© М. Дубравин, 2024

© Издание, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2024

* * *

Предисловие

Эльдары рассказывают, что в воде до сих пор живёт эхо Музыки Айнур – более, чем в любом другом веществе на нашей Земле; и многие дети Илуватара всё ещё вслушиваются в голоса Моря, хотя они уже и не понимают, что именно слышат.

Толкин. «Сильмариллион»^[1]

Возможно, определённые формы способны внушать необъяснимый ужас, пробуждая древние понятия, таящиеся в подсознании; словно исчезает на миг спасительное покрывало, и человек остаётся один на один с непознаваемыми космическими силами, с неведомым, что кроется за иллюзиями здравого смысла.

Лавкрафт. «Случай Чарлза Декстера Варда»^[2]

Кому-то эта книга может показаться странной. Может быть, некоторые, узнав, что такая книга написана, могли бы решить, что читать её – только зря тратить время. И в этом нет ничего удивительного, ведь все люди разные.

Но я уверен, что найдётся много людей, которым именно эта книга придётся по вкусу. Будут и те, кто может вообще не понять, зачем писать такие книги. Те, кто любит цепляться за точное определение жанров, будут немного смущены: им может показаться, что такая книга – возврат к покрытым пылью идеалам профессора Толкина, хотя в этой книге нет никаких существ, которых описывал профессор. Вообще, если смотреть на фэнтези только через тёмные очки (которые на нас надевают Ч. Мьевиль и Дж. Мартин) или только через розовые очки (которые на нас надевают Дж. Толкин и К. Льюис), то можно многого не заметить. И эта книга сильно теряет, если оценивать её относительно этих точек зрения.

Впрочем, если бы эту книгу писал именно Толкин, то она оказалась бы лучше. Конечно, сюжет бы стал проще и линейнее, из книги ушло бы несколько второстепенных сюжетных линий, но те, что остались, получили бы бо́льшую назидательность и от них бы сильнее повеяло теплотой.

Я не стремился подражать его стилю, хотя и уважаю его. И всё-таки отдельные элементы я бы назвал отчасти схожими. Главный (и чуть ли не единственный из них) – это наличие сакрального и попытка его прочувствовать. Не понять, а именно прочувствовать.

Магия не сакральна. В фэнтезийном мире магия является такой же обыденностью, как для нас прогулка по улице, а вот сакральность не может быть обыденной ни для кого, в каком бы мире он ни обитал.

Магия… это просто авторское дополнение к нашему миру. Ещё одно. Как сила тяжести или сила магнита. К магии можно легко привыкнуть, в то время как к сакральности привыкнуть вообще нельзя.

Так зачем я всё это пишу? Дело в том, что это правило работает и в нашей повседневной жизни. Атеисты лишают себя всякой сакральности и оттого теряют нечто невосполнимое, и им приходится заместить это чем-то иным (например, мечтой; уходом в параллельные миры игр, фильмов и книг или заигрыванием с религиозными элементами). Например, легко представить себе человека, который, будучи атеистом, был бы не прочь погадать на нордических рунах или узнать что-нибудь новое о скандинавских богах. Это увлечение говорит о наивной, неосознанной тяге к непонятому и невосполнимому… Человек не знает, чего он хочет, но желание этого «что-то» явно имеется. И не понятно: воспринимается ли это как игра или как нечто большее. И таких людей много: их миллионы. Именно поэтому книги с пересказами древних легенд, с откровениями псевдомагов и псевдоцелителей, с рассказами о жизни древних народов, с сенсационными (хоть и неправдивыми) знаниями, а также фэнтезийные книги всегда найдут своего читателя. Странно, что люди не понимают этой неумолимой тяги к чему-то, что раздвигает доступные нам границы мира.

Открывая новую галактику, мы не покидаем границ нашего мира. Мы просто делаем его чуть больше. И ужас в том, что в какую бы сторону мы ни пошли – к этой границе мы не приблизимся. Она находится где-то вне нашего понимания, а загадочность делает её только привлекательнее.

Может, если бы люди поняли то, чего хотят втайне от себя, сбросили бы с себя маску отрицания и пошли навстречу своему стремлению, мир бы стал лучше?

Не могу гарантировать, что это не привело бы к хаосу, ведь тайные порывы у всех людей разные. Но если бы все почувствовали именно эту искорку сакральности, тлеющую в каждом из нас, то тогда бы все захотели раздуть её. Поступить иначе они бы уже не смогли. Сколько споров о мире тогда было бы завершено! Скольких ссор и скандалов можно было бы избежать!

