, и на этот раз никто не оказался задет осколками.

Бошан понял, что надо или рискнуть на немедленную атаку, или отступить как можно быстрее, иначе артиллеристы этого русского корабля (а чьим он ещё мог быть?) прикончат отряд из своих дальнобойных пушек. В результате последовала команда:

– Epees embouti! Au galop!^[7]

Лейтенант Мешков разбирал знаки флажного семафора не хуже любого сигнальщика. Он понял, что в очередной раз случился перелёт, ещё до того, как закончилась передача депеши. Сначала начарт подумал, что стоит внести поправку ещё на половину кабельтова, но потом вспомнил то, с чем уже столкнулся «Морской дракон»: заградительный огонь. И грянула команда:

– Носовой, поправка на четверть румба к весту! Носовой и кормовой, на два кабельтова ближе! Пали оба!

У хорунжего Неболтая, залёгшего в рытвине неподалеку от возов, были свои мысли насчёт хода боя:

– Да, сердито бьют новые гранаты. Ох, и сильны. Похоже, задело кого-то… Нет, только коня убило, а конный целёхонек. Вона на двоих плетётся… Ещё далековато, я бы в намёт не приказал. Эх, мажут наши пушкари, поближе бы им прицелиться… Французы-то уж разворачиваются…

Перед конской лавой громыхнули почти одновременно две гранаты. Мысли Неболтая приобрели другое направление.

– Ай да молодец князюшка, уважил! А ведь на тысячу шагов и стрелять можно. Ружьишко добьёт, Малах говорил… – Рука стрелка передвинула прицельную планку назад до отказа. – Вперёд уж не могут, голубчики, кони-то у них эвон пляшут, того гляди, прочь рванут. – И хорунжий гаркнул во всю глотку: – А ну, ребя, давай-ка по супостату горяченьким! По три пули, вести снизу вверх по фигуре.

Следующие две гранаты грянули аккурат посередине ряда конных, снова собравшихся в атаку. Выкосило чуть ли не половину лавы. Но восторгаться было уже некогда: хорунжий быстро, но без суеты выцеливал надвигающихся кавалеристов и опустошал обоймы. Соратники не отставали. Падали кони. Катились по земле люди.

– Обходят! По крайним, по крайним бей!

Неболтай не узнал голоса. Но картина и без того была ясной. Кто-то из авангарда сообразил рвануть коней в стороны, уходя из-под губительных разрывов.

– Сколько ж вас там? Ну, уж не более двух десятков. А вот вам на табачок!

Лучше всех других французов картину боя понял тот самый юный кавалерист, который оказался спешенным в самой завязке. Он разглядел губительную, прямо адскую мощь взрывов. Он не слышал грохота ружейных выстрелов, но отчётливо видел, как падали товарищи. И ничего, кроме беззвучного и бесшумного ружейного огня, ему в голову не приходило. Правда, он не углядел корабля, но слышал выкрик своего командира, и потому предположил возможность поддержки русских стрелков морской артиллерией. Догадка о заложенных заранее и взрывающихся каким-то хитрым образом минах не улеглась должным образом в голове. Зато пришла вполне ясная мысль: командиры должны знать об увиденном.

В результате именно этот молодой человек оказался единственным, кому удалось добраться до своих. За ним никто не гнался, хотя улан был вынужден идти на своих двоих. У казаков нашлись дела поважнее.

Мягонький передал последнюю депешу на корабль, после чего моряки ушли в направлении Камчатского люнета. Пять возов укатили. А у хорунжего со товарищи осталась куча забот. Большая куча. Сверх того, никуда не поехал мичман Шёберг.

Никто из казаков не понял, что делает моряк. Даже опытный хорунжий догадался о цели этого занятия лишь по его завершении.

Мичман целеустремленно вышагивал по полю среди широченных ям, вырытых взрывами, не обращая внимания на суетящихся своих и стонущих чужих. Казалось, он что-то высматривал на земле, вроде как выискивал оброненный предмет. Но поиски производились в тех местах, где моряк в ходе боя заведомо не появлялся и, понятно, ничего не мог потерять.

Шёберг был занят делом, с которым мог справиться лишь артиллерист. Он, измеряя расстояния в шагах, прикидывал результативность пальбы, учитывал удачные попадания, временами отмечал что-то в записной книжке – короче, работал. Через час мичман закончил труды, учтиво распрощался с Неболтаем, не преминул похвалить прекрасную меткость его людей и отбыл в направлении к Севастополю.

Казаки продолжали трудиться. Удалось захватить двадцать четыре пленника, но пятнадцать из них были в скверном состоянии (с трудом держались на ногах), ещё шестеро – в очень скверном (могли лишь лежать), а трое – без памяти.

– Контуженные они, – определил Неболтай.

