© Оформление А. О. Муравенко, 2020

© Художник С. Н. Лопухов, 2020

© Издательство «Художественная литература», 2020

Михаил Булгаков: «Как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени?..»^[1]

При жизни Михаила Булгакова вряд ли кому в голову пришло бы называть его «классиком». Первое, с чем писатель столкнулся после яркого, но кратковременного успеха в середине 20-х годов, было недоверие, хула, политические наветы, а в последние, наиболее плодотворные, десять лет его жизни – замалчивание и забвение.

Одновременно шел и другой процесс – переводы Булгакова на многие языки постепенно завоевывали весь культурный мир.

Михаил Афанасьевич Булгаков родился в Киеве на Воздвиженской улице 3 (15) мая 1891 года. Златокупольный, тонущий в садах Киев с Владимирской горкой над Днепром – «мать городов русских», где как бы сошлись Юг и Север, песенная народность и столичная культура, Украина и Россия, – остался навсегда для писателя притягательнейшим местом на земле.

Михаил был первенцем в большой семье преподавателя Духовной академии Афанасия Ивановича Булгакова. Мать, Варвара Михайловна, урожденная Покровская, в молодости учительница, потом вспоминала о своей профессии лишь в годы бедствий, служа инспектором на женских курсах. Но при жизни мужа ей с лихвою хватало обязанностей хозяйки дома – нужно было поднять семерых детей, троих мальчиков и четырех девочек.

Отец писателя был историком церкви. Коллеги чтили Афанасия Ивановича как человека справедливого, без уклонов в крайность, терпимого, строго объективного. В 1886 году он успешно защитил магистерскую диссертацию и получил звание доцента. Преподавал в академии общую древнюю гражданскую историю, историю и разбор западных исповеданий. Хорошо знал греческий, английский, французский, немецкий. Знания языков ему пригодились в должности цензора, когда приходилось просматривать иностранные книги и давать свои рекомендации. Довелось ему читать и «Коммунистический манифест». Все это – ради денег: семья разрасталась, один за другим появлялись дети, росли потребности, жалованья не хватало, вот и брался за сверхурочную работу.

В 1907 году Афанасий Иванович умер от склероза почек, той самой наследственной болезни, какая тридцать три года спустя настигнет и его сына. В пятнадцать лет лишившись отца, оставшись за старшего помощника матери в большой, многодетной семье, Михаил не слишком радовал близких гимназическими успехами, да и особых способностей не проявлял. Окончил Первую Киевскую гимназию, получив аттестат зрелости лишь с двумя отличными оценками – по закону божьему и географии.

Дни отрочества и юности, дом на Андреевском спуске, семья под началом сильной, гордой и деятельной Варвары Михайловны в памяти Булгакова всегда были окружены поэтической дымкой, как оазис мира, семейного тепла, интеллигентного быта – с музыкой, чтением вслух по вечерам, праздником елки и домашними спектаклями. Простой и демократичный стиль общения царил в не слишком богатом, но уютном доме, который вначале заполнял шум звонких ребяческих голосов, потом – споры, пение, смех веселой, шумной молодежи.

У Михаила рано развилось чувство самостоятельности, взрослости. В младших классах, как рассказывали его однокашники, он был изрядным драчуном, в старших – пуще всего охранял независимость и достоинство. Панибратства и фамильярности не терпел с молодых лет. Слишком рано, по мнению матери, надумал жениться, увлекшись девушкой из Саратова, и был самостоятелен в выборе своего будущего. После окончания гимназии в июне 1909 года Михаил долго колебался, куда пойти учиться дальше. Варвара Михайловна мечтала, чтобы сыновья стали инженерами путей сообщения. Самого Михаила манила неизведанная в семье дорога артиста или литератора, но не было уверенности, что его таланта окажется достаточно, чтобы связать с этими профессиями всю жизнь. И он выбрал путь, уже пройденный в семье: два брата Варвары Михайловны, Михаил и Николай Покровские, служили врачами. Да и отчим Булгакова, Иван Павлович Воскресенский, был врачом. Михаил Булгаков сделал такой же выбор.

Мировая война оборвала казавшийся предугаданным наперед, спокойный и ровный ток дней. Юная Татьяна Николаевна Лаппа, дочь управляющего саратовской казенной палатой, с которой Булгаков обвенчался в 1913 году, сполна разделила с ним первый круг жизненных мытарств.

Начало Первой мировой застало чету Булгаковых в Саратове, куда они отправились на лето к родителям Татьяны. Патриотический настрой, охвативший страну, не миновал и семью статского советника Лаппы. Его супруга, дама-патронесса города Саратова, организовала госпиталь, в котором предложила поработать зятю: именно так началась врачебная деятельность будущего автора «Записок юного врача».

