© Михаил Буканов, 2017

ISBN 978-5-4485-4648-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пацаны сороковых

 
Тетери-потятери, кто нам здесь указ?
Под бомбёжкой матери выносили нас.
Братья наши старшие не пришли с войны,
Так что пригодились мы позже для страны.
 
 
Пацаны начала мы злых сороковых,
Тоже разделилися на мёртвых и живых.
Половина выжила, половина нет.
Времена суровые, и судьба не в цвет.
 
 
Нас сейчас осталося, в целом, ничего.
Жизнь нас мяла, метила, всех до одного.
Нам пути не скатертью, камни да бугры,
Были мы и сыщики, были и воры.
 
 
Что могли, то сделали, всё, уйти пора,
Впрочем, продолжается вечная игра.
Что там напророчило колесо судеб
Новым поколения пареньков и дев?
 

Сотворение мира

 
Где-то там, во тьме, без света
Обреталася планета.
А над ней носился дух,
Услаждая тишью слух!
 
 
Что-то скучно стало, что ли,
Дух подумал о приколе,
Отделил он свет от тьмы,
Звёзды вынув из сумы.
 
 
А потом зажёг светило,
Что б оно Земле светило,
Примастрячил к ночи день,
Стало лучше, ясен пень!
 
 
Духарился дух, как птица,
Так читалася лествица,
Звери, рыбы, птицы, гад.
Голый, в перьях, иль мохнат.
 
 
Тут бы взять остановиться,
На беду пришла девица,
Заявила, мол, Лилит,
И безмужичье её злит.
 
 
Не пошёл ей дух навстречу,
Только буркнул, шельму мечу,
Всю окрасил в чёрный цвет,
И отправил на тот свет.
 
 
Мир решил отдать Адаму,
Дал и для Адама даму,
Но, в невинность их вогнал,
Чем в конец и заманал.
 
 
Все вокруг плодятся звери,
На деревьях и в пещере,
От соитий рёв стоит,
А Адам на Еве спит.
 
 
Дух-он тоже был с расчётом,
Отступать решил с почётом,
Змея мудрого послал,
Ну, а тот проглоголал.
 
 
Скушай яблочко ты Ева,
Скоро будешь ты не дева,
И Адам, довольно спать,
Не простит природа-мать.
 
 
Тут в процесс пошли рефлексы,
Камасутра глыбит сексы,
Телевизора-то нет,
Секс на ужин и обед.
 
 
Вроде дух журил кого-то,
Только мир – его работа.
Мы – расходный матерьял,
Дух – создатель всё объял!
 

Звериный парикмахер

 
Дело было раз в Керчи,
Водки где – хоть год торчи.
В средостеньи двух морей.
Там-то жил наш брадобрей.
 
 
Айсор был он, не еврей,
Стриг и брил мужик зверей.
Делал холю им ногтей,
И милашек из чертей!
 
 
Впрочем, мог и холостить,
Что б проблемы упростить.
Иль купировать мог хвост,
Если шёл тот в бурный рост.
 
 
В целом, сей ветеринар,
Был безопасен, как бинар.
Где, когда состава два,
Не болит и голова!
 
 
А когда составчик слит,
Он живое враз спалит.
Что дышало – всё в тлену,
У Люцифера в плену!
 
 
Наш айсор и водка врозь
Безопасны, хоть их брось.
Но когда одно в другом,
То парнище – дураком!
 
 
Раз он принял литру в рот,
Мир вдруг стал наоборот,
Стал враждебен и поган,
Взвыл айсор наш, как орган.
 
 
Навалилась грусть-тоска,
Захватила за бока,
И, колом вооружась,
Зашагал он, чуть держась.
 
 
Стен он вражеских достиг,
И внезапно вдруг постиг,
Вот они его враги,
На протяжности руки.
 
 
В драке он жестокой пал,
До утра в траве проспал,
Утром смотрит, вот те на,
Вся ограда сметена.
 
 
Кто-то вражеской рукой,
Ночью вёл жестокий бой.
Весь ракушечник – в труху,
Негде сесть и петуху.
 
