Пришло время надеть мой металл.

Чья кровь прольётся?

Я не знаю.

На чьей я стороне?

Две армии идут на меня.

Их флаги и оружие выглядят одинаково.

Одна говорит правду, другая – лжёт,

Но они обе зовут меня по имени.

«How Villains Are Made», Madalen Duke

Книга вторая

«И великий человек – всего лишь человек»

Иоганн Вольфганг фон Гёте

Глава 1

Увечья создают монстров.

К/ф «Проклятый остров»

Джейсон

Мне одиннадцать

В Нью-Йорке снегопад. Настолько грязное Рождество я вижу впервые. Снег валит и валит, но на улице не так холодно, и он тает под ногами, превращаясь в месиво из воды и грязи. Мне удалось сбежать из дома. Никто не кричит на меня, никто не требует подчиняться. Я хотел прокатиться на аттракционе, но меня не пустили, поэтому я отправился слоняться по городу.

Сейчас я стою на оживлённой улице и ловлю ртом снежинки. Снег падает на лицо, за шиворот. Я опускаю голову и подставляю руки белоснежному потоку, но на коже остаётся лишь вода, и бинт постепенно становится мокрым.

Кто-то толкает меня, а следом летит грубое:

– Глаза разуй, парень! Чего встал на дороге? Куда смотрят твои родители?

Я извиняюсь перед рассерженным мужчиной и отступаю в сторону, представляя, как вспарываю его толстое брюхо. Он мерзкий и вонючий. Здесь таких много. Я забрёл в один из неблагополучных районов. Если я хочу понять людей, нужно начинать с низов человечества и постепенно подниматься выше.

Проезжающая мимо машина обдаёт меня мутной водой. Коричневые ручейки стекают по штанам и куртке. Мэриан будет очень недовольна. Эта мысль вызывает улыбку. Видимо, сегодня состоится незапланированное изгнание демонов. Эта женщина наверняка подумает, что я искал дорогу в ад, чтобы добраться до своих «богов». Джейкоб в отъезде, поэтому моим «воспитанием» сегодня займётся мать. Когда он вернётся, я получу ещё и гору тумаков. Вполне разумная плата за несколько часов свободы. Вряд ли Джейкоб будет сильно зверствовать. На прошлой неделе он сломал мне палец. Так что ещё примерно месяц ограничится профилактическими побоями.

Раньше я старался сгладить углы. Теперь мне нравится их выбешивать. Я получаю удовольствие, видя, как мои предки раздражаются. А ещё я знаю: Мэриан боится меня.

И чутьё её не подводит. Она получит по заслугам, как только придёт время. И тогда ей станет по-настоящему страшно. Я умею ждать. Моя мать ещё пожалеет, что произвела меня на свет. Была бы она умнее, я бы никогда не родился.

Смеркается. А я иду и иду. Нет, я не заблудился. Мне просто нравится идти пешком. В следующий раз обязательно воспользуюсь общественным транспортом, но сегодня я хочу изучить поведение толпы на улице, а не внутри железной банки.

До дома ещё долго. Это хорошо. Прошлые ожоги пока не зажили, так что я не тороплюсь туда, где меня вновь ждёт «очищение огнём». Точнее – воском, но какая разница, если кожа после этого облезает пластами? Я с первого раза понял, что нужно закрывать лицо и тело, чтобы раскалённая жижа попадала только на руки. Они давно обезображены, и я скрываю их под одеждой. Даже в жаркие дни я не показываюсь людям без пиджака или рубашки с длинными рукавами. Ненавижу эту одежду. Когда вырасту, закрою уродство татуировками и буду носить только майки и футболки. Когда я вырасту, всё будет по-другому. Когда я вырасту, Мэриан угодит в ад. Ей там самое место.

Тёмный переулок заканчивается тупиком с вереницей мусорных баков. Я задумался и забрёл не туда. Нужно поворачивать назад. Мои ботинки сырые, а продрогшее тело пробирает озноб, но всё равно я доволен, что нахожусь здесь, а не дома. Трущобы весьма познавательны. Я родился в роскоши, а сегодня впервые увидел другой мир – за пределами моей маленькой вселенной. Тут воняет дерьмом, люди невежественны и грубы, но я ощущаю себя свободным. Чувствовать превосходство так приятно.

