* * *

Полное или частичное копирование материалов книги без разрешения правообладателя запрещено.

* * *

Предисловие
Мистика в жизни и произведениях М. А. Булгакова

Не может быть, чтобы голос, тревожащий сейчас меня, не был вещим. Не может быть. Ничем иным я быть не могу, я могу быть одним – писателем.

Михаил Булгаков. Из дневника писателя, ночь, 6 ноября (24 октября по старому стилю) 1923 г.

Сегодняшний день открывает новые возможности для изучения творчества русского писателя Михаила Афанасьевича Булгакова. Книга, которую вы, уважаемый читатель, держите в руках, особенная. Она неповторима оригинальным подбором произведений, так как составлена из самых ярких повестей и рассказов, носящих мистический характер. Конечно, подобный отбор сделан составителями не случайно, а в связи с тем, что Булгаков считал себя писателем мистическим. Об одном из направлений своего творчества он не только поведал в откровенном письме другу, но даже написал в официальном обращении к правительству СССР: «Вот одна из черт моего творчества, и её одной совершенно достаточно, чтобы мои произведения не существовали в СССР. Но с первой чертой в связи все остальные, выступающие в моих сатирических повестях: чёрные и мистические краски (я – МИСТИЧЕСКИЙ писатель), в которых изображены бесчисленные уродства нашего быта, яд, которым пропитан мой язык, глубокий скептицизм в отношении революционного процесса…»^[1].

Очевидно, это письмо ещё многие годы будет в центре внимания почитателей булгаковского таланта, поскольку оно раскрывает его художественные и гражданские взгляды. Оно написано в начале тридцатых годов, когда мистические темы уже полноценно заняли место в его сочинениях. Однако зрелое творчество Булгакова, и прежде всего роман «Мастер и Маргарита», нельзя анализировать изолированно от контекстов ранней прозы, в которой мистика была использована автором впервые. Именно в тот период писатель постепенно и очень осторожно начинает вводить в свои произведения инфернальные мотивы.

Мистические образы никогда не отпускали писателя, постоянно возбуждая его воображение. Так, из воспоминаний его сестры Надежды известно, что задумываться о дьяволе он начал ещё в очень раннем возрасте. Было ему тогда всего двенадцать лет. Проснувшись, он не стал балагурить с сёстрами, как это случалось обычно. За завтраком сидел загадочный и многозначительно улыбался, но, в силу своего неугомонного характера, не вытерпел и, подбежав к Наде, таинственно блестя глазами, сказал:

– Ты думаешь, я сегодня спал? Нет. Я был на приёме у сатаны!..

Видимо, мальчику приснился мистический сон, в котором ему явился сатана. Надежда не записала, что далее поведал ей брат. Однако то, что подобный сон не был единственным, становится понятным из дневниковых записей писателя.

В самом начале студенческих лет, когда он начал сочинять пьесы для домашнего театра, юный драматург завёл специальную тетрадь. В неё он собирал разнообразный материал о таинственных и необъяснимых случаях из собственной жизни, записывал черты, свойственные демоническим существам, встречаемым им в мифологии, фольклоре или увиденным во сне. Эту тетрадь он так и назвал: «О Дьяволе».

В 1921 году Булгаков переехал в Москву. С этого времени начинается новый этап его творчества, среди определённого круга исследователей названный «фельетонным». Писатель становится постоянным сотрудником газеты «Гудок», в которой им было создано более ста двадцати очерков, фельетонов и рассказов. В «Гудке» он участвует в создании четвёртой полосы, прославившейся своей острой сатирой. Вместе с ним трудились И. Бабель, В. Катаев, Ю. Олеша, И. Ильф и Е. Петров.

Булгаковские сочинения наполнены искромётной сатирой, гротеском, насмешливыми гиперболами, которые, как сказочные алмазы, играют причудливо-нереальными саркастическими красками. Но, в отличие от вышеназванных авторов, в образы растратчиков и прочих нечестивых москвичей наряду с реалистическими чертами писатель стал вносить фантастические, добавляя к ним ещё и абсурдистские штрихи. Тем самым он невольно отсылает нас к мистическим произведениям Гоголя, и это тоже неслучайно.

