Вы себе представьте зрелище,
Звери чешут со блудницами,
Городок там, или селище,
Но, народ вслед за страмницами.
 
 
Восстают везде умёршие,
Нам Знаменье посылается,
Времена приходят горшие,
Антихрист вовсю старается.
 
 
Силы света не менжуются,
К схватке мировой готовятся,
В Армагеддоне тусуются,
Не ведутся и не ловятся!
 
 
Всё равно приход Спасителя,
Страшный суд и судьбы новые
Всех потребуют как зрителя,
На прикидки, нам хреновые.
 
 
Не живые и не мёртвые
Огребём мешалкой праведной.
Перетерпим, мы упёртые,
И, по-новой, с долей завидной!
 

 
Нам шахны не хватало,
Всем без баб туговато,
Одного идеала,
Для любви маловато.
 
 
Тут чего-то иное,
Мы все разные очень,
Часто стегно свиное
Всё сметает при прочем.
 
 
Говорят, зов звериный
Про влеченье друг к другу,
Ты, к примеру, с Ириной,
Отпускаешь подпругу.
 
 
А на Западе Питер
Марьяжирует с Бобби.
По призванию – пидор,
Это вовсе не хобби.
 
 
Или мы надоели
В своих происках Богу,
Коли вдруг захотели
С однополым в дорогу?
 
 
Но, у них ведь и дети.
Это как и откуда?
Не пора ли на свете
Прекратить это чудо?
 

 
Погадал я на ромашке,
Вот несчастная стезя,
У моей подруги, Машки,
Ночевать никак нельзя.
 
 
Заявился, на ночь глядя,
К ней из города отец.
Аккурат под двери дядя,
Стукнет раз, и мне ****ец!
 
 
Это ясно без цветочка,
Огребу, по само то.
Я, по-жизни, одиночка,
Для него я – конь в пальто!
 
 
В прошлый раз сказал при встрече,
Иль не шляйся, иль женись.
В пол влепил заряд картечи,
Мол, на дочку – не манись!
 
 
А потом легонько стукнул,
Вроде как погладил лишь.
Я и разу не мяукнул,
Сразу в ангельскую тишь!
 
 
А ромашка мне сегодня
Подсказала, Вань, женись!
Вот же в бело-жёлтом сводня.
Не женюсь, хоть провались!
 

 
Я блудила и блудю,
В жизни то отрада,
И себя я не судю,
Хоть, порой, бы надо!
 
 
Любят некие мадам
Флейты из нефрита,
У меня ж меж ног там-там,
И нужна мне бита!
 
 
Мне не надо просевать
Через чувства сито.
Повстречались и в кровать,
Вот и ночь забита.
 
 
А наутро всё, браток,
«Сухаря» в дорогу,
Рви, парнишка коготок,
И, веду к порогу.
 
 
Надо мне, ему, и нам.
Так решили свыше.
Всем Адамовым сынам
Секс срывает крыши.
 
 
Дочкам Евы невтерпёж,
Тоже не из стали.
Колет сексуальный ёж,
Лечит секс печали.
 
 
Так пока я не стара,
Всё возьму, что можно.
Видно, мамкина нора
Для любви пригожна!
 

 
Обезьян сказал верблюду,
Ты уродец, сукой буду!
Два горба, слюну жуёшь,
И колючки в пасть суёшь!
 
 
Шерсть твоя висит клоками,
Водишь впалыми боками,
Рабски ходишь под седлом,
То ли дело быть мулом!
 
 
Чист, начёсан, в славной сбруе,
Ни словечка молвит всуе,
Всё по-делу, точно в масть,
Ну, не наглядишься всласть!
 
 
Сам хозяин каравана
На него взберётся рано,
Гордо мул пойдет вперёд,
А за ним и весь народ!
 
 
А верблюд сказал, вздыхая,
Я, почти не отдыхая,
Притащил тяжёлый груз,
Еле выжил от обуз.
 
 
И теперь на передыхе,
Мы, верблюды, в целом, тихи.
Зря меня ты достаёшь,
Только зло во мне куёшь!
 
 
Я не склонен в жизни к дракам,
Но, готов всегда к атакам.
Тут он ухаря-примата
Отоварил враз ребята!
 

 
Две коровы, полетав,
Сели, чуточку устав.
Говорит одна корова,
Ну, валить ты мать здорова,
 
 
Точно, мощно, с высоты,
На дороги и сады.
Авиацию любя,
Ты жила бы всё бомбя!
 