И самое главное – сколько людей наконец лучше поняли бы друг друга. Сколько людей, испытывающих тайную любовь, могли бы сделать её явной. Они бы уже не боялись отказа, а если бы и боялись, то несравненно меньше. Ведь мировоззрение людей сблизилось бы, и их отношения не разбились бы о конфликты по самым разным поводам. Они бы познали великую объединяющую силу. И груз разногласий упал бы с их плеч.

Но пока этот груз ощущаем мы все – кто-то сильнее, кто-то – едва-едва.

Он лежит и на мне. И на каждом из нас.

И эту искру сакрального, непостижимого, которую пытался раскрыть Дж. Толкин в «Сильмариллионе», а К. Льюис – в «Хрониках Нарнии» и особенно в «Космической трилогии»; которую (хотя и с тёмной стороны) видел Г. Лавкрафт в своих снах, – именно её я пытаюсь раскрыть на страницах этой книги.

Надеюсь, и вы сможете прочувствовать её…

Пролог

Воскликнем же все вместе неизменные слова, которые произносились ещё многие века назад и которые переживут всех нас:

– Érmo, olóin! –

потому что никто – от Столицы и до самой захудалой деревушки – не начинает чтение книги, не произнеся про себя или вслух эти слова…

Теперь мы можем с чистой совестью начать чтение.

Согласие нерушимо. Время над ним не властно. Пусть пройдёт год, или век, или даже миллион лет – согласие не нарушится никогда. Оно и было заключено с тем умыслом, чтобы никогда не рушиться: даже если обе стороны захотят его расторгнуть – что ж, пусть помучаются. У них ничего не выйдет, потому что хрупко только то согласие, которое создаётся на бумаге или на словах.

А это – договор совсем иного рода. Он уже нигде не записан: все рукописи с ним рассыпались в прах от времени. О нём никто не помнит, по крайней мере из людей. О нём не говорят, его не проходят ни в одном учебном заведении. Память о нём стёрта. Возможно, навсегда.

Но от этого согласие не устраняется. Место, где оно зафиксировано, невозможно уничтожить: оно записано всюду. Каждая частичка воздуха, каждая капля воды, каждая песчинка, каждый луч света хранит согласие, и его невозможно разорвать никому и никогда. Со временем согласие может меняться внешне, но в глубинном своём смысле оно нерушимо: изменяясь в каких-то мелочах, формальностях и внешнем антураже, суть остаётся такой, какой была вначале. Любое существенное изменение исключено самими правилами, теперь давно забытыми, но от этого не перестающими действовать.

Часть первая
Наблюдатель

Глава 1. Медный стражник

Медный рог огромных размеров давно не издавал звуков. Его отполированная поверхность словно просила, чтобы рогом воспользовались по назначению. Если бы кто-то осмелился выдавить из могучего инструмента звук, то гул огласил бы всё селение. Рог специально предназначался, чтобы предупреждать об опасности, потому и стоял на главной площади – в самом центре, чтобы слышно было всем вокруг.

Разумеется, лёгкие человека не могли бы выудить из величественного инструмента ни звука, но многочисленные усилители, надёжно спрятанные старинным мастером внутри рога, могли помочь в этом деле. Сейчас, конечно, усилителями звука никого не удивишь, но рог был сделан по меньшей мере лет четыреста назад. Бумаг об этом из-за пожара не сохранилось, поэтому только легенды и предания местных немногочисленных жителей могли поведать о талантливом мастере и его гениальном изобретении.

Самый волнующий вопрос был такой: зачем подобному захудалому селу понадобилось такое недешёвое украшение? Кто его заказал – и у кого? Ходили слухи, что раньше, несколько веков назад, селение было в десятки раз больше, но потом произошла некая катастрофа, превратившая величественный город в маленькое село. Народ не сильно интересовался этими слухами, поэтому скоро все легенды переросли в примитивные сказки для младенцев из серии: «Будешь себя плохо вести, за тобой придёт…» – и дальше шли самые разные вариации, но все они сводились к одному – этот кто-то и истребил древний город, оставив от него лишь маленькое село. Впрочем, этим сказкам верили лишь малыши, а подростки успели насочинять на эту тему сотни анекдотов, которые блистали остроумием, но не отличались культурой.

Легенды легендами, а факт оставался фактом: медный рог невозмутимо стоял на главной – и единственной – площади селения. Дуть в рог было строжайше запрещено, если на то не имелось повода. А повода не имелось никогда. Хулиганы тоже не трогали рог, так как опасались наказания. К тому же все уважали как сам рог, так и неизвестного мастера.