С детского возраста, а если точнее, с девяти лет от роду будущий писатель зачитывался Гоголем. Особенно любил «Мёртвые души». Повзрослев, он считал эту поэму авантюрным романом, а в 1932 году инсценировал её для Художественного театра. Михаил Афанасьевич считал Николая Васильевича своим учителем и особым образом боготворил, называя себя его литературным преемником. Скажу больше, между Булгаковым и Гоголем сложилась некая мистическая связь. В трудные моменты жизни он лицезрел любимого учителя, и это факт, а не досужий домысел. Гоголь являлся ему во сне или полусне, но чаще в видениях. Эти удивительные случаи писатель фиксировал в своём дневнике или делился воспоминаниями о них с близкими. Иногда видения были яркими, случалось, выглядели блёкло и длились недолго, но, так или иначе, с юных лет они присутствовали в жизни Булгакова, а главное, вопреки своей зыбкой неясности или даже некой нереальности, впоследствии могли оказаться судьбоносными.

В письме к другу и первому биографу П. С. Попову Булгаков упомянул один из мистических случаев, когда он воочию увидел любимого учителя^[2]. Это неожиданное булгаковское видение Гоголя было связано с решением МХАТа возобновить пьесу «Дни Турбиных». Казалось бы, он должен быть рад этому долгожданному событию, но, к сожалению, после возвращения пьесы на сцену в жизни писателя случился нездоровый ажиотаж. В начале его стали со всех сторон поздравлять, причём делали это все подряд, в том числе и недоброжелатели; последние бестактно заглядывали ему в глаза и завистливо сулили большое обогащение. Писатель не знал, куда скрыться от подобных поздравлений. Однако по мере приближения к премьере проблемы нарастали, приобретая новые досадные детали: все кому не лень начали выпрашивать у него контрамарки, которые он получил в очень ограниченном количестве. Наиболее настырные требовали билеты в партер со словами: «Я смертельно обижусь, если не получу билета на премьеру».

От всей этой кутерьмы вместо радости у Булгакова, как он выразился, «свет померк в глазах». Далее случилось невероятное, о чём он откровенно поведал Попову: «Кончилось тем, что ко мне ночью вбежал хорошо знакомый человек с острым носом, с большими сумасшедшими глазами^[3]. Воскликнул: „Что это значит?!“» Михаил Афанасьевич ответил видению: «Ты же сам сказал: „В голове кутерьма, сутолока, сбивчивость, неопрятность в мыслях…“» Свой горький ответ учителю он закончил словами: «Укрой меня своей чугунною шинелью!» Соглашаясь с просьбой, Николай Васильевич склонил голову и исчез.

Здесь надо заметить, что Гоголь почти в прямом смысле выполнил его просьбу: «укрыл» своего верного ученика. Случилось это после ухода Булгакова в мир иной. В доказательство данного мистического факта приведу воспоминания вдовы писателя Елены Сергеевны Булгаковой: «Я никак не могла найти того, что бы я хотела видеть на могиле Миши – достойного его. И вот однажды, когда я по обыкновению зашла в мастерскую при кладбище Новодевичьем, – я увидела глубоко запрятавшуюся в яму какую-то глыбу гранитную. Директор мастерской на мой вопрос объяснил, что это Голгофа с могилы Гоголя, снятая с могилы Гоголя, когда ему поставили новый памятник. По моей просьбе при помощи экскаватора подняли эту глыбу, подвезли к могиле Миши и водрузили». Так, под гоголевской Голгофой Булгаков навечно обрёл заветный покой.

Между Еленой Сергеевной и Михаилом Афанасьевичем было немало мистических моментов, повлиявших на их дальнейшую судьбу. Самой известной является история их знакомства. Она произошла в доме Нирнзее в Большом Гнездиковском переулке, дом 10, куда оба были приглашены к художнику Моисеенко^[4]. Дело было на масленичной неделе в 1929 году.

