Цитаты из книги «Всегда кто-то платит»

женой, она мне даже не звонила. Знала, конечно, что у Анатолия есть взрослая дочь, уже замужняя, с двумя детьми. Я тогда

В чистом, кристальном, отфильтрованном, дистиллированном виде.

– А для терпения у вас есть таблетки? У вас есть какая-нибудь помощь не больным, а близким? Почему никто не думает о близких? Мне, слышите, уже мне нужны таблетки!

Вот и у папаши моего тут же все заколосилось, завеселилось. Мне прямо противно стало на это смотреть. Уже мозга нет, опухоль все сожрала, а поди ж, на бабищу реагирует. Так вот та медсестра подошла, что-то сказала. Он взял ее за руку и притянул к себе. Она со смехом плюхнулась на диван. Папаша мой ее обнял, пощупал грудь, полез обниматься. Она смеялась и позволяла ему вольности. Когда он начал ее целовать, в губы, я чуть не блеванула. Ну, кобель. Бывшая жена, нынешняя, уже дед, а все туда же – сиськи этой медсестрички сжимает, рукой под подолом халата