– Ей-богу, сеньора, – ответил Санчо, – сомнения вашей милости вполне правильны. Если бы я был человеком благоразумным, я бы уж давным-давно бросил своего господина. Но такова уж моя горькая доля: ничего не могу с собой поделать, никак не могу его покинуть, – мы с ним из одной деревни, я ел его хлеб, я его люблю, он это чувствует и подарил мне своих ослят, а самое главное – я человек верный, и потому ничто не может нас разлучить, кроме могильного заступа и лопаты. А ежели ваше соколиное высочество не соблаговолит пожаловать мне остров, ну что ж, – Господь создал меня убогим, таким я и останусь. Полевых пташек сам Господь кормит и холит, а четыре аршина толстого и грубого сукна лучше греют, чем четыре аршина самого тонкого. Быть может, то, что мне не дадут острова, пойдет моей совести на пользу, ибо хоть я и дурак, а все-таки понимаю пословицу: на горе у муравья вырастают крылья. Возможно, что Санчо-оруженосец скорей попадет на небо, чем Санчо-губернатор. Когда мы покидаем этот мир, нас закапывают в землю, то и принц и батрак бредут одной и той же узкой тропой; для тела папы нужно столько же пядей земли, сколько для пономаря, хотя первый куда важнее второго. Поэтому повторяю, что, если ваше высочество не пожелает даровать мне остров, потому что я глуп, я ни капельки не огорчусь и тем докажу, что я умен. Ведь я знаю пословицы: за крестом-то чертяки водятся, а не все то золото, что блестит. Крестьянина Вамбу [117] взяли от сохи и посадили в испанские короли, а у Родриго отобрали все богатства и бросили его на съедение змеям, если только старые стишки говорят правду.