 
Хорошо хоть от природы
Нет слонов такой породы,
Что б на воздусях гребли,
Нам подарочки несли.
 
 
В этот миг накрыло их,
И несчастных глас затих.
Между туч, врубившись в тему,
Кит решил свою проблему!
 

 
Профессор Мориарти,
Упёртый, черти жарьте,
Злодея идеал.
Был беспощаден к людям,
Удача, как на блюде,
Взошёл на пьедестал!
 
 
Гестаповский чинуша,
Без всяческого куша,
А только для идеи
Считал, всё зло – евреи.
Сам рук он не марал,
Лишь письменно карал.
 
 
Пехотный лейтенантик,
Был семьянин – романтик.
Вьетнамскую Сонгми
Сравнял с землёй с людьми.
Вернувшись, стал героем,
Жив до сих пор, не скроем.
 
 
У некого Пол Пота
Была одна забота,
Народонаселенья
Добиться истребленья.
Что б груды черепов,
А остальных в рабов!
 
 
Есть свежие примеры,
Ведь зло не знает меры,
И ненька Украина
Рукою зла – руина.
Любые мысли мимо.
Что, Зло – неистребимо?
 

 
Было время, махали на всё мы рукой,
Мол, коль выбор, так лучше уж вечный покой.
Твёрдо знали, стреляй до железки и в тлен.
Но никто не увидит нас сдавшихся в плен.
 
 
Пацаны – москвичи на отличку в войсках,
Их старшины держали в железных руках.
Слишком длинный язык, да ещё гонорок.
Поприжать и быстрей, а, при случае, срок!
 
 
Но когда над страной простиралась беда,
Пареньки из Москвы поспешали туда,
Где железные птицы и пули свистят.
Сколько их не вернулось московских ребят?
 
 
Всё такая ж сейчас по Москве пацанва.
И про гонор столичный болтает молва.
Только знаю, коль будет военный приказ,
Пареньки из Москвы вспомнят дедов наказ.
 
 
Мол, стреляй до железки, не вывезет – в тлен,
Но, никто не увидит их сдавшихся в плен!
 

 
Мила, Милка, Милочка!
Ты сердец копилочка.
Как глазами поведёшь,
За собой парней ведёшь.
 
 
А тебе и хорошо,
Ходишь, чуть не нагишом.
Блузка, шорты, тапочки.
Все и в хлам и в тряпочки!
 
 
Эти девичьи дела,
Ну, конечно, не со зла.
Просто от рождения
Нет нам всем спасения!
 
 
Вот, найдётся тот один,
Твой, возможно, до седин
Да и время времечко
Пролетит как семечко.
 
 
В двадцать пять другой расклад,
Бабий век – не злата клад.
Ты готова – муж заснул,
Перекушал, вот и снул.
 
 
Двое деток и мужик,
Разорвись, но не тужи.
Из работы на базар,
Всё бегом, как на пожар.
 
 
Только фото на стене
Благовестит старине.
Мини юбка, блузка, смех.
Хоть бы кто склонил на грех!
 

 
В старом городе Тифлис
Кахетинское вино.
Выпей и развеселись,
Кувшина увидев дно.
 
 
Там Кура и Авлазар
Спят и видят дивный сон.
Будто ожил здесь базар,
И людьми заполнен он.
 
 
Чуть подпитые кинто
Предлагают свой товар,
Мелочёвка, но зато,
Всяк имеет свой навар.
 
 
А чохели в стороне,
Бурка чёрная, кинжал.
Мочат длинный ус в вине.
Их тут всякий уважал.
 
 
Двери растворил духан,
Хаши вкус и шашлыки.
Забредай, пока не пьян,
С похмелюги и тоски.
 
 
Или просто посидеть,
Сделку чачею скрепить.
Друг на друга поглядеть,
Перца вкус вином запить.
 
 
Но, уходит утром сон,
Серый, словно старый слон.
Над Курой встаёт рассвет,
Авлабар и есть и нет!
 

 
Полюбила ёлка
Лёгкий ветерок.
Дуся-комсомолка
Шла на первый скок.
 
 
Ветер ураганом
Елку кончил зло.
Девушку наганом
Намертво снесло.
 
 
Не любить бы девке
Молодого вора.
Пела бы припевки,
Да про военмора.
 