– Потерялся, малыш? – раздаётся мне в спину, а в следующую секунду меня толкают лицом к стене и зажимают между мусорными баками. – Ты не отсюда, да? Ишь какой нарядненький. Где мама, папа твои, а, мелочь?

Не успеваю обернуться, как чьи-то лапы нагло лезут в мои карманы. Ничего они не найдут. Я оставил портфель дома. Деньги остались в портфеле. Поэтому я и не смог купить билет на аттракцион. Побег не был запланированным. Я просто увидел возможность и рванул. Захотелось подышать воздухом вдали от места, где я вынужден жить. У меня получилось. В следующий раз обязательно прихвачу рюкзак, кое-что из еды, воду и карту города. Нужно продумать всё до мелочей. Я знаю расписание родителей. Просто раньше никогда не задумывался о прогулках на такие дальние расстояния.

– Что, предки не выдали карманных?

Человек дышит мне в ухо, ожидая ответа, но я молчу. Не хочется разговаривать. Да и как объяснить? Глупые люди никогда не понимают, о чём я говорю. Преподаватели и одноклассники либо высмеивают меня, либо тихо ненавидят и боятся. Моё мнение отличается от общепринятого, и меня называют либо тупицей, либо вундеркиндом. В общем-то мне плевать. Они никогда не дотянутся до моего уровня, а спорить с тупым стадом и что-то им доказывать – бессмысленно. Поэтому я продолжаю молчать и сейчас. Моё тело прижато к стене, и я не могу пошевелиться.

– Ты немой, да? Замёрз совсем. Сейчас я тебя согрею.

Я читал много историй о педофилах, извращенцах и прочих отбросах общества. Я вообще много читаю. Много чего смотрю. Мэриан была бы в шоке, если бы узнала, что я тайком изучаю криминалистику, психологию, психиатрию и анатомию. Она пришла бы в ужас, если бы однажды обнаружила в моём потайном нагрудном кармане нож. Приходя домой, я прячу его под матрас. Мне нравится с ним играть. Он острый и хорошо лежит в руке, им удобно препарировать лягушек. Я ловил их прошлым летом, когда мы провели три недели в Европе. Джейкоб арендовал дом у озера. Оно было неглубоким. Теперь я знаю, как сделать так, чтобы лягушки умирали медленно. До этого тренировался на птицах и ещё на кроликах. Интересно, а сколько проживёт человек, если проделать с ним то же самое?

Мужчина отступает на шаг, и я слышу, как он возится с ремнём. Для меня это весомый плюс: мужчина отвлечён, а я больше не придавлен к стене, значит, доступ к потайному карману открыт. Сегодня мои познания в анатомии расширятся. Я слышу, как мужчина пыхтит, предвкушая своё скорое удовольствие. Будет забавно наблюдать за его рожей, когда он поймёт, что всё пошло не по плану.

Нужно вызвать у него желание подпустить меня ближе. Я должен взять процесс в свои руки, поэтому подаю голос:

– Позвольте, я вам помогу.

Под его довольное улюлюканье я медленно поворачиваюсь. Его орган меня абсолютно не интересует, но я делаю комплимент, чтобы отвлечь внимание мужчины от руки, в которой зажат нож, а затем наношу чёткий удар в бедренную артерию. Лезвие заходит до упора, и я проворачиваю рукоять. Дикий вой отскакивает от кирпичных стен. Я вытаскиваю нож, легко уворачиваюсь от грязных рук, которые пытаются меня схватить, а затем проделываю то же самое с другой ногой.

Я весь перепачкался в липкой красной жидкости. Мэриан будет в ужасе. Представляю, как она, трясясь от страха, тащит меня к ящику, и от этой мысли по телу разливается удовлетворение.

Мужчина оседает на грязный асфальт. Жаль, что не получится растянуть процесс. Будучи живым, он не позволит «порисовать» на себе, поэтому придётся разукрасить труп. Очень жаль, да. Но когда я вырасту, обязательно куплю себе живой «холст». Возможно, не один. Брызги крови поистине великолепное зрелище.