В конце сентября 1914 г. студент-медик вернулся в Киев, ему надо было продолжать учиться, а 3 января 1916 г. получил свидетельство об окончании медицинского курса и специальности детского врача.

Булгаков, «лекарь с отличием», добровольцем Красного Креста попросился на фронт. Предполагал работать, как и год назад в Киеве, но его отправили ближе к фронту, в Каменец-Подольский, потом в ходе наступления наших войск его перевели в Черновицы. Татьяна Николаевна следовала за ним. 24-летняя легкомысленная женщина, дочь крупного чиновника, которую готовили для обычной семейной жизни и мирных дворянских забот, угодила в самое пекло врачебной деятельности мужа.

Конечно, ее поступок был не единичным, немало русских женщин, среди них и дворянок, помогали в Первую мировую в госпиталях либо отправлялись на фронт сестрами милосердия (работала во время войны в тифозном госпитале и будущая вторая жена Булгакова Любовь Белозерская), но все же Тасин случай был особый. Она служила не Родине, не победе, не престолу – она делала все для мужа и только для него. Булгакову невероятно повезло с первой женой, ей с ним – нисколько. Все, что она делала в последующие годы, вызывает только восхищение. Если бы не было рядом с Михаилом Афанасьевичем этой женщины, явление писателя Булгакова в русской литературе не состоялось бы. Без Любови Евгеньевны Белозерской состоялось бы, даже без Елены Сергеевны Булгаковой (Шиловской) – тоже, пусть это был бы совсем другой Булгаков, без Татьяны Николаевны Лаппа – не было бы никакого. Он просто не выжил бы без нее физически, и это хорошо понимал. Не случайно сознался ей, когда они расстались, что бог его за нее накажет.

Освобожденный по болезни от призыва, Булгаков в 1916–1917 годах едет по назначению в земскую больницу в селе Никольском под Сычевкой, на Смоленщине, где вместе с женой прожил больше года, не зная ни сна, ни отдыха, страдая и мучаясь от недостатка лекарств, инструментов, от темноты и невежества ставших близкими и родными ему односельчан. Работая врачом, за первый год Булгаков, по некоторым сведениям, принял 15615 больных, то есть едва ли не по 50 больных за день.

А в деревенской жизни были тоска, одиночество, от которого, по собственному признанию в одном из писем той поры, он спасался книгами и работой. Здесь все слишком чужое, ненавистное ему. Уехать оттуда, бежать без официального освобождения от воинской службы он не мог, поскольку работал как военнообязанный, и несколько раз пытался это освобождение выправить, но ему не давали. Деревня не вызывала в нем тех чувств, какие пробуждала она в предшествующем веке в Пушкине, Гончарове, Тургеневе, Фете, Толстом, да и надо сказать, он был в ней отнюдь не помещиком… Не случайно позднее Булгаков говорил, правда, на допросе в ОГПУ, но, несомненно, искренне: «На крестьянские темы я писать не могу, потому что деревню не люблю. Она мне представляется гораздо более кулацкой, нежели это принято думать»…

В феврале 1918-го Булгаков наконец-таки рассчитался со смоленским земством, получив освобождение от воинской службы, выданное ему после нескольких его безуспешных прошений Московским уездным воинским революционным штабом. Получилось, что именно революция освободила нашего героя от ненавистной ему земской повинности.

Вернувшись в марте 1918 года из глухой русской провинции в родной Киев, Булгаков попытался заняться частной врачебной практикой. Прикрепил к дверям табличку о часах приема как вольнопрактикующий врач-венеролог, а в спокойные минуты сознательнее и усидчивее стал пробовать свое перо.

Впрочем, спокойных минут за те полтора года, что он провел в Киеве, продутом вихрями и охваченном пламенем гражданской войны, почитай что и не было. Белые, красные, оккупанты-немцы, гетман, петлюровцы, снова красные, снова Петлюра и опять белые… Позднее Булгаков писал, что насчитал в Киеве той поры четырнадцать переворотов, десять из которых лично пережил.

Очевидно, не по доброй воле и уж никак не из воинственного энтузиазма Булгаков попал в качестве врача в военные формирования деникинской армии и был отправлен с эшелоном через Ростов на Северный Кавказ.

Можно лишь догадываться, что первые впечатления революции в смоленской деревне, когда горели барские усадьбы, пожаром гулял мужицкий гнев, а ревкомы крутой поры военного коммунизма творили в Вязьме бессудные расправы, произвели гнетущее впечатление на Булгакова и заметно подвигли его в сторону старого режима, с которым связывалось «мирное время», счастливое «до войны»: уютный дом, любящие братья и сестры, ноты на пюпитре рояля… Кровавую черту под прошлым, как и для многих людей его круга, подвело известие о расстреле в 1918 году царской семьи. Короче, с белыми его связывало слишком многое. Как же оказался он среди тех, кто стал сотрудничать с советской властью?

