Человек, поэтическое имя которого вы читаете здесь, был писателем – романистом. Ему было тридцать лет; он был маленького роста, крепкий, коренастый, с низким лбом, черными, немного синеватыми глазами, румянцем на щеках и толстыми чувственными губами. Если существует установленный тип романиста в воображении истеричных барышень и нервных женщин – черные, вьющиеся волосы, благородный лоб, арабская бледность, задумчивые глаза, мягкие усы, стройное туловище – то Паоло Спада не воплощал этого фантастического идеала. Он спал каждую ночь глубоким сном по семь часов, завтракал яйцами, бифштексом, сыром и вином, прогуливался по улицам взад и вперед по солнцу, прекрасно обедал, танцевал, играл на рояле, ходил фехтоваться, бегал на коньках, ухаживал за дамами, как всякий хороший здоровый и воспитанный молодой человек. Что же касается его настроения, то он был почти всегда весел и чувствовал только изредка краткие приступы меланхолии. Он любил приятное общество, остроумный разговор, камерную музыку, красивых женщин с греческими головами; к религии он был равнодушен, у него не было ни веры, ни сомнений. Время от времени он менял своих подруг.

Этот славный господин так похожий на любого другого господина, писал и повести, и романы. У него был талант, не то что обыкновенно называется этим именем в Италии и что есть у каждого человека в двадцать два года, когда пишутся свободные оды на всевозможные лады и новеллы без содержания и делаются попытки писать комедии без завязки. У него был настоящий, определенный, блестящий талант, что-то такое, что естественно напоминало сталь. Ум его не был озлоблен, в воображении не было никакой болезненной нервности; в его произведениях царил строгий и искренний здоровый дух, почти мускульная крепость в содержании и форме. Он восхищался всеми писателями, у которых талант переходит по загадочным, большею частью физиологическим причинам в болезнь; он относился с восторгом к страшным, зловещим, кровавым, отчаянным видениям, которые являются плодом напряженной работы мозга, напоенного до одурения любовью, водкою или искусством. Но это было восхищение противника противником, военный салют, почесть, по справедливости воздаваемая врагу. Он же сам был здоров и душою, и телом.

Таким образом его высшим качеством была наблюдательность. У этого веселого и беззаботного молодого человека, вдыхавшего полною грудью воздух и благоухание, весело развлекавшегося и переходившего от одного удовольствия к другому, от одного впечатления к другому с юношескою быстротою, были инстинкт и способность к наблюдению. Когда он писал, то казалось, что он вспоминает пережитые сцены и виденные пейзажи. У него не было ничего фантастического, ничего неестественного, ничего похожего на усилие воображения. Его искусство было мощно по истине и выражению. Но в том, что он писал, не было поэзии.

Конец ознакомительного фрагмента.