Светлой памяти Анны Аликиной посвящается

Корректор Светлана Панчук

© Михаил Иванович Горбачёв (Видагор), 2022

ISBN 978-5-4490-2388-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Яркие светящиеся вспышки занимали все окружающее пространство, постепенно превращаясь в маленькие искорки, заполняющие каждый атом, каждую крупицу реальности, воспринимаемой мной. Я успел подумать, что снова открылся коридор, и дальше, сознание изменило свою структуру, время и место потеряли свое традиционное значение и положение.

– Что так и будем молчать? – Услышал я голос.

Собственно голос тоже молчал, звуки появлялись, на каком-то другом уровне, иногда оставаясь звуками, а иногда выстраиваясь в образы. Мне трудно сказать, какими органами чувств воспринимались эти образы и звуки, ибо их практически не было и в то же время они были везде.

– Нет, – подумал я – молчать не будем. А вот как говорить я не знаю.

– А ты не говори, ты просто думай, я и так все услышу.

– Я скорее чувствую!

– Вот и чувствуй, я все понимаю. Видишь этого человека?

Пелена обрушилась на меня, закрыв все вокруг. И в ее трепетной вуали я увидел, то, что хотел поведать мне мой сказитель. По серой, седой пустоши шел человек. Полы его плаща развевались на ветру, словно крылья черного, как смоль, ворона. Да и вся его фигура, напоминала эту сильную птицу, будто расправляющую крылья, чтобы начать свой ночной полет. Глубокий капюшон скрывал большую часть лица, его уверенная походка выдавала силу характера. Земля рассыпалась пылью, под мощными ударами его трости, как-то глухо постанывая в такт его шагов. Где-то на дальнем конце неба назревала буря, искрясь тугими молниями и завывая. Но человека, шагающего по пустоши, капризы погоды совершенно не смущали, казалось, даже радовали или возбуждали. Он что-то говорил, активно жестикулируя при этом свободной рукой. Но завывания ветра не позволяли различить слов этого монолога. Тяжелыми каплями дождь обрушился на землю, поднимая маленькие вихри вокруг упавших капель. Человек что—то выкрикнул и взмахнул рукой. И будто по мановению волшебной палочки, все вмиг затихло. Казалось, капли дождя, так и не долетев до земли, зависли в воздухе, распоров его ткань на множество тонких полос, заставляя вывернуть свою внутренность, обнажив дождевые раны.

– Но ведь это же ложь, откровенная ложь! – донеслись его слова. – Неужели они не достойны знать хоть небольшую часть правды?! Что мы хотим скрыть от них? То, что им доступно по праву? Зачем мы заставляем их верить в то, чего просто не существует, зачем создаем их же верой, иллюзорный мир, в котором они живут?! Ведь любые тайные знания – не являются тайными по своей сути. Они есть альтернатива лжи, возведенной до уровня правды. Для тех, кто не может принять правдивую ложь, создаются тайные знания, которые несут ту же ложь, позволяя смотреть на нее с другой стороны. Они закрыты завесой тайны и позволяют лгать еще больше, ибо сомнение в их правдивости укрепляет их таинство. Правда же находится где-то на поверхности, но увидеть ее не просто. Не просто потому, что им правдиво лгут с момента их рождения. И ложь, заменяя им правду, заставляет правду, казаться ложью. Более того, правда, по сути, находится у всех на виду постоянно. Иначе, зачем бы понадобилась тотальная ложь, скрывающая постоянные проявления правды.

– Кто этот человек? – удивленно спросил я.

– Это ты! Ты и твои мысли.

– Но ведь я сейчас здесь?! Как это возможно?

– Ты сейчас не только здесь, но и там, где твой разум. Разумное сознание не одномерно. И то, что ты видел, происходит здесь и сейчас, только в другом состоянии движения времени. Время не одномерная шкала, измеряющая движение. Оно многомерно, так же как и сознание.

– Но я же никогда не думал о том, что он говорит!

