Иногда я устаю от этого созерцания и собственного бессилия. Окружающий мир кажется таким серым и безликим, что можно лишь желать добавить в него побольше ярких красок. Беда в том, что их при себе нет.

Я маюсь от скуки, маюсь от беспричинности собственного существования. Так… Одиноко.

Лишь память пробуждает во мне былые чувства. Я всегда вспоминаю оживлённость этого дома, радостные крики играющих детей, топот их маленьких ножек и пыльное тепло августа. В доме становилось так жарко, что хотелось поскорей выбраться из этой душной коробки.

Мухи сонно ударялись об оконное стекло. Старая служанка разливала по гранёным стаканам прохладный лимонад и капли влаги стекали вниз, на стол. Солнечные лучи играли в волосах разгорячённых играми детей…

Но то было раньше. Сейчас в этом доме так пусто, и… Иногда я думаю: как всё могло сложиться, если бы бабушка не умерла?

***

– Пять дней до оглашения завещания? Что за нахрен… – пробормотала Рейчел, поджав тонкие губы.

Её сестра, Энни, боязливо передёрнула плечами. Ей почти послышался фантомный оклик грозной бабушки Аделаиды:

«– Рейчел Эмилия Хаксли! Как ты выражаешься?!»

Бабушка умерла не так давно, но ей всё равно не верилось, что старушки больше нет в этом доме. Гигантский особняк дышал стариной и чопорностью, он был воплощением бабушки Аделаиды – непримиримой упрямицы.

При жизни она выписала их родителей из завещания. На самом деле, Рейчел она тоже хотела выписать, но… Почему-то передумала.

Сказать по правде: Энни вздохнула с облегчением. Ей не хотелось в одиночку наследовать этот страшный дом, который пугал одним своим видом, пробуждая неприятные детские воспоминания. О подвале, об этих куклах и…

– Чёрт… Обязательно здесь ночевать? – Рейчел нервозно запустила пальцы в короткие светлые волосы. От неё пахло сигаретами и, кажется, валерьянкой.

– До города ехать далеко и… Лучше присмотреть за домом, чтобы его не обокрали, – Энни была вынуждена так сказать, хотя вполне разделяла нежелание сестры оставаться здесь. Просто таково негласное правило: среди