Глава 1. Грегорианец

Эту систему планет, расположенную на задворках Содружества, и поделённую на две равнозначные части, давно отнесли к разряду важнейших, способных влиять на стабильность целого региона галактики, по ряду причин. Одна из них – это военные силы втянутые в противостояние двух Великих Домов, сконцентрированные в двух враждующих лагерях на орбитах планет.

Что именно не поделили соседи, давно не интересно никому, но сам факт отвлечения серьёзных сил нервирует. Обитаемая «Луна», а точнее крохотная планета Грег, входит в состав одной из империй, как провинциальная и консервативная, живущая под постоянным прессингом боевых действий. Однако имперские традиции соблюдаются, а привычки населения никогда не меняются.

В этот светлый день, радующий жителей небольшого, но уютного города, лучами звезды Олн, происходило странное событие, грозящее перерасти в хаос или баталию со смертоубийством.

Некоторые из горожан при виде женщин, бегущих в сторону Главной улицы и слыша крики детей, доносившиеся с порога ультрасовременных и уютных жилищ, торопливо надевали нейроскафандры и бронированные экзодоспехи, вооружались кто рельсотроном, кто штурмовым импульсником, кто плазмогенератором или статусным, фамильным оружием, например, палашом с молекулярной заточкой и неизменным плазменным контуром, чтобы придать себе более воинственный вид. Устремлялись к отелю «Преданный Клерик», перед которым уже собралась внушительная толпа любопытных, пополняющаяся с каждой минутой.

– Какого лешего творится?

– Счас кое-кто отхватит!

– На публичные тяготы его!

Все орали чёрте что.

В те времена такие волнения – обычное явление, и редкий день тот или иной город не мог занести в свою историю подобное. Знатные из благородных родов сражались друг с другом. Император воевал с кардиналом, инсэкты из вида насекомых противостояли империи. Но, помимо такой войны – тайной, или явной, скрытой, или открытой, – существовали и воры, и нищие, и рептилоиды, бродяги и наёмники, воевавшие сразу со всеми. Горожане вооружались против воров, бродяг, против прислужников, нередко – против зазнавшихся благородных, время от времени – против самого императора, но против кардинала или инсэктов – никогда.

Именно в силу этой закоренелой традиции или в следствии привычки, горожане, услышав шум и не увидев бардовых плащей Адептов герцога Лау Гише, устремились к единственному отелю «Преданный Клерик», что находится в непосредственной близости, или даже на территории космопорта.

Только там стала ясна причина поднятого раздрая и беспорядочного столпотворения вооружённых горожан и обычных зевак.

Парень, точнее молодой человек, лет восемнадцати… Представьте себе странного бойца с принадлежностью к непонятному роду войск. Без экзоброни, наколенников и налокотников, с единственным тактическим монокуляром, завязанным на персональную нейросеть. В обычной куртке с минимальным бронированием, цвет которой давно потерял тона задуманные производителем. Продолговатое смуглое лицо с выдающимися скулами, как признак хитроумной натуры, жевательные мышцы сильно развитые – явный и неотъемлемый признак, по которому можно сразу определить грегорианца, взгляд открытый и умный, высоковат для парня и мал для зрелого мужа и воина.

Человек, впервые увидевший его мог запросто ассоциировать с пустившимся в путь обывателем, если бы не длинный палаш на статусной портупее, бившийся о ноги своего владельца когда он шёл пешком и царапавший и без того обшарпанные элементы обвеса лайтфлая.

Ибо у нашего парня человека наличествовал лайтфлай, и даже столь примечательный, что и впрямь был всеми увиден и оценён. Это старое побитое и видавшее жизнь средство передвижения, стремившееся скинуть футуристические обтекатели при первом удобном случае, превратившись в сооружение из двигателя, сиденья и кучи технических элементов, показывающихся наблюдателям во всей красе.

Лайтфлай этот, хоть и работал с перебоями, все же способен покрыть за день приличное расстояние. Это качество, к несчастью, настолько заслонено его исцарапанным видом и облупившейся окраской, что в те годы, когда все знали толк в гравитационном транспорте, появление вышеупомянутого произвело столь неблагоприятное впечатление, что набросило тень и на самого владельца.