– Иногда достаточно просто чувствовать. Наши чувства обладают той же способностью материализоваться, что и любой другой вид энергии.

– Ты хочешь сказать, что чувствуя, мы создаем параллельную реальность?

– Мы не только ее создаем, а сами в ней и живем. Чувства – это эмоциональные точки творения осознанной реальности. Наш дух всегда един и многомерен, а, следовательно, един и многомерен каждый из нас.

– Но, если все так просто, то почему мы не видим того, что есть в каждом из нас? Не знаем того, что является нами?

– Мы знаем. Именно потому, что знаем, мы с тобой и говорим.

ВСЁ

1

Утро наступило мгновенно. Нежный лучик солнца коснулся моей щеки, погладил по волосам и наполнил все тело теплом и радостью.

– Доброе утро! Как спалось? – услышал я мамин голос.

– Хорошо мамочка.

– При твоем заболевании нужно много спать. Сон лечит. Кушать будешь? Тебе надо хорошенько покушать, а потом выпить таблеточку. Это очень хорошие таблеточки. Скоро твоего бронхита и след простынет. Так что, иди, умывайся, чисти зубы и бегом на кухню.

– Иду… – пробурчал я.

Мысли стайками роились в моей голове: «Как мне надоел этот бронхит! И больным я себя не чувствую. А все носятся вокруг меня, жалеют! А в детском саду, пианино новое и Наталья Андреевна песню со мной учила красивую. Теперь сижу дома и таблетки пью. Может выпить их все сразу, и завтра в садик?! Таблетки же на серванте стоят, если стульчик поставить я дотянусь. И мама обрадуется, что не надо меня постоянно таблетками кормить. Почему она сама так не сделает? Может ей хочется со мной на больничном посидеть? Ну и пусть сидит, а я в садик похожу, ее же никто не заставит на работу ходить, пока доктор не закроет больничный».

Стул пришлось тащить через всю комнату. Ну и ладно, мама на кухне ничего не услышала. Хорошо, что сервант на меня не свалился, пока я хватался за все ручки дверок, чтобы дотянуться до таблеток. Но тут меня ждало разочарование. Таблеток оказалось две баночки, почти одинаковые, только наклейки на них разные. «Какие же выпить? – посетила меня мысль. А ладно, выпью и те и другие». На табуретке возле моей кровати стоял графин с водой и пустой стакан. Я взял обе баночки и тихонько слез вниз. Опираться на доступные части серванта, пришлось кулаками, в которых я держал обе баночки. Но и этот мой трюк остался незамеченным. Я поставил обе баночки на табуретку и потащил стул обратно. Все было готово. Я налил воды в стакан и начал пить по несколько таблеток сразу. Они все были в скользкой оболочке, и глотать их не составляло большого труда.

– Ну где тебя носит до сих пор! – прокричала из кухни мама.

– Я тебе сюрприз приготовил мамочка!

– Давай, сюрприз, чеши на кухню скорее.

Я с гордым видом победителя зашагал на кухню.

– Ты чего такой героический, сынок?

– Я с сюрпризом к тебе пришел.

– Ну, давай, показывай свой сюрприз!

– Мам, его показать нельзя, о нем только рассказать можно.

– Что же это за сюрприз такой удивительный?

– Понимаешь, мамочка, я выпил все таблетки, и теперь болеть уже не буду.

– Какие таблетки, сынок?

– Ну те, которые на серванте стояли.

Мама побледнела и быстро побежала в комнату. Когда я зашел за ней, она рылась под кроватью, в поисках таблеток и плакала. Плакала тихо, без всхлипываний.

– Два пальца в рот срочно! Закричала она, и, не давая мне опомниться, сделала это за меня. Но рвотного рефлекса не наступило. Желудок только сокращался, выводя наружу, какую-то светлую пену. Она побежала в коридор, и, схватив телефонную трубку, стала набирать скорую.