 
Вдруг, по радио, ему,
Говорят про власть в Крыму,
Крым отколот в эту ночь,
Украина, с плачем, прочь!
 
 
Понял он, за ним придут,
Воздаянье воздадут.
Крым – не собственный забор,
Может вызвать и раздор.
 
 
Это ж надо, с пьяных глаз
Отхреначить Крым на раз.
И решил мужик – молчок,
Свой роток, да на крючок!
 
 
Перестал он ханку жрать,
И заборы разбирать,
Враз повысил свой статут.
Куаффёр он среди тут!
 
 
Мол, французский куаффёр
Не имеет хлеб с афёр.
Где тот Крым и где айсор?
Их и сравнивать – позор!
 

Полковая разведка

 
В полковой разведке —
Жуткие ребята,
Все, отнюдь, не детки,
В плен берут без мата.
 
 
Нет здесь очень юных,
С пылкими очами,
В шуточках чугуных
Смыслы бьют мечами.
 
 
Времени всего-то
Тьфу на изготовку,
Впереди работа,
Получи шамовку.
 
 
Встали, поскакали,
И ушли в туманы,
Там где кровь лакали
Смерти и обманы.
 
 
Там где чёт и нечет,
Иль орёл и решка.
Там ты, может, кречет,
Ну, а может, пешка.
 
 
Верят, что вернутся,
Как любой убитый.
Бог не даст загнуться,
И придёшь не слитый!
 

Страсти

 
Ужас это, если страсть,
Ниоткуда вдруг взялась.
И корёжит в жуть тебя,
Всё спокойствие губя.
 
 
Ладно, если ты влюблён,
И в страданьях закалён,
Но, к примеру, ты – игрок,
Не играть что дал зарок.
 
 
Или, скажем, наркоман,
У кого с иглой роман?
Вот задумал завязать,
А тебе, кончай дерзать!
 
 
Продолжай, ведь хорошо,
Кайф по вене вон пошёл,
Как же можно кайф прервать?
Засыпай, иди в кровать!
 
 
И не вздумай применять,
То что может страсть унять,
По малой, в пример, в игре,
Или водку поутре.
 
 
Просто взял и завязал,
Сам себе о том сказал,
И держись, друзей здесь нет,
Страсть – прощальный твой сонет!
 

Клоун Клёпа

 
Жил был старый клоун, звали его Клёпа,
Видит, что приходит на работе жопа.
Не идёт реприза, не смеётся зритель,
Враз сменил искусство, стал могил смотритель!
 
 
Клоун раньше часто выходил во фраке,
Плакал и смеялся в шутовской он драке.
Ныне, с постной рожей, он среди прохожих,
Горечью с печалью на него похожих.
 
 
Там про боль расскажет, там тоску утешит,
Словом ободренья неприятность стешет.
Ну, а если можно, над собой пошутит,
В душу он не лезет, а печаль замутит.
 
 
А потом стал главный церемонимейстер,
Что, по положенью, в цирке шпрехтшталмейстер.
Гонорары были просто выше крыши,
Все его печали под метлу, как мыши.
 
 
Вроде всё в порядке, тут и старость в радость,
Только клоун запил, самую пил гадость.
И сгорел в минуты, или там в недели,
Под забором сгинул, не в своей постели.
 
 
Одолела, видно, старого кручина,
Тяжела ты стала старости пучина.
Верил старый в Бога, жизнь не мог оставить,
Так решил на водку гиблую поставить!
 
 
Ну, не может клоун в похоронном доме.
Он копыта кинул в молниях и громе.
Вроде в рёве бури шёл «Парад, алле!»
Клоун расставался с жизнью на земле!
 

Дневальный. 1 неделя службы

 
Сон крадётся лапками,
Лапками – царапками,
Закрывает мне глаза,
Весь пушистый, как коза!
 
 
Я-дневальный, мне нельзя,
Погружаться, в сон скользя.
Я щиплю себя рукой,
Уходи долой покой.
 
 
Что бы чуть себя взбодрить,
Мне б неплохо покурить,
Но, и то не для меня,
Зря желанием маня.
 
 
Тут я вспомнил Ирку – ****ь,
Что давно решила дать,
Правда, только через брак,
В мать её и просто так!
 