Осознание этого факта тем острее задевало молодого Лау Дартина, так зовут нашего юношу, что он не пытался скрыть от себя, каким бы хорошим наездником он не был, насколько выглядит смешным на подобном флайте. Недаром он оказался не в состоянии подавить тяжёлый вздох, принимая этот дар от Лау Дартина – отца.

Он знал, что цена такому лайтфлаю самое большее двадцать тысячных кредита. Зато невозможно отрицать бесценность слов, сопутствовавших при передаче видавшей баталии, некогда великолепной и самой передовой боевой машины.

– Мальчик мой, – произнёс грегорианский дворянин с тем чистейшим акцентом, от которого Легг Омель не мог избавиться до конца своих дней. – Сын мой, флайт этот, увидел свет, сойдя с конвейера лет тринадцать назад, и все эти годы служил нам верой и правдой, что должно расположить вас относиться с бережной теплотой к нему. Не продавайте его ни при каких обстоятельствах. И, если вам придётся пуститься на нем в поход, щадите его, как вы щадили бы старого слугу. При дворе, – продолжал Лау Дартин-отец, – в том случае, если вы будете там вдруг приняты, на что, впрочем, вам даёт право древность нашего рода, поддерживайте ради себя самого и ваших близких честь вашего благородного имени, которое более пяти столетий с достоинством носили предки. Под словом «близкие» я подразумеваю ваших родных и друзей. Не покоряйтесь никому, за исключением Императора и Кардинала. Только мужеством и никак иначе, единственно мужеством, дворянин в этот век может пробить себе путь. Кто испугается или смалодушничает хоть на мгновение, скорее упустит случай, что в это мгновение ему предоставляла фортуна. Вы молоды и обязаны стать храбрым по двум причинам: во-первых, вы грегорианец, и, помимо прочего, вы сын своего отца. Не опасайтесь случайностей и ищите приключений. Я дал вам возможность научиться в совершенстве владеть палашом. У вас железные мышцы и стальная хватка. Бейтесь по любому поводу, сражайтесь на дуэлях, тем более что они запрещены и, закономерно, необходимо быть мужественным вдвойне, чтобы драться. Я могу, сын мой, дать вам с собою всего пятнадцать сотых кредита, боевой лайтфлай, нейрокоммуникатор, запас инъекторов и тактический блок-монокуляр, плюс по мелочи. Нейросеть, установленную с учётом благородного происхождения, и советы, которые вы только что выслушали. Воспользуйтесь всем этим и проживите счастливо и как можно дольше… Мне остаётся добавить ещё только одно, а именно, указать пример – не на себя, ибо я никогда не бывал при дворе Великого Дома и участвовал лишь в походах против инсэктов в экспедиционных силах Содружества. Имею в виду уважаемого Лау Вельера, который некогда являлся моим соседом. В детстве он имел честь играть с нашим Императором, Легг Валтимором. Зачастую их безобидные игрища переходили в драку, и в них перевес оказывался не всегда на стороне вышеупомянутого наследника Великого Дома. Полученные взбучки внушили императору огромное уважение и дружеские чувства к благородному Лау Велю. А позже, во время первого своего визита в Гранж, столицу Великой Империи Гранжир, господин Лау Вель дрался с другими, после смерти покойного императора отца и до совершеннолетия молодого, целых семь раз, не считая войн и походов, а со дня совершеннолетия и до сегодняшнего момента – все сто! И недаром, невзирая на эдикты, приказы и постановления, он сейчас глава Клериков, то есть имперского легиона, который высоко ценит Легг Валтимор и которого побаивается даже сам Лау Гише со своими Адептами. А он ничего боится, как все знают. Кроме того, господин Лау Вель получает десять тысяч кредитов в год, имеет самые передовые импланты и неограниченный доступ к основным информационным базам империи. Следовательно, весьма солидный вельможа. Начал он так же, как вы. Явитесь к нему с этим персональным файлом, следуйте его примеру и действуйте так же, как он.

После этих слов пожилой грегорианский дворянин вручил сыну свой палаш, прозрачный носитель-карту с посланием, нежно расцеловал парнишку в обе щеки и благословил.