Скорая помощь приехала очень быстро. Огромный санитар, подняв меня как пушинку, понес вниз по лестнице к машине скорой помощи. Мама бежала следом. Как только мы оказались внутри, машина сразу рванула с места.

Мне дали стакан с раствором марганца и заставили выпить, за ним последовал второй. Но выпить второй стакан я был уже не в силах.

– Что смотрите?! Расширитель срочно ставьте! – закричал доктор.

Мне в рот попытались вставить какую-то странную штуку, напоминавшую блестящие щипцы с круглыми краями и резиновой накладкой на них.

– Гады, фашисты, дураки-и-и! – кричал я.

Врачи меня не слушали, а просто медленно стали нажимать на блестящие ручки. Рот открывался не зависимо от моего желания. Я шипел, изворачивался, как мог, но ничего не помогало. Раствор начали вливать прямо из чайника, дурацкого, блестящего чайника, который почти ничем не отличался от чайника в детском саду, из которого няня наливала нам компот. Мне показалось, что я превращаюсь в воздушный шарик, до краев наполненный водой, и, если в меня вольют еще каплю, я просто лопну. С меня сняли расширитель, и санитар подхватил меня на руки, поддерживая под живот и наклонив немного вниз. Внизу уже стоял тазик. Быстрым движением он надавил мне в область желудка. Жидкость мощным потоком вырвалась наружу.

– Тридцать восемь штук! Вы понимаете?! Тридцать восемь!!! И они все уже начали растворяться, еще бы несколько минут и было бы поздно! Вашего сына любит Бог, мамочка! – громко говорил врач.

Машина остановилась. Меня положили на носилки и понесли в больницу. Там мне дали что-то выпить и последнее, что я помню – это перепуганное лицо моего отца и дрожащий голос мамы.

Сколько времени я провел в больнице мне неизвестно. Когда я проснулся, мама и папа сидели рядом и счастливо улыбались. На улицу папа нес меня на шее, это было мое любимое положение. Когда мы вышли во двор, было уже темно. Мы сели в машину и там я уснул снова. Тяжелый выдался день, а главное – не понятно, что же хотели от меня врачи, и почему так рыдала мама?

***

Человек поднял голову к небу. Посмотрел на полосы рваных дождевых ран, вздохнул:

– Выводите вы дорогу свою каждой каплей, рисуя сложные орнаменты жизни. И, так же как и вы, капли дождевые, изливается «Все» своей силой в каждой капле и становятся капли сильными, ибо являются они все, единой и многогранной частью «Всего» и «Всем». Каждая капля имеет все, что есть во «Всем» и растет и продолжает деяния свои как «Все» и в единстве со «Всем». И может каждая капля делать все, что делает «Все»! И идет каждая капля своим путем, чтобы приумножить «Все» и сотворить, приумножив множество! И становится каждая капля «Искателем». Ибо «Все» многогранно и едино одновременно, и каждой грани нужно пройти свой путь, дабы приумножить все во «Всем». Эти капли они называют разумом. Но не хотят видеть сути! А именно суть и является правдой, доступной всем и лежащей на поверхности!

– О чем он говорит? Кто такой «искатель»? И что это «Всё»?

– Послушай, и ты поймешь.

Искатель

Он был искатель. Сколько он себя помнил – он все время что-то искал. Он рыл землю, он поднимался в небо, он выходил в море. Он искал везде и, казалось бы, нашел уже все, что можно было найти. Но он все равно искал, потому что знал – самое главное еще где-то очень далеко! Когда-то он знал точно, что он ищет, но шли годы и он забывал, что это и для чего оно нужно. Он искал, потому что знал – нужно искать! В какой-то миг он потерял надежду что-то найти, он думал: «Я уже нашел все, что можно было найти! Я уже все видел, все знаю и, наверное, то, что хотел найти, уже давно нашел, просто не смог увидеть». Он взглянул в небо, вдохнул ветер и вдруг – нашел! Нашел то, что искал всю свою жизнь и то, что всегда было рядом! Он нашел себя и стал – Носителем.