Когда после сражений белой армии на Кавказе с горцами, в которых Булгаков принял участие как военный врач, деникинцы стали отступать под ударами Красной Армии, он остался во Владикавказе. То, что его вчерашние товарищи по оружию бросили его больным, в злейшем тифу, заставило Булгакова, по-видимому, пережить личное потрясение, усиленное общим позором поражения. И тогда он вместе с приятелем Юрием Слезкиным, известным петербургским беллетристом, пошел сотрудничать в подотдел искусств новой власти. Сотрудничество с нею Булгаков воспринял не только как средство не погибнуть с голоду, но и как неизбежный поворот судьбы. Просветительство – лекции, доклады о Пушкине и Чехове, а вскоре и писание пьес для местного театра в чем-то отвечало его склонностям и стало заметно увлекать его.

Но на Кавказе он еще не оставлял мысли об эмиграции. Когда оказалось, что путь через Константинополь в Париж для него практически неосуществим, Булгаков примирился с неизбежным.

В 1920–1921 годах во Владикавказе Михаил окончательно понял, что он не актер, не лектор и даже не врач, а прежде всего литератор. В письме к брату он сетовал, что зазря потерял четыре года для писательской работы.

Из немногочисленных уцелевших документов того времени известно, что в советском Владикавказе литературная карьера Михаила Афанасьевича началась с того, что он выступал с небольшими речами перед спектаклями, а также участвовал в разнообразных литературных диспутах. Эти полтора года Булгаков прожил, сочиняя для владикавказского театра и посылая слабые пьесы в Москву в надежде, что на них обратит внимание Мейерхольд. Вся эта незначительная творческая поденка подтверждала очевидное: в маленьких, далеких от центра местах ничего не добьешься – нужен был большой культурный русский город с театрами, издательствами. Булгаков искал место приложения своих сил, колебался, сомневался, в его мыслях была Москва, в которой именно в 1921 году началось экономическое оживление и появились первые частные издания.

Оказавшись в конце 1921 года в Москве без службы, жилья и денег, писатель пошел по знакомому с Владикавказа следу: он разыскал ЛИТО (Литературный отдел Главполитпросвета при Наркомпросе) и устроился туда секретарем. Однако век этого учреждения был недолог. С наступлением нэпа Москва перешла к новой жизни в борьбе за существование.

В Москве было трудно, холодно, но все же одно и очень важное отличие от теплого юга здесь имелось – больше работы и, как следствие, больше возможностей зарабатывать. Бегая в поисках заработка по Москве, перебиваясь чаем с сахарином и картошкой на постном масле, Булгаков твердо знал, чего хочет. Для начала мечтал начать жить по-людски, но еще больше – получить литературное имя и в покое продолжить писание большого романа, начатого еще во Владикавказе.

Прежде чем стать московским журналистом, Булгакову пришлось поработать конферансье, редактором хроники в частной газете, занимать должность инженера в Научнотехническом комитете, сочинять проект световой рекламы. Однако с весны 1922 года он плотно входит в столичный журнальный мирок – печатается в «Рабочем», «Рупоре», «Железнодорожнике», «Красном журнале для всех» и т. п. С помощью знакомого журналиста А. Эрлиха устраивается в 1923 году литобработчиком в газету «Гудок», а вскоре становится постоянным фельетонистом газеты. За четыре года «Гудок» напечатал более 100 фельетонов, репортажей и очерков Михаила Булгакова. А в литературном приложении к берлинской газете «Накануне» были опубликованы «Записки на манжетах», «Похождение Чичикова», «Красная панорама».

Миновали два года столичной жизни. За это время Булгаков успел встать на ноги, сделать себе имя если не в литературе, то в журналистике, уйти от голода и нищеты, обзавестись литературными знакомствами, нажить друзей и врагов, стать автором хоть и сомнительного, но известного и относительно прибыльного заграничного издания. Однако приспособиться внутренне к советской жизни и приблизиться к советской литературе так и не сумел. Ни в одном толстом литературном журнале – «Новом мире», «Красной ниве», «Красной нови», «Октябре», через которые входили в советскую литературу или существовали в ней «законные» советские писатели, Булгаков не напечатался.

Почувствовав в себе созревшую силу, он ставит перед собой одиозную задачу – и с нею движется и растет. Эта задача – картина гражданской войны, которая, по его замыслу, должна быть не только написана в традициях «Войны и мира», но и по размаху ориентироваться на толстовскую эпопею.

Основная работа над «Белой гвардией» шла в 1923–1924 годы. Булгаков к этому времени уже несколько лет жил в Москве, в квартире мужа своей сестры, Надежды Земской (позднее это пристанище станет прообразом «нехорошей квартиры» в «Мастере и Маргарите»). Писатель жалуется в дневнике на плохие жилищные условия, безденежье, проблемы со здоровьем, надоевшую ему работу в газете. Свой первый роман пишет преимущественно по ночам. Этот процесс то окрыляет его («сейчас я слышу в себе, как взмывает моя мысль, и верю, что я неизмеримо сильнее как писатель всех, кого я ни знаю»), то ввергает в уныние («горько раскаиваюсь, что бросил медицину и обрек себя на неверное существование»).

Первая часть «Белой гвардии» вышла в «России» в самом конце 1924 года. Вторая появилась весной 1925-го в пятом номере «России», а третья не вышла вообще. Выход первого булгаковского романа (вернее, его первой части) почти никто не заметил. Не дал роману высокой оценки и внимательно приглядывавший за молодой литературой Горький, хотя и знал о его существовании.

В 1927 году 11 первых глав романа (с началом 12-й) без ведома автора вышли отдельной книгой в парижском издательстве Concorde. Concorde издало только одну книгу, «Белую гвардию», и сразу же закрылось. Заключительные главы «Белой гвардии» вышли отдельным томом в парижском издательстве «Москва» в 1929 году. Для этого издания Булгаков сам переделал концовку, первоначально написанную для журнала «Россия»: в 1925 году он еще полагал, что будет писать трилогию, для парижской же книги пришлось изменить финал так, чтобы «Белая гвардия» выглядела законченным произведением. Именно по парижским изданиям до сих пор идут перепечатки романа, а его журнальное окончание обычно приводится отдельно. В СССР в полном виде «Белая гвардия» была напечатана только в 1966 году.

Пока Булгаков не остыл от этой книги, он считал ее самой важной в своей судьбе, а спустя годы в разговоре со своим биографом П. С. Поповым признал роман «неудавшимся». Роман пригодился своему создателю лишь как основа для будущей пьесы, по-настоящему переменившей его жизнь.

Буквально через три недели после выхода «Белой гвардии» в журнале «Россия» Булгаков приступил к работе над пьесой на тот же сюжет. Миновав череду многочисленных переработок и «политических» закулисных схваток, пьеса, получившая название «Дни Турбиных», была поставлена на сцене МХАТа, где с перерывами шла до июня 1941 года – всего прошло около тысячи спектаклей. Режиссеры молодой части труппы Художественного театра проницательно угадали в недопечатанном «Россией» романе таившуюся в нем пьесу. Представленная впервые 5 октября 1926 года она имела ураганный успех и навсегда стала визитной карточкой Булгакова-драматурга, как «Мастер и Маргарита» – эмблемой его как прозаика. Театр помог Булгакову довести его детище до сцены при резком сопротивлении Главреперткома, объявившего молодому драматургу настоящую войну. С одной стороны бешеный успех у зрителей, аплодисменты, очереди за билетами, спекулянты, контрамарки, с другой – яростное неприятие спектакля коммунистами, которые просто отказывались понимать, как это возможно, чтобы на девятом году революции на сцене лучшего театра Советской страны недобитые беляки распевали свои песни, а публика им открыто сочувствовала и за них переживала.

Сам Булгаков получал теперь с каждого представления 180 руб. (проценты), вторая его пьеса («Зойкина квартира») усиленным темпом готовится к показу в студии Вахтангова, а третья («Багровый остров») уже начинает анонсироваться Камерным театром.

Однако успеха спектаклей Главрепертком долго терпеть не смог: под улюлюканье критики 20 марта 1929 года «Зойкина квартира», заодно с «Турбиными», была снята с репертуара.

Вовсе не смогла увидеть сцены и написанная в 1927 году пьеса «Бег». То, что «Бег» не был поставлен, несмотря на горячее желание Художественного театра и бурную поддержку Горького, сулившего спектаклю «анафемский успех», надо отнести не столько к особенностям пьесы, сколько к той обстановке травли, какая клубилась вокруг Булгакова к 1928 году.

Булгаков промучился так два года, и 28 марта 1930 года написал письмо Правительству СССР с просьбой «в срочном порядке покинуть пределы СССР в сопровождении жены»:

«Я прошу принять во внимание, что невозможность писать для меня равносильна погребению заживо…

Я обращаюсь к гуманности советской власти и прошу меня, писателя, который не может быть полезен у себя, в Отечестве, великодушно отпустить на свободу. Если же меня обрекут на пожизненное молчание в СССР, я прошу советское правительство дать мне работу по специальности и командировать меня в театр на работу в качестве штатного режиссера».

Ведь в то время все попытки Булгакова найти работу в театре терпели фиаско. Его имя было настолько известно, что предложения работы с его стороны встречались директорами театров с испугом.