Проще всего было списать непонятную сердечную холодность на анальгин, приморозивший не только тело, но и эмоции, но я знал иное объяснение. Я слишком часто перечитывал Громова. Книжный имплантант, полный искристого счастья, активно захватывал пространства памяти, одновременно обесценивая моё собственное детство. Мне пришлось сделать нешуточное мозговое усилие и окончательно убедить себя в том, что череда блёклых портретов, выдохшихся событий, мутных пейзажей была когда-то моей реальной жизнью.