 
И, динамо, прокрутив,
Пела на один мотив,
После церкви всё твоё,
И сама я и шмутьё!
 
 
Обманула, обвела,
Из постели убегла.
Так я злостью запылал,
Я ж с ней ночь тогда базлал!
 
 
Тут и вахте виден край,
Спать ложись, не помирай.
Прав Толстой был, терпентин-
Он полезен в карантин.
 
 
Терпентин есть скипидар,
Очень нужный божий дар.
Ирка ж, девочка – смола.
Позже все решим дела!
 

Мыслитель

 
Оторвали в драке таракану ножки,
Стал он плохо слышать, не бежит с дорожки.
Потому что слышит таракан ногами,
Вот такие мысли. Если ты с мозгами!
 
 
Коли где хоронят, не спеши со смехом,
Может обернуться шутка кверху мехом.
Если кто-то с краю, не пихай под горку.
Слушай мои речи и цени Егорку!
 
 
Все м ои советы точно изумруды,
Отрывал их всюду, смёл навоза груды.
Пользуйся, приятель, уцепляй богатство.
Ты, да я, да деверь —филозофов братство!
 
 
Поднесите толька, люди пол стакана,
Все открою тайны, честно, без обмана.
Я по жизни крепок, мозгой закидаю,
Мне нужна трибуна, в мыслях пропадаю.
 

Чёрти что!

 
Играл король на флейте,
Тонул корабль на рейде,
Кричали попугаи,
Но ели расстегаи!
 
 
Нет, это попугаи
Играли в расстегаи,
Король тонул на рейде,
Причём кричал о флейте!
 
 
Лихие расстегаи
Топили попугаи,
Тут замолчала флейта,
При короле Кювейта!
 
 
Иль, скажем так, эмира,
Всемирного кумира,
Что вышел из сортира,
После недели пира!
 

Речка Вобля

 
Ах, дороженька, дорожка,
Только пыль из под колёс,
Поворот, а там немножко,
Тихой речки в осень плёс.
 
 
Речка Вобля неспешлива,
Да, она не широка,
Но, местами так красива,
Вобля – русская река!
 
 
Здесь леса, поля и реки,
Наши русские края,
И слезинка моет веки
Тут и Родина моя.
 
 
От Москвы и до Рязани
Наши предки жили встарь,
Может ихними глазами
Вижу осени янтарь.
 
 
Да чего-то и в названьи
Чисто русское лежит.
В восхищения признаньи
Слово яркое бежит!
 

Польше

 
Сколько стоит твоя гордость,
Сколько стоит твоя спесь?
Может ты умеришь твёрдость,
Ну, не в драку же нам лезть!
 
 
Ах, вы польские жупаны,
«Не позволям» и в седло.
Поистратились вы, паны,
Стали хрупки, как стекло.
 
 
Нету больше «корабелки»,
Нету Янкеля с шинком,
Все за вас снимают пенки,
И, притом, ебут тайком.
 
 
Вы же гордые, панове,
Так чего легли в гавно?
Нет такого в польской крови,
Рабство панам не дано!
 
 
Поднимайтесь, мы ж славяне,
Сколько вместе лили кровь!
Хватит прятать хер в кармане,
Лучше братская любовь!
 

Блондин

 
И сказал себе я – Нет,
Ты блондин, а не брюнет.
Правда, цвет чуть-чуть в огонь,
Как в закат река Сморгонь!
 
 
Мама мне вот так, глаз в глаз,
За блондина поклялась
Я у мамочки один,
Значит точно, я блондин!
 
 
Так что, Люська, это зря,
Оскорблять меня, мудря.
Я не рыжий, а блондин,
И им буду до седин.
 
 
А седые блонды все,
Предстают во всей красе.
Был блондин ты, аль брюнет,
Стал седым – сравненья нет!
 
 
Рыжий, если как огонь,
Цвет волос, как солнце – конь!
Ну, а если лишь чуток,
То не мучь себя, браток!
 
 
Твёрдо знай, блондинчик ты,
Самой полной красоты.
Не огарышь, не гнедой,
В целом, ты блондин простой!