Носитель

Он был носитель. Сколько он себя помнил, он все время что-то нес. Со временем он позабыл, что он несет, почему и куда. Но он точно знал, что должен это нести. С каждым днем его ноша становилась все тяжелее, ноги его подгибались под ее тяжестью, но он шел, ибо знал, что должен идти, остановиться – значит умереть! Каждый раз, когда сил идти уже не оставалось, когда хотелось упасть, когда мысли путались в голове, у него на пути появлялась дверь. И ненавистное ему «если» начинало свой монолог: « А если ты не туда идешь? Если ты сбился с пути и может это совсем не та дверь! А если ноша, которую ты несешь, уже никому не нужна!». Он открывал дверь, делал решительный шаг и….. Все начиналось снова!

Так шли годы, появлялись все новые и новые двери «если» так же монотонно что-то говорило в его голове. Сил идти больше не было! Он потерял смысл того, что он делал, ему было все равно, кто он и что он несет. Он решил остановиться и умереть. И вдруг он увидел перед собой дверь. Он сделал шаг, что-то тянуло его войти именно в эту дверь! «Если» надрывалось в своем монологе: «А если это именно та дверь!?». Ноги не слушались его, он упал на колени, ноша длинным шлейфом тянулась позади, он пополз, потому что идти не было сил, дыхание перехватывало, сердце стучало в висках …. И вдруг он вспомнил! Вспомнил все! Кто он, куда идет, что он несет! Он встал, расправил плечи, вдохнул полными легкими, открыл дверь, сделал шаг и стал – Ваятелем.

Ваятель

Он помнил все. Помнил, как был Искателем, помнил, как стал Носителем…. А потом он начал ваять. Он любил ваять, он был счастлив, когда ваял! Он писал великие стихи, был автором известнейших романов, он создавал удивительные скульптуры, строил неповторимые храмы и дворцы. Он просто ваял, потому что это было его призвание, как он сам считал. Его творениями восхищались, его творениям поклонялись, его творения были всюду! Они были на суше, они были в воде, они были в воздухе, и скоро его творениям не стало хватать места в мире. И в один прекрасный момент он задумался: «Я сотворил все, что меня окружает, моим творениям не хватает места рядом со мной, я восхищаюсь своими творениями, но не могу обрести покоя!» И вдруг, он понял все и, сотворив себя заново, стал – Любовью.

Любовь

Она всегда была только любовью. Она парила в небесах и падала камнем вниз, Она плакала, смеялась, шептала, кричала, она делала все и везде. Она творила и разрушала, она дарила и забирала. И все это лишь потому, что она была Любовью. Она была везде и во всем, потому что она была частью Всего. Она охватывала собой Все, она дарила себя Всему, она была неразлучна со Всем, она и была этим Всем, а точнее самой неотъемлемой частью Всего.

Все

Оно всегда было Всем. Оно было Искателем и искало, оно было Носителем и носило, оно было Ваятелем и ваяло, оно было Любовью и любило. Оно было! И все это было лишь потому, что оно было Всем. Оно сидело во Всем и смотрело на Все и было во Всем. Оно было ВСЕМ!

Было, правда, еще Ничто, Оно смотрело на Все и ничего не видело, оно было со Всем и ничего не делало. Оно было просто НИЧЕМ. А точнее его просто не было».

Человек, который был моими мыслями, продолжал:

– Ведь каждый «Ваятель», сотворив себя заново, не оставлял своих предыдущих творений. Заботился о них, помогая идти по пути «Всего», от уровня «Искателя» и был Богом для каждого своего творения, ибо творил их, как самого себя, по образу и подобию своему. А значит, были наполнены эти творения духом и частью «Всего», потому что «Ваятель» являлся каплей «Всего» и одновременно всем во всем многообразии и единении «Всего». И только воссоединившись со «Всем», он снова начинал свой путь «Искателя» ибо суть «Всего» в единении множества и творении множества во множестве единств. И было еще «Ничто», ибо, прежде чем стать «Ничем», оно было «Всем». И прежде, чем стать «Ничем», оно проходило путь «Искателя», ничего не найдя; оно проходило путь «Носителя», ничего не вынеся; оно даже проходило путь «Ваятеля», ничего не творя; и касалось «Любви», не любя. И только воссоединяясь со «Всем», оно становилось «Ничем». Потому, что только «Ничто», способно приумножить «Все». Ибо только соприкосновение и борьба противоположностей, рождает новые творения.