Мне пятнадцать

Я должен жить. У меня слишком много планов. Не могу я сдохнуть сейчас. И я не сдохну. Выживу назло всем. Назло ему. Назло ей. Эти ублюдки недостойны называться моими родителями. Придёт время – я им отомщу. Всем им. Весь этот грёбаный мир ещё узнает, кто такой Джейсон Харрис. Все те, кто насмехается надо мной, кто унижает, кто избивает и калечит – все они получат то, что заслуживают.

Приподнимаю корпус, держась за ободок унитаза, и сплёвываю кровью на кафельный пол. Хочу подняться, но пальцы проскальзывают, я теряю точку опоры и вновь распластываюсь на полу.

Очередной день в аду подошёл к концу. Я зашёл в туалет, прежде чем покинуть здание академии, и на меня набросились четверо здоровенных старшекурсников. Зачинщиком, как обычно, стал Пол Картер. Он невзлюбил меня сразу. Его отец руководит компанией, которая соперничает с компанией Джейкоба. Мой отец часто играет грязно. Недавно он увёл у Картеров контракт из-под носа, а заодно опорочил старшего брата Пола, повесив на него финансовые махинации. В итоге Алан вынужден был уехать из Нью-Йорка. На прощание Алан взял с Пола обещание, что тот устроит мне «весёлую» жизнь.

Пол и до этого часто затевал драки, нападая на меня без веской на то причины. Просто потому, что я Харрис. Однако раньше это была честная борьба. Но сегодня Пол подошёл ко мне не один.

Говорят, дети не должны отвечать за грехи отцов. На деле это не работает. Меня избили до полусмерти лишь за то, что я сын Джейкоба Харриса. Защитить себя я не смог, потому что неделю назад Джейкоб в гневе сломал мне руку. А теперь у меня, кажется, сломаны ещё и рёбра. Возможно, что-то отбито внутри. Но чёрта с два я сдамся. Хорошо, что у меня высокий болевой порог. Только вот как встать на ноги? Тело отказывается подчиняться.

Я могу проваляться здесь долго. Джейкоб в отъезде, а Мэриан вряд ли станет бить тревогу, если я не приду сегодня домой. Наоборот, будет рада. Она больше не может запихнуть меня в ящик, не может совладать со мной. Я стал сильнее, и теперь Мэриан всерьёз боится меня. Поэтому обрадуется моему отсутствию, если вообще его заметит. Она закрывается в своей комнате, когда я нахожусь в доме.

Эйб – единственный, кто станет меня искать. Но хватит ли у него ума проверить всё здание академии? Я нахожусь на третьем этаже, в самом конце коридора. Вряд ли Эйб додумается, что я зашёл в туалет, который расположен рядом с аудиторией. Он даже не знает, в какой аудитории проходила моя последняя пара. Эйб вполне может подумать, что я ушёл незамеченным и отправился слоняться по городу. Я так уже делал и не раз. Поэтому я правда могу пролежать здесь до утра, если не получится выбраться самостоятельно. Чёрт. Почему я не чувствую ног?

– Джейсон! – раздаётся в коридоре громогласный голос. – Джейсон, где ты, мать твою? Ты должен был сесть в машину сорок минут назад. Я обыскал всё грёбаное здание и территорию. Где ты, мать твою? Выходи, паршивец!

Ох, Эйб, если бы я мог, я бы вышел. Но я ног не чувствую, вот ведь незадача.

Эйб врывается в туалет и поочерёдно проверяет кабинки. До моей ещё далеко, и я слышу, как Эйб материт меня на чём свет стоит, обещая лично оторвать мне голову, если я немедленно не выйду из укрытия. Конечно, он не всерьёз. Это он так беспокоится.