При выходе из рабочего кабинета отца, совместившего ультра современный дизайн с раритетными элементами мебели и вооружением по стенам, украшенным барельефами битв с инсэктоидами, юноша встретил свою мать. Прощание с которой длилось дольше и гораздо нежнее, чем с хозяином отчего дома, не потому, что глава не любил сына, который стал единственным детищем, а потому что Лау Дартин-старший мужчина и счёл бы недостойным дать волю своим чувствам, тогда как госпожа Дартин всё таки женщина и мать. Она горько плакала, и нужно признать, к чести Лау Дартина-младшего, что, как ни старался он сохранить выдержку, достойную будущего Клерика императорского легиона, чувства одолели, и он пролил немного мужских, точнее юношеских слёз, которые ему удалось, и то с большим трудом, спрятать только наполовину.

В тот же день юноша пустился в путь, покорять имперскую столицу, со всеми подарками, состоявшими, главным из которых счёл послание на носителе для Лау Вельера. Советы, понятно, не в счёт. Снабжённый таким внушительным напутствием, Лау Дартин как телесно, так и духовно точь-в-точь походил на героя, юношу и воина неясной принадлежности, с которым мы его столь удачно сравнили, когда долг рассказчика заставил нас набросать его портрет. Молодой благородный каждую улыбку принимал за оскорбление, а весёлый ухмыляющийся взгляд за вызов. Поэтому всю дорогу помнил о фамильном палаше, сжимая кулаки не менее десяти раз на день хватался за великолепный эргономичный эфес. И всё же его кулак не раздробил никому физиономию, а палаш не покинул ножен.

Правда, вид злополучного лайтфлая, как и военной куртки странной расцветки и бронирования не раз вызывал улыбку на лицах попадающихся людей, но, так как о исцарапанные борта бился внушительного размера клинок в ножнах, а ещё выше поблёскивали глаза, горевшие не столько гордостью, сколько гневом, прохожие подавляли смех, а если уж весёлость брала верх над осторожностью, старались улыбаться одной половиной лица, словно древние маски. Молодой грегорианец, сохраняя величественность осанки и абсолютный запас запальчивости, добрался до злополучного космопорта, где предстояло запастись сертификатом для беспрепятственного перелёта на столичную планету и далее в столицу Гранж, одноимённой империи Гранжир.

Но у самых ворот «Преданного Клерика», сходя с лайтфлая остался без внимания хозяина бара, администратора или техперсонала, которые должны определить транспорт в свободную ячейку стоянки, Лау Дартин в открытой панорамном окне второго этажа приметил благородного высокого роста и серьёзного вида. Человек этот, с лицом надменным и неприветливым, что-то говорил двум спутникам, что, казалось, уважительно и с почтением слушали его.

Юноша, по обыкновению, сразу же предположил, что речь идёт о нем, и напрягся, пытаясь услышать речь. На этот раз он не ошибся или ошибся только отчасти, ведь говорили не о нем, а о его боевом лайтфлае. Незнакомец, по-видимому, перечислял все достоинства, а так как слушатели, как я уже упоминал, относились к нему весьма почтительно, то разражались хохотом при каждом слове благородного оратора.

Принимая во внимание, что даже лёгкой улыбки уже достаточно для выведения из себя нашего героя, нетрудно представить, какое действие произвели на него столь бурные проявления веселья. Лау Дартин, прежде всего захотел рассмотреть физиономию наглеца, позволившего себе издеваться над ним. Он вцепился гордым взглядом в незнакомца и увидел человека лет сорока, с черными проницательными глазами, бледным лицом, крупным носом и черными, весьма тщательно подстриженными усами. Одетый в лёгкий нейроскафандр и неизменный атрибут всех без исключения благородных – плащ. Заметил лампасы бордового цвета, без всякой вычурной отделки. Всё хотя и новое, всё же сильно потрёпано, как те самые дорожные вещи, долгое время не подвергающиеся молекулярной или нано-очистке. Грегорианец всё уловил с быстротой тончайшего наблюдателя, возможно, также подчиняясь инстинкту, подсказывавшему ему, что этот человек сыграет значительную роль в его жизни.

Итак, в то самое мгновение, когда Лау Дартин остановил свой взгляд на человеке, тот отпустил по адресу боевого лайтфлая одно из своих самых изощренных и глубокомысленных замечаний. Слушатели разразились смехом, и по лицу говорившего скользнуло, явно вопреки обычному, бледное подобие улыбки. На этот раз не могло быть сомнений: Лау Дартину несомненно нанесли настоящее оскорбление.