Боялись, что от времени рог может испортиться. Насколько всё плохо с усилителями – никто не знал. Этим обеспокоились ещё за сто лет до начала описываемых событий, когда рогу минуло уже три века. Пригласили механика из города, тот заинтересовался устройством, но только с технической точки зрения. В итоге некоторые части были заменены, а усилители почищены, как и сам рог. С тех пор его чистили регулярно, так как жителям было очень неприятно видеть, как из рога во время первой его прочистки выползли сотни насекомых и пауков. Копошащаяся масса произвела отвратительное впечатление.

К сожалению, рог оказался не совсем из меди: большей частью он был из каких-то дешёвых металлов, что весьма расстроило жителей. Зато предметом их гордости стало то, что практически все усилители были в исправном состоянии, хотя и забились грязью и мелкими обитателями. Рог продолжал хранить свою тайну. Никто в рог не дул, но на него по-прежнему смотрели как на предмет упоения.

Никто тогда ещё не знал и не мог знать, что рог прозвучит всего один раз – и ознаменует наступление ужасных времён. Лучше бы он молчал вечно, хотя это весьма спорное мнение. Неужели неизвестный мастер так старался, только чтобы рог молчал много столетий, а потом один раз загрохотал – в конце истории селения? Нет, мастер осознавал, что такими вещами редко пользуются на практике. Реже, чем огнетушителями. Но он прекрасно понимал, что создаёт не только средство оповещения, но и произведение искусства, которое заставит многих если не восхититься им, то хотя бы испытать гордость за прежние времена.

Глава 2. Селение

Ахель почувствовал запах хлора. К нему примешивалось что-то ещё, что Ахель не мог распознать. Едкая смесь сразу защекотала в носу. Чихнув, он ускорил шаг, чтобы миновать неприятное место. Периодически везде можно было почувствовать этот аромат, который трудно спутать с чем-то другим. Ветер, словно в насмешку над людскими ограждениями, подхватывает клубы чуть зеленоватого тумана и легко переносит их через заборы. По ту сторону туман чувствует себя главным: он простирается на десятки, а может, и на сотни километров. Города защищены от него высокими добротными стенами, а вот сёла не имеют такой серьёзной защиты, довольствуясь обычными заборами.

Ахель пару раз выходил за ограду, причём из чистого интереса. Это произвело на него сильное впечатление, хотя большинство людей просто пожали бы плечами, зажали нос и ушли обратно.

Зеленоватый туман простирался над бескрайними полями. Сквозь дымку можно было различить бесформенные кучи, непонятно из чего состоящие. Если ходить там нечасто, то вреда не будет, а вот посещать туманные места регулярно или подолгу ни один разумный человек бы не посоветовал. Собственно, никто их и не посещает. За оградой банально скучно и нечем заняться. Находятся некоторые отважные люди, думающие, что там есть что-то важное; что нечто величественное скрыто в бесконечных клубах тумана, но никто пока ничего не находил. Верх удачи – найти заброшенную шахту, в которой в давние времена добывали различные ценные металлы, и соскоблить кусочек себе.

Ахель не интересовался туманом. Он хотя и был мечтателем, но в теории заговора не верил. Все знали, что туман – это антисептик, который распыляют над мусором. Мусора очень много, а утилизировать его почти невозможно. Вот и придумали складировать его на огромных территориях и распылять над ним туман, чтобы в мусоре не разводились микробы и чтобы он не портился, а лишь консервировался.

Вот и всё. Смысла искать сокровища там, где их нет, Ахель не видел. Напротив, он искал разные интересные вещи там, где они могли бы находиться. Именно мечтательность загнала его в это селение.

– Подождите меня! – крикнул он, увидев платформу. – Мне по пути с вами!

Платформа представляла собой металлический прямоугольник, передвигающийся по рельсам вдоль всего селения. В движение её приводил Т-образный рычаг с ручным управлением.

Мужчина остановил платформу и вытер пот со лба. Видимо, он уже долго ехал. Ахель взобрался на неё и поставил на металлическое основание свою набитую сумку.

– Поведёшь ты, – коротко сказал мужчина. – Я устал. Пусть от тебя хоть какая-то польза будет. – С этими словами он уселся прямо на платформу, скрестив для удобства ноги.

Ахель сразу понял, что сидеть без дела не получится, и начал вдавливать и поднимать колено рычага, ощущая, что его давно никто не смазывал. Слова попутчика были очень обидны. Ахель не считал себя лентяем. Он работал столько, сколько мог, и даже больше. Только всем было на это плевать.