Меня абсолютно не задевает грубоватая манера общения Эйба. Он старше меня всего на пять или шесть лет, поэтому у нас довольно неформальные отношения. Его приставили ко мне в прошлом году. Джейкоб решил, что я недостаточно пунктуален и слишком своеволен, поэтому купил мне сторожевого пса. Только вот Эйб, увидев, как ко мне относятся родители, встал на мою сторону. Я сделал для этого всё, и теперь он служит мне, а не отцу. Разумеется, Джейкоб об этом не знает. Эйб всегда прикрывает меня. Жаль, его не было, когда вломились эти громилы. Иначе это они бы сейчас валялись в луже собственной крови. Эйб – профессионально обученный телохранитель. Он проходил специальную подготовку. Терминатор, а не человек. Думаю, тренировки с ним пойдут мне на пользу. Как только восстановлюсь, обязательно скажу ему об этом. Для меня он всегда найдёт время. Эйб мне предан. Я знаю.

– Чёрт, парень, – выдыхает он, открыв наконец дверь последней туалетной кабинки.

– Я тоже… рад тебя… видеть, – сиплю, попутно сглатывая кровь.

– Твою мать, – Эйб опускается на колени, снимает пиджак и подкладывает мне под голову. – Держись.

Он связывается с кем-то по рации (наверное, с водителем), потом что-то говорит мне, но я его уже не слышу. В ушах звенит, перед глазами всё мутнеет, и я лечу в тёмную пропасть.

Мне восемнадцать

– Пиджак сними, – резко произносит низкорослая шатенка с тоннелями в ушах. – Потом садись вот сюда и говори, что хочешь набить, – она показывает на кресло-кушетку, обёрнутое плёнкой.

Стягиваю ненавистный пиджак и бросаю на кожаный диван, стоящий в углу комнатки. На мне остаётся лишь чёрная майка без рукавов, полностью являя миру мои изуродованные руки. Разумеется, девица сразу же реагирует:

– Чёрт, чувак… Ну и кто ж тебя так? Есть разрешение доктора о том, что по этим шрамам можно бить?

– С собой нет.

– Тогда проваливай, – она распахивает дверь. – Я не возьмусь за это без медицинского одобрения. Считай, я тебе одолжение делаю. Серьёзно. Другой мастер бы просто закрыл на это глаза и содрал с тебя деньги. А я говорю: это может быть опасно. Сначала сходи к врачу и проконсультируйся. Раздобудешь разрешение, тогда и приходи.

– Тебе так нужна эта бумажка? – спрашиваю, еле сдерживая гнев. – Я могу просто купить её, не думала об этом?

– Вот врачей и подставляй. Но не меня. Я не буду рисковать репутацией. Давай вали отсюда.

– Я заплачу столько, сколько скажешь. Вдвое, втрое больше.

– Э, не. Так дело не пойдёт. Если потом что-то случится, ты на меня в суд подашь. Без справки не возьмусь.

Злость ударяет в мозг, ослепляет и отрубает хладнокровность. Я столько лет мечтал о том, как навсегда похороню уродливые рубцы под толстым слоем чёрной краски, а какая-то стерва хочет обломать мои планы. Мне сказали, она лучшая в своём деле. Не сомневаюсь, что это так. И она согласится на мои условия. У меня нет ни времени, ни желания искать другого хорошего мастера. Я хочу, чтобы мне набили татуировки сегодня. Сейчас. И я получу то, зачем пришёл сюда.

В несколько шагов оказываюсь рядом, с грохотом закрываю дверь, затем медленно оборачиваюсь. Шатенка шарахается назад, и я подхожу настолько близко, что ей становится некомфортно. Она отступает ещё на пару шагов и упирается в стену.

– Я подпишу отказ от любых претензий, заплачу в пять раз больше, – цежу сквозь зубы. – Просто набей грёбаные рукава. Ты ведь не хочешь портить со мной отношения?

– У нас нет отношений, чувак. Я не брала у тебя денег, мы друг другу ничего не должны. Проваливай.