 
Комсомолец Мишка
Был бы свой в постели,
Не было б излишка
При таком-то теле.
 
 
Вор сидит на нарах,
Девушка в могиле.
Вот в таких базарах
Сказка в старом стиле!
 

 
Раз срубил «капусты» дед,
Сразу бабке взял билет,
Поезжай и отдохни,
На Юга одна махни.
 
 
Я ж по дому, весь в делах,
Да к тому же при стволах,
Может серый набежит,
Так пусть заранее дрожит.
 
 
Бабка к морю, ну а дед,
Мурку вызвонил в обед,
С нею пьянку учинил,
А Бог его угомонил.
 
 
Сразу вижу я мораль,
Если можешь, не авраль.
Потихоньку лезь в блудняк,
И твои дела верняк.
 
 
Пусть твоё мерило «бак».
Коли стар – не ёрзай.
Дело швах или табак.
Если слишком борзай!
 

 
Стоит во поле амбар,
А в амбаре мышка.
Мой милёнок – комиссар,
И зовётся Гришка.
 
 
Носит кожаный куртяк,
Пистоль с кобурою,
Все у нас дела – ништяк,
Ничего не скрою.
 
 
Бабы брешут на селе,
Нет меж нами страсти,
А верчусь я на коле
По прямой напасти.
 
 
Мол, грозился расстрелять
Папеньку с мамашей.
Расстрелять, не погулять,
И не миска с кашей.
 
 
Было дело, но сперва,
После ж я с охоткой,
Эх, крутися голова
С марафета с водкой.
 
 
Я сегодня подопью,
Жизня трынь-травою,
И милёночка убью,
Прямо упокою.
 
 
Потому что вся семья
В город, по этапу.
И одна осталась я.
Так снимайте шляпу!
 

 
Запевай моя гармонь,
Заводи запевки,
В сердце лишь любви огонь,
Берегитесь девки.
 
 
Проявляю гонорок,
Средь девиц разборов,
Добру молодцу не впрок
Слушаться укоров.
 
 
Папы, мамы, это там,
На деревне где-то.
Я ж такой себя отдам,
Что вернёт мне лето.
 
 
Что бы неба высота,
А роса на травах,
Звёзд на небе чистота,
Соловьи в забавах.
 
 
Что б она всегда была
Для меня желанна.
Хлебосольной у стола,
Ночью не жеманна.
 
 
Вот и гонор весь иссяк,
Выскочив из круга,
Опершися о косяк,
Ждёт меня подруга!
 

 
Я гляжу, стоит здоровый,
С дикой мордою, суровый,
И в руках его – коса.
Вот такая вот краса!
 
 
Я ему – мужик, отзынь,
Охолонься и остынь.
Надо ль саваном трясти,
Пробирая до кости?
 
 
Смерть – она, по-жизни, баба,
Холодна, мерзка, как жаба.
Ты же вон, при бороде,
Может даже есть муде!
 
 
Ты – гвардейских просто статей,
В пыл тебя, так слом кроватей.
Как в запале жеребец
Всех оденешь на конец.
 
 
И красив ты не по чину,
Знаю я сему причину,
Ангел смерти – вот канон,
Приносящим вечный сон.
 
 
Ну, куда какой-то смерти,
Уж на слово мне поверьте,
Средь таких вот молодцов,
Бога истинных бойцов?
 
 
Тут мужик расхохотался,
Таять стал, а там смотался.
Я проснулся под столом,
Водки стукнутый колом.
 
 
Не могу понять, ребята,
Это водка виновата,
И на пьяную главу
Смерть я видел наяву?
 
 
Пронесло, мелькнуло мимо,
Но, уж больно было зримо!
 

 
Мокрый лес, дымок костра,
Спит палатка старая,
Скоро в город нам пора,
А погодка хмарая.
 
 
Только двое, в двадцать лет,
Славим одиночество.
И родителей здесь нет,
Так прощай отрочество!
 
 
Мы же взрослые давно,
Да с жилья проблемами,
Видно просто суждено,
Жить такими схемами.
 
 
Там возьмём друзей ключи,
Коли есть возможности,
Надоели, хоть кричи,
Эти осторожности.
 
 
Поженились бы давно,
Невпротык родители.
Вот и ходим мы в кино,
Жизни чуждой зрители.
 
 
А ребёнок если вдруг?
Вот мы всех обрадуем.
Ох, тяжёл семейный круг,
Но, несём, не падаем!