Преисполненный этого сознания, он надвинул на глаза тактический монокуляр и, стараясь подражать придворным манерам, которые подметил у знатных путешественников, шагнул вперёд, схватившись одной рукой за эфес палаша и подбоченясь другой. К сожалению, гнев с каждым мгновением усиливался и ослеплял парня все больше и больше. В результате, вместо гордых и высокомерных фраз, в которые собирался облечь свой вызов, оказался в состоянии произнести лишь несколько грубых слов, сопровождавшихся азартной, неконтролируемой, обидной жестикуляцией.

– Эй, уважаемый! – заорал он. – Вы! Да, вы, надменный придурок у окна! Пояснить причину веселья не желаете? Огласите, и мы обхохочемся вместе! Или стесняетесь?

Благородный бледнолицый медленно перевёл взгляд с лайтфлая на наглеца-оратора. Казалось, он не сразу понял, что это к нему обращены столь непрогнозируемые жесты и упреки. Затем, когда у него уже не могло оставаться сомнений, брови слегка нахмурились, и он, после довольно продолжительной паузы, ответил тоном, полным непередаваемой иронии и надменности:

– Я с вами не разговаривал, – отмахнулся тот. – Вали, или огребёшь на сухарики!

– Парадоксально, а я разговариваю с вами! – воскликнул юноша, возмущенный этой смесью наглости и изысканности, учтивости и презрения. – Рога давно не обламывал? Надеешься на усиливающие импланты? Эй уродец!

Незнакомец ещё несколько мгновений не сводил глаз с Дартина, а затем, исчезнув, возник на входе в отель, что занимал верхние этажи бара, и остановился в двух шагах от юноши, прямо против объекта спора, лайтфлая. Спокойствие и насмешливое выражение лица еще усилили веселость его собеседников, продолжавших наблюдение из окна.

Грегорианец при его приближении вытащил палаш из ножен на несколько сантиметров, демонстрируя хорошо отточенный метал, на молекулярном уровне.

– Этот транспорт задумывался таким или, вернее, его нашли на ближайшей свалке, и после неудачно отремонтирован, – продолжал незнакомец, обращаясь к слушателям, оставшимся у окна, и словно не замечая раздражения Дартина, несмотря на то, что молодой грегорианец стоял между ним и его собеседниками. – Цвет, весьма распространенный в растительном мире, и мире ржавчины, до сих пор редко отмечался у боевых машин.

– Слышь? Ты не на столичной планете. Ржёшь над экипировкой, баблом своим сверкая! – воскликнул в бешенстве истинный грегорианец. – У тебя хоть мужество имеется?

– Уважаемый, смеюсь я, крайне редко, – произнес незнакомец учтиво и одновременно снисходительно. – Вы могли бы заметить это по выражению моего лица. Но я надеюсь сохранить за собой право смеяться, когда захочется. А насчёт бобла и нейроимплантов… Хм…

– В таком случае, я, – невозмутимо продолжил Дартин, – возражу, резко и мучительно, и заткну смех в пасть, когда я этого не желаю!

– Да ладно? Так всё серьёзно? Я вроде не грубил особо, – переспросил незнакомец еще более спокойным тоном. – Что ж, это вполне справедливое замечание безбашенного юнца.

И, повернувшись на каблуках, он направился к транспортной площадке периметра отеля, у которых наш парень, еще подъезжая по гравинаправляющей артерии, успел заметить свежий флайтвариор, готовый сорваться в путь.

Но не такой натуры Лау Дартин, чтобы отпустить человека, имевшего дерзость насмехаться над ним. Он полностью вытащил палаш из ножен и бросился за обидчиком, крича ему вслед:

– Развернись сучара, обернитесь-ка, уважаемый, чтобы мне не пришлось ударить вас сзади! Некрасиво получится и меня не оправдают на комитетах собраний старших!

– Ударить меня? Ты вообще нормальный? – воскликнул незнакомец, круто повернувшись на каблуках и глядя на юношу столь же удивлённо, сколь и презрительно. – Что вы, что вы, голубчик, вы, верно, умом тронулись! Я ж тебя разделаю, как кухарка мясо!