Сон 1

Странное впечатление: я вижу эту женщину впервые, но имею четкое ощущение, что знаю ее годы! Мы встретились на лесной тропе, невдалеке от нашего поселка. Она собирала какие-то травы. Когда я спросил, для чего ей это нужно, она сказала, что очень любит чистый запах луговых трав. Меня удивил ее ответ, потому что травы она собирала в лесу. Я слез с коня и подошел ближе. Удивительно красивое лицо, чистые глубокие глаза.

– Кто ты? – спросил я.

– Ты скоро узнаешь меня ближе, когда вынесешь мне приговор, – ответила дама. И, коснувшись моей руки, быстро развернулась и исчезла в лесу.

Я спросил у моих людей знают ли они эту женщину, но они очень удивились и все, до единого, подтвердили, что видели, как я сошел с коня, как прошел немного в лес и что-то говорил сам себе. Но, ни женщины, ни тем более трав в ее руках они не видели. Возможно, усталость и отсутствие сна в эти дни, сыграли со мной такую злую шутку, и у меня было видение.

Прошло несколько лет, я получил высокий пост. В мои обязанности входило решать тяжбы и иногда вершить судьбы. Без моей подписи, ни один приговор не мог быть приведен в исполнение. Даже главы ордена инквизиции ждали моего вердикта, но, как правило, я не мог изменить их решения.

Сегодня утром я получил депешу от главного инквизитора. В ней говорилось о рассмотрении дела, связанного с колдовством, и просьба явиться на обсуждение, дабы избрать меру наказания. В моей практике это первое дело подобного рода. Не смотря на то, что я получил прекрасное образование, я не имел ни малейшего понятия о том, что собой представляет колдовство. А тем более, какое решение я могу принять по этому вопросу. Обычно, мне приходили депеши с результатами допросов, и я должен был оценить правильность принимаемых мер, по отношению к обвиняемым.

Зал для собраний, находился в полуподвальном помещении здания службы инквизиции. Тяжелые стены и холодный воздух в помещении, вызывали неприятную дрожь и некоторое волнение. Свечей было очень мало, и полумрак невольно рождал желание быстрее удалиться из этого места и не возвращаться сюда никогда.

Со скрипом открылась дверь, ведущая в подвал, и из нее вышла женщина в сопровождении двух охранников. На ней была простая холщовая рубаха длиной до колен. Ее волосы светились, будто были наполнены солнечными лучами. Она спокойно улыбалась. И вдруг, что-то екнуло у меня в груди, сердце забилось быстрее. Я посмотрел в ее глубокие глаза, они будто приглашали меня войти в их светящуюся бездну радости и удивительного спокойствия. Какая-то удивительная благодать наполнила все мое тело. Это была она, именно ее я видел на лесной тропе.

«Это не возможно! – пронеслась мысль в моем сознании. – За что, ее можно осуждать или наказывать?»

Но инквизитор видимо считал по-другому. Он грубо потребовал от нее подойти ближе и встать на колени. Она не двинулась с места. Оба охранника попытались сделать это силой, но словно не могли до нее дотронуться, их руки все время проходили мимо ее тела, хватая воздух вокруг. Складывалось впечатление, что они видят ее тело вовсе не там, где оно находится на самом деле. Она сделала несколько шагов вперед.

– Я не вижу смысла вставать на колени перед глупцами, – прозвучал ее глубокий нежный голос.