Зелёные Вешки, что под Нижним Ландехом. Лето.

Весной это село впору назвать «русской венецией».

В эту пору года перед почтой и библиотекой на радость детворе разливается огромная «балахтина». И тогда множество наспех сколоченных плотов покрывает водную поверхность. Они курсируют взад-вперед – часто без особого толка и направления – так, во имя прихода тепла. Управляемые шестами, они часто сталкиваются друг с дружкой, и тогда окрестности оглашаются радостными криками оставшихся сухими.

Летом лужа мелеет и зарастает травой, а в дождь опять наполняется. Но теперь не до плотов. Вся поверхность укрыта вершками чертополоха и лопухов – лекарственными растениями. Среди местного населения они успешно конкурируют с товарами «Аптеки».

Горящий по ночам аптечный фонарь служит верную службу для заблудившихся в дремучих лесах, прежде называющихся муромскими. Грибов там вволю, поэтому смельчаки-горожане приезжают в медвежий угол, переоценивая свои силы. Благодаря «местному маяку», с падением темноты они благополучно выбираются самостоятельно, не прибегая к услугам МЧС.

Днем аптечный фонарь может служить указателем того, что идешь верным путем от развалин правления колхоза «За мир» по направлению к околице. Это значит, что через пять минут неотвратимо попадешь в непроходимые заросли шиповника и боярышника. Продравшись через них, останется пройти всего лишь несколько заброшенных хозяйств за поваленной изгородью и оборванными электропроводами. Наконец видишь стоячую серую изгородь, а за нею скособоченный домик с выцветшими наличниками.

Позеленевшая крыша этой избушки самая мшистая в деревне. Ей больше ста лет. Ветхий забор из серых досок, прерываясь местами, окружает почтенное жилище. Да-да, в нем еще живут: около калитки – собачья конура, в которой дремлет старый пес.

Вёдро, тишь, зоревая теплынь… Нет поры, прекрасней для прополки. За домом машет тяпкой пожилая женщина в цветастом сарафане – Марья Антоновна Карасёва.

Морковка нынче радует. Взошла на славу и толстеет исправно. Вот только паразиты-сорняки глушат. Порубила основных ворогов: бодяка с синеголовником, отбросила инструмент, одела перчатки и принялась за вьюнки и американку. Привыкшие к работе руки сноровисто чистят от них грядку и, главное – механически, – что освобождает мозг хозяйки для произвольных мечтаний. Марья Антоновна не всякие мечты любит, а те, которые с пользой. Сегодня она размечталась о консервации.

В мечтах о дюжине баночек морковки с петрушкой, морковки с томатом, морковки с бобами Марья Антоновна не замечает, как щель в заборе напротив, за малиной, резко расширяется, и в нее просовывается небритая физиономия местного жителя. В деревне его кличут Кузьмичом.

Некоторое время физия, обозревая новое пространство, щерится на все тридцать два. Зубов, правда, много меньше, но это не в счет. Оскала заборного взломщика всё равно никто не видит: слишком уж хорошо цвет лица Кузьмича сочетается с цветом урожая малинника.

Но вот прорезывается сиплый голос:

– Добрейшего утречка, соседушка!

Марья Антоновна отрывается от грядки и полезных визуализаций. Отирает лицо фартуком. Не различая говорящего зрительно и откликаясь лишь на голос, отвечает:

– Добрый, коли не шутишь.

– Слыхала, поди, Марьянушка, что люди сказывают?

– Да когда мне, Кузьмич, байки-то слухать? Огород зарос выше крыши. Морковь без кислорода задыхается. Вот что мне интересно.

Тыльной стороной руки она вытирает пот со лба.

Кузьмич с гусарским прищуром зачинает местный флирт:

– Ох, красавица! Кабы не моя Платоновна, уж задал бы я тебе жару! Работа тебе только на пользу!

Марья Антоновна заводит руку за поясницу и делает четыре разгиба по методике Щетинина. Вдох-выдох, сгиб – разгиб…главное – одновременно с движением сделать глубокий вздох. За этим она тщательно следит, и «боль положения» вскоре затухает. Наконец, Марья Антоновна отвечает:

– Работа, может, и на пользу, а вот ты, репей приставучий, рта б не открывал…

– А ты послухай новость, чаю, тебе полезно будет, – настаивает Кузьмич. – Да-да, особливо тебе.

– Отчего ж мне – да особенно?

– У тебя ж деваха беременная?

– Ну так что? Она ж беременна, не ты, пусть себе рожает.

– А что конец света будет, тебя не колышет?

Марья Антоновна плюет с досадой. Она по-прежнему не различает