– Почему же это от меня нет никакой пользы? – как можно спокойнее спросил он, хотя в душе почти кричал: «Извинись передо мной, быстро! Ты понятия не имеешь, КТО я!» Только вот произносить вслух такие слова было верхом глупости. За них сразу можно получить в лоб. В лучшем случае мужчина бы спросил, кто же он. Ахель ни за что не признался бы: иначе его бы побили. Но и промолчи он – его бы тоже побили. Поэтому культура и этикет, рассудил он, – лучшее, что можно взять с собой для решения споров. Только пользы от них не всегда хватает.

Попутчик не отвечал, а только с укором смотрел на пыхтящего у рычага Ахеля. Тот подождал несколько секунд. Попутчик же перестал смотреть на него и уставился в пол, явно думая уже о чём-то своём и не обращая внимания на всяких там «бездельников».

– Почему ты молчишь? – прервал тишину Ахель, в котором злость так и кипела.

Здесь не принято было обращаться на «вы», что бесило его, но сейчас он вложил в слово «ты» максимум издёвки и столько возмущения, сколько мог. Ведь интонацию тут всё равно никто не считает: слишком уж прямолинейны местные люди.

– Чувствуешь? – зевнул попутчик.

Ахель начал внимательно его разглядывать, оторвавшись от рычага. Мужчина был упитанным и перешагнувшим тридцатилетний рубеж. Впрочем, скоро он покорит и новые рубежи. Волосы были примяты недавно снятой шапкой и блестели от капелек пота.

– Смотря что я должен чувствовать, – ответил Ахель. – Я, кажется, задал вопрос.

– Мне, увы, тоже так кажется, – спаясничал собеседник. – Но сперва ты сам мне скажи: чувствуешь этот едкий запах хлорки? – Он облизнулся. Видимо, частички тумана обволокли ему губы. Только вот это совсем не повод их облизывать.

Ахелю стало неприятно смотреть на это. Кроме того, его раздражал вид капельки пота, висящей у самого глаза собеседника. «Вытри ты её уже!» – просил он про себя.

– Да, я чувствую.

– А я его даже языком ощущаю. Этот туман из-за ограды. Его там полно.

– Я знаю, там мусорные кучи, – ответил Ахель, гадая, к чему бы этот разговор.

Солнце начинало его донимать. Был уже час дня. Ахель сегодня опять закопался, занимаясь своими делами, и явно опаздывал к озёрам.

– Кучи мусора, – брякнул попутчик. – Вот то-то и оно: они за забором. А ты тогда что по нашу сторону ограды делаешь, а?

– Иди ты! – огрызнулся Ахель.

Ему надоел этот разговор, хоть он и сам его начал. Почему для сельчан лучший способ спорить – это оскорблять? Мужчина был явно доволен собой.

– Ты сам сюда приехал, – пожал плечами грубиян и поморщился, отчего капелька пота приблизилась совсем вплотную к глазу. Но он её не вытер.

– Я хочу уехать, – признался Ахель. – А то тут одни издёвки. Не знаю, чего вы все этим добиваетесь. Хотите, чтобы я уехал, – я уеду, не сомневайтесь! Пользы я тут всё равно не получаю ни малейшей.

– Врёшь, – прищурился собеседник, – ой врёшь! Отсюда так просто не уезжают.

– А я уеду, – настаивал Ахель.

– Да катись. Что мне, жалко, что ли! Просто фишка-то вот в чём: люди сюда не от избытка счастья приезжают. Они приезжают денег заработать. А дальше у всех по-разному: кто-то за год своё положение выправляет, кто-то за несколько лет. Другие всё откладывают отъезд, да так и умирают здесь. Мы их в туман относим. Знаешь, почему я тебе всё это рассказываю, хотя ты и сам всё это знаешь?

– Наверно, потому что за ход платформы отвечаю я, – ответил Ахель, – а ты сидишь. Вот дыхание и не расходуется. Это я уже задыхаюсь. А ты отдыхаешь, вот и не молчится тебе никак.

– Нет. – Грубиян улыбнулся и протёр лоб. Капелька пота при этом никуда не делась, так как он чудом не провёл по ней рукой. – Я говорю это к тому, что ты за три месяца пребывания здесь ничего не заработал. Значит, ехать тебе некуда. Ты на мели, дружочек! Тебе всю жизнь надо будет тут сидеть и надеяться на чудо. Или научиться работать нормально. А уехать ты не сможешь.

– Решено! – вскричал Ахель. – Через неделю уезжаю. Хватит с меня!