И ещё пятерых с тяжёлыми пулевыми ранениями решено было даже не пытаться довезти до лекарей. Правда, их перевязали, но…

– Не жильцы эти. Марья Захаровна их вытащила бы, так сегодня же вторник.

Пластуны на сентенцию никак не отреагировали, но каждый про себя твёрдо решил в момент отдыха порасспросить хорошенько у хорунжего, кто такая Марья Захаровна, почему она вдруг может лечить и с какой стати этого нельзя делать по вторникам.

Лошадей досталось порядочно, аж цельных девятнадцать голов; были также с переломанными ногами (тех, понятно, добили), да и убитых немало. Сёдел со сбруей, пистолей да сабель осталось столько, что вполне можно было бы нагрузить четыре воза, да и тех могло не хватить. А уж на перевозку пострадавших потребовалось бы… Короче, такого количества возов хорунжий раздобыть не мог бы при всём желании.

Неболтай сделал всё, что было в его возможностях: отправил на последнем возу самых тяжёлых и контуженных, отрядил одного из авторитетных казаков (урядника Егорьева) за возами, какие только удастся добыть, по прибытии транспортных средств отправил очередную партию пострадавших, следующей ходкой погрузил всех оставшихся (по оценке знающих пластунов, никто из пленных на своих двоих не дошёл бы до госпиталя), прочитал заупокойную по убиенным и приказал по прибытии порожних возов грузить их трофеями (на этот раз забрали все, что удалось собрать).

Был ещё один, никем не замеченный свидетель: восьмилетний Константин. Он как раз пробирался к пещере дракона, надеясь на очередную выгодную мену, и увидел вдалеке конных. Правда, мальчишка был совершенно несведущ в части сухопутных мундиров, но на всякий случай решил затаиться в сухих камышах и поглядеть на развитие событий. Насчёт того, что моряки что-то такое вывозят, Костя догадался. Увидел он и прикрытие в лице казаков, которые очень быстро скрылись из поля зрения – ну точно как в игре «казаки-разбойники». А ещё мелкий заметил пасущийся невдалеке кораблик без мачт и парусов.

Первые взрывы заставили мальца плотно вжаться в сыроватую землю. Он даже не чувствовал холода, настолько было страшно. А так как никаких дымов ниоткуда не появилось, то поражение красно-синих всадников (они были кем-то из чужих, ясно дело) мальчишка приписал действию могучего колдовства. Поскольку дракон явно был в хороших отношениях с российскими моряками, то показалось вполне очевидным, что он насылает свою волшебную силу на турок, а заодно и на англичан с французами.

Юному торговцу подумалось, что господин Таррот в горячке боя может колдануть чуть в другую сторону, а попасть под раздачу (даже случайно) Косте до ужаса не хотелось. Вот почему он дождался, когда взрывы стихнут, а казаки вылезут наружу, и… Нет, мальчишка не припустил с этого места что есть духу. Ничуть не бывало! Он самым осторожным образом прокрался до того места, откуда никого уж видно не было, и лишь тогда мелкой трусцой поспешил к своему дому.

На улице толпились группки людей. Все обсуждали услышанную канонаду. Встревать в разговоры старших, разумеется, не следовало. За такое можно было и подзатыльник огрести. Вот почему Костя без остановок нырнул в родную дверь.

Старшая сестра казалась взволнованной. Может, причиной её взвинченности стала канонада. Но не исключено, что повлияло присутствие соседа, Серёги Длинного.

Это был человек высокообразованный (он умел читать, писать и даже считать). Кроме того, он числился бывалым, и не только в силу возраста (а было ему почти пятнадцать), но и по роду занятий, ибо многознающий сосед помогал отцу в лавке и имел возможность беседовать с покупателями.

Серёга, обычно чуть высокомерный, на этот раз даже обрадовался приходу мелковозрастного.

– Ну что, слыхал? – начал он.

– Ага, – осторожно ответил Костя.

– Небось и не знаешь, что да как.

– Ну, это оно… как есть.

– «Морской дракон» палил, вот что такое было.

В сердчишке у мальца ёкнуло. Он мгновенно подтвердил себе свой же вывод насчёт крылатого обитателя пещеры. Вслух же сказал:

– Неужто сам дракон?

– Не сам, конечно. – Старший в кои-то веки решил проявить снисходительность. – Пушки с него палили.

– Да разве у него есть пушки?

Длинный не удивился наивности соседа. С высоты почти что пятнадцати лет любой восьмилетний кажется воплощением юной дурости.

– Эх ты, недоросля. У любого военного корабля есть пушки, и много притом. Мне дядя Пётр говорил. Сам этот «Морской дракон» мчится как ветер, а пушки у него агромадные, ты сам в такую залезешь, да ещё место останется. А уж бонбами может пуляться, так что ух ты! Теперь понял?

Разумеется, малолетний понял. И громко восхитился глубокими познаниями Серёги Длинного.