– Илона, так ведь? – выуживаю из глубин подсознания имя этой принципиальной хамки. Она кивает. – Так вот, Илона, слушай меня внимательно. Если ты сейчас же не приступишь к выполнению своих профессиональных обязанностей, завтра твоя студия разорится. Я сровняю твою репутацию с землёй, натравлю на тебя налоговых агентов, службы санитарного контроля и полицию. Тебе предъявят огромный список нарушений норм, обложат штрафами, заведут уголовные дела и отберут лицензию. Поверь, найдётся огромное количество желающих подать на тебя в суд. Услуги адвокатов стоят дорого. Но, сколько бы ты им не заплатила, ты всё равно проиграешь. Потому что я перекуплю всех, кто согласится тебе помочь. Ты закончишь свои дни в тюрьме. Выбирай, Илона. Всё в твоих руках.

Маска растерянности и удивления на её лице постепенно сменяется ненавистью и презрением. Илона вскидывает голову, смотрит мне в глаза и уже открывает рот, чтобы вылить на меня поток словесного дерьма, но в следующую секунду её глаза наполняются слезами, а подборок начинает дрожать.

– Зачем ты так? – шепчет она. – Я ведь как лучше хотела. Это правда может повлечь серьёзные последствия. Ты должен сходить к врачу и убедиться, что татуировки не нанесут вреда. Я о тебе же беспокоилась…

Её голос срывается, и Илона плачет уже навзрыд. Не выношу истерики. Да и расстроенный мастер мне не нужен. У неё должна быть твёрдая рука, чтобы сделать всё идеально. Поэтому я привлекаю Илону к себе, обнимаю и глажу по голове, нашёптывая успокаивающие слова. Как бы между делом я начинаю раскаиваться в своём поступке, добавляю ещё пару высказываний о том, что я обижен и зол на весь мир. И ещё о том, что со мной поступили жестоко и несправедливо, поэтому я стал таким мудаком.

Разумеется, это действует. Девушки жалеют мучеников и любят спасать убогих. Рыдания постепенно стихают. Илона шмыгает носом, всё ещё подрагивает в моих объятиях, но больше не перечит и вырваться не пытается.

– Сможешь сделать это сейчас?

– Что сделать?

– Забить мне рукава. Я подпишу отказ от любых претензий и щедро заплачу.

Она отстраняется, поднимает на меня взгляд и вздыхает. Смотрит долго, изучающе, будто хочет прорваться сквозь мою непроницаемую броню. Я никак не реагирую. Просто стою и позволяю себя рассматривать.

– И кто же тебя так обидел? – спрашивает она наконец.

– Не понимаю, о чём ты.

Илона вновь вздыхает.

– Ладно, раз не хочешь рассказывать. Я сделаю то, о чём ты просишь. Но ты напишешь расписку от руки до начала работы.

– Конечно.

Когда все бумажные и денежные вопросы остаются позади, я снимаю майку и сажусь на кушетку. Илона протягивает мне толстую папку с эскизами. Она не нужна мне. Я знаю, что именно хочу набить, поэтому качаю головой, и Илона убирает её на место.

Наблюдаю, как Илона вскрывает флакон с антисептиком, ставит его на столик, затем достаёт упаковку перчаток, салфетки и ещё какие-то запечатанные пакетики.

– Будет больно, – предупреждает она меня, кидая беглые взгляды на мой оголённый торс. Весьма определённые взгляды. – Могу сделать укол анестетика.

– Я не боюсь боли.

– Да, я вижу, – она осторожно касается рубцов сбоку от ключиц. – Здесь тоже закрывать?

– Везде, где кожа деформирована.

Её пальцы проскальзывают ниже, и я ловлю их, сжимая маленькую ладошку. Илона охает, но руку не убирает и взгляд не отводит.

– Что именно ты хочешь набить? Надпись? Рисунок? Какие у тебя пожелания?

– И то, и другое.

Я достаю из кармана листок и протягиваю Илоне. С минуту она изучает его, потом спрашивает:

– Mundus vult decipi, ergo decipiatur… Что это значит?

– Мир желает быть обманутым, пусть же он будет обманут.

– Это латынь?

– Да.

– А вторая надпись?

– Si vis pacem, para bellum. Хочешь мира – готовься к войне.

– Ты странный, – тихо произносит Илона спустя несколько минут. – Эти рисунки… Они… жуткие. Как послание из ада.