Цитаты из книги «Земля»

Я накинул вчерашний фартук и вернулся к столу. Почти заполненная “льдинка” была третьей по счёту, а два

Маленький человек, пятилетняя девочка, требует уважения к смерти и праху.

уважение к мёртвому миру! Смерть не прощает кощунства, даже если оно творится на территории игрушечного кладбища!

Я хотела сказать, что как только мы подвергаем критике учение о бессмертии души, то сразу же начинаем задумываться о сохранении тела или хотя бы консервации памяти о теле, то есть – о надгробии. К примеру, в исламском мире, более фундаменталистском, чем христианский, надгробное сооружение не подгружено социальным контекстом. Оно не декларирует статус, иерархию – всё то, что по сути персонифицирует бренность, тленность и преходящесть. Надгробие – просто указатель: здесь находится труп. Всякий же расцвет кладбищенской архитектуры приходится на очередной духовный кризис. Та же викторианская готика с её мрачной вычурностью есть реакция на пессимистическую философию начала девятнадцатого века.

прежние, и в нынешние времена я просто жил, надеясь, что однажды моя жизнь сама собой чудесно наладится и наступит долгое, до горизонта событий, безликое счастье. – Да?! А ты никогда не задумывался, Володя, что у тебя просто не было другой дороги? Взгляни на свою жизнь! Всё одно к одному. Даже армия. И Никита с “Реквиемом”. Он тебя, кстати, не собирался к себе забирать, точно знаю. А как увидел – бац, и перещёлкнулось! Только не у него в мозгах. – А где же? – В пространстве смертной ноосферы! Среда кладбищенская тебя увидела и втянула. Приняла как родного! Как ты за два месяца продвинулся! Не удивляет, не настораживает?!

труп – он как слово, утратившее значение. Смерть разыменовывает всё, к чему ни прикоснётся, помещает в смысловое добытие или небытие. Поэтому на кладбище не смерть, а остатки молчащих смыслов.

Человеческая жизнь коротка, и с точки зрения вечности мы все трупы в ближайшей перспективе.

– Аркадий, хуле ты перед этим пездюком распинаешься? Я вложил в голос максимум расслабленной язвительности: – Хуле – в Туле! – Кстати вспомнилась присказка сержанта Купреинова. – А тут Загорск!

Мне нравилось копать. Ведь результат всегда был честен. Яма, траншея или же могила могли быть только сделаны или не сделаны – без всякой гуманитарной относительности, которой была исполнена обычная жизнь.

Дядя Жора, светлый до юродивости, задал мне единственный вопрос про Рыбнинск: добрые ли там люди?