В то время Булгаков был женат на Л. Белозерской. Она не смогла составить ему компанию, и по этой причине он решил остаться дома. Позже писатель вспоминал, что непонятно какая сила подтолкнула его и он всё же отправился к Моисеенко.

Изначально Елене Сергеевне не хотелось идти к художнику, и она была готова отказаться от визита, но узнав, что там будет Булгаков, приняла приглашение. Дело в том, что она любила современную литературу и к тому времени прочла почти всё, что он написал; «Роковые яйца» и «Белая Гвардия» произвели на неё сильное впечатление.

Отмечать Масленицу к Моисеенко собралось много гостей, все произвольно расселись за большим столом; остаётся тайной, каким образом Михаил и Елена оказались рядом. Когда Булгаков встретился взглядом с её глазами, то сразу понял, что перед ним не просто красивая женщина, сердцем он почувствовал, что она его долгожданная судьба. Елена Сергеевна вспоминала: «Это была быстрая, необыкновенно быстрая, во всяком случае с моей стороны, любовь на всю жизнь». По свидетельству обоих, их знакомство не обошлось без мистики. На правом рукаве кофточки Елены развязались какие-то завязочки, и она попросила Михаила Афанасьевича завязать их. Он завязал. Позже оба были убеждены, что случилось некое мистическое колдовство. С этого момента они и вправду оказались привязаны друг к другу до конца его жизни.

4 октября 1932 года они расписались, и Елена Сергеевна стала третьей женой Булгакова. Таким образом свершилось предсказание, которое писатель получил ещё в юности. Цыганка нагадала, что у него будет три жены^[5]. Тогда он отнёсся к предвидению несерьёзно, но, встретив Елену, вспомнил о нём и очень обрадовался. Именно она стала его истинной музой и преданным другом. Елена Сергеевна рассказывала: «Когда мы стали жить вместе с Михаилом Афанасьевичем, он мне сказал однажды: „Против меня был целый мир – и я был один. Теперь мы вдвоём и мне ничего не страшно“».

Постоянно возникая, инфернальная тема не отступала, непрестанно сопровождая Булгакова по жизни. В 1923 году он закончил повесть «Дьяволиада» и стал пытаться опубликовать её. 26 октября он делает короткую запись в дневнике: «По дороге из „Гудка“ заходил в „Недра“ к П. Н. Зайцеву^[6]. Повесть моя „Дьяволиада“ принята…» Чуть дальше по тексту он критически отмечает: «Повесть дурацкая, ни к чёрту не годная, но Вересаеву нравится». Как бы ни относился Булгаков к своим ранним произведениям, следует сказать, что многие из них, и в частности «Дьяволиада», представляются мне очень значимыми и художественно ценными.

Повесть является острой и беспощадной сатирой на современную писателю советскую действительность. В ней он умело использовал скрытые аллюзии и даже применил элементы тайнописи, но главное, соединил две, казалось бы, совершенно несовместимые стихии – факт и вымысел, тем самым обнажив и усилив между ними контраст. Одним словом, при помощи неявных значений ему удалось затронуть рискованные темы и проблемы, обсуждение которых находилось под запретом.

Примерно полгода повесть ждала выхода в свет, и вот наконец её опубликовали в выпуске № 4 альманаха «Недра» (1924)^[7]. Вначале публика и критики приняли повесть прохладно. Правда, литературный критик и публицист Е. И. Замятин в статье «О сегодняшнем и современном», опубликованной в № 2 журнала «Русский современник» за 1924 год, отметил: «Единственное модерное ископаемое в „Недрах“ – „Дьяволиада“ Булгакова. У автора, несомненно, есть верный инстинкт в выборе композиционной установки: фантастика, корнями врастающая в быт, быстрая, как в кино, смена картин – одна из тех (немногих) формальных рамок, в какие можно уложить наше вчера – 19-й, 20-й год».

Через год это произведение выходит отдельным изданием. Писатель впервые видит свою фамилию на обложке книги, он счастлив, но очень скоро настроение Булгакова меняется. В прессе появляются негативные рецензии. Самой существенной из них была статья главного редактора журнала «На литературном посту» и генерального секретаря РАПП^[8] Л. Авербаха в газете «Известия» (20 сентября 1925 г.). В частности, он писал: «Булгаковы появляться будут неизбежно, ибо нэпманству на потребу злая сатира на Советскую страну, откровенное издевательство над ней, прямая враждебность. Неужели Булгаковы будут и дальше находить наши приветливые издательства и встречать благосклонность Главлита?» Вскоре после статьи весь тираж конфисковал ОГПУ^[9]. Конфискация книги, разрешённой Главлитом, повлекла за собой огромный скандал в издательском мире середины 20-х годов XX века. И фамилию писателя, и его повесть на разные голоса стали поносить везде и всюду. Авторы ругательных статей дружно вторили Л. Авербаху в том, что в «Дьяволиаде» Булгаков глумится над прекрасной советской жизнью, рисуя её в самых чёрных красках. Кстати сказать, впоследствии Авербах послужил Булгакову прообразом критика Аримана в романе «Мастер и Маргарита».

Действие «Дьяволиады» происходит в точных временных рамках начиная с 20 сентября 1921 года и продолжается несколько дней. Автор сатирически описывает каждодневные советские будни. Правда, обилие неких неясностей превращает изображаемую в повести действительность в зловещую дьяволиаду. События, происходящие в повести, по большей степени вымышлены, хотя они достаточно похожи на то, что случалось тогда в московских учреждениях. Оговорюсь, что для создания «Дьяволиады», как, впрочем, и других ранних произведений, писатель нередко использовал письма трудящихся с жалобами в газету «Гудок». Конечно, он не впрямую инсценировал описываемые в письмах случаи, но, обобщая, употреблял в качестве документального материала.

«Дьяволиада» носит подзаголовок «Повесть о том, как близнецы погубили делопроизводителя». Это сатирическое произведение направлено против неразберихи и бюрократизма, чрезмерного количества ненужных людей во вновь образованных многочисленных конторах и учреждениях Москвы. Повесть злободневна и в наше время. Так, некоторая неразбериха, избыточное количество чиновников и сегодня отмечаются в иных московских учреждениях.

В повести служащий Главцентрбазспимата (Главной Центральной Базы спичечных материалов) Варфоломей Петрович Коротков из-за допущенной ошибки в документе был уволен с работы. При расчёте он получил зарплату не деньгами, а спичками. Однако, как он ни трудился, как ни чиркал спичкой о бок коробки, она не загоралась, как, впрочем, и все остальные спички. Далее происходят невероятные события: измученного неприятностями Короткова обуревает самообман, и он постепенно начинает терять себя.

В конце концов этот неудачливый делопроизводитель невольно превращается в некоего Колобкова, сильно напоминающего гоголевского «маленького человека». После беспрестанной погони по этажам его безумие нарастает. Вследствие этого он становится жертвой советской бюрократической машины, которая в его больном воображении ассоциируется с нечистой силой. Булгаков перемежает вымысел с реализмом так ловко, что трудно отличить, где заканчивается правда и начинается мистика.

При этом читатель словно бы со стороны видит чей-то тяжёлый дурной сон. Сон, в котором происходят странные, совершенно невероятные события, такие, которые никогда не могли бы произойти в настоящей жизни. В итоге воображаемая Коротковым инфернальная сила устраивает в учреждении страшную фантасмагорию, окончательно сведшую его с ума. Проигравший в столкновении с непонятной фантомной морокой и всевозможными химерами, герой в отчаянии бросается с крыши многоэтажного здания. Словом, в повести нарочито гротескно описаны все прелести молодого советского строя, о котором писатель был прекрасно осведомлён из собственного московского существования. Жил он тогда очень скудно и в поисках хотя бы небольшого заработка терпеливо бегал из одной редакции в другую.

Булгаковеды считают, что в «Дьяволиаде» писатель исследует источник того, что впоследствии будет названо «административным социализмом». Точно локализуя действие в пространстве, Булгаков воссоздаёт взаимоотношения между учреждением и одним из его служащих. Появление некой дьявольской силы подтверждает, что дело в повести не в личных пороках главного героя, не в изъянах его индивидуального мышления или жизненного опыта, а в определённой системе взглядов, которые были широко распространены в советской действительности тех лет.

Все без исключения события повести описаны с ярчайшей булгаковской иронией и приправлены колючим сарказмом. Интересно, что Ю. Олеша преподнёс Булгакову рецензию из «Звезды», где было сказано о «Дьяволиаде»: «Написано с большим юмором». Этот редкий случай положительного отзыва в прессе Булгаков даже зафиксировал в дневнике от 23 августа 1924 года.

Добавлю, что все соратники по «Гудку» высоко оценивали творчество Булгакова, находя в его рассказах и очерках разнообразные художественные достоинства, в том числе и мистического характера. Так, в книге «Алмазный мой венец», впервые опубликованной В. П. Катаевым в июньском номере «Нового мира» за 1978 год, Булгаков, выведенный им как «синеглазый», назван «писателем-пророком» и «демонической личностью».

Полагаю, что в «Дьяволиаде» Булгаков впервые попытался сделать набросок образа Воланда. Правда, к изображению сатаны он подошёл достаточно упрощённо, схематично. Если сказать точнее, писатель опустил внешность дьявола, но оставил в тексте его негативное влияние на человека и его окружение. Это своего рода проба пера на будущее, которую смело можно назвать первой черновой зарисовкой образа князя тьмы. Таким образом, со времени появления этой повести «дьявол» становится для Булгакова неким литературным приёмом.

Этот приём он использует и в научно-фантастической повести «Роковые яйца», опубликованной в 1925 году в альманахе «Недра». В том же году в сокращённом виде повесть напечатал журнал «Красная панорама», но уже под названием «Луч жизни».

Принято считать, что для повести «Роковые яйца» Булгаков заимствовал ряд сюжетных мотивов из фантастических произведений Г. Уэллса – романов «Машина времени», «Пища богов», «Остров доктора Моро» и др. Особо следует подчеркнуть перекличку с уэллсовским рассказом «Остров Эпиорниса» (1894), где герой на необитаемом острове выводит из яйца реликтовую птицу, от которой впоследствии приходится спасаться ему самому.

Фантастика повести «Роковые яйца» имеет ярко выраженную бытовую окраску. Так же как и в «Дьяволиаде», указаны точные даты, адреса и фамилии, описана широкая картина советской жизни первой половины 20-х годов XX века. Вопреки тому, что в повести излагаются неправдоподобные, откровенно фантастические события, Булгаков приводит настолько убедительные аргументы, оперирует такой массой деталей и живых примет советского времени, что события иному читателю могут показаться вполне реальными. Неслучайно с этим булгаковским произведением произошёл невероятный, можно сказать совершенно мистический случай.

Американские корреспонденты искренне поверили в существование «луча жизни» и напечатали репортаж о странных событиях в далёкой России; то есть они сообщили читателям о случае с «лучом жизни» как о реально произошедшем. Кстати сказать, эта публикация и последовавший за ней газетный ажиотаж вокруг волшебного луча сильно позабавили В. В. Маяковского, который как раз в это время путешествовал по Америке. Вернувшись в конце 1925 года из-за границы, поэт в интервью корреспонденту газеты «Заря Востока» рассказал, как в американской газете появилось сенсационное сообщение под заголовком «Змеиные яйца в Москве». Своей абсурдностью эта смешная история долго не отпускала Маяковского, и одно время он частенько вспоминал о ней даже на поэтических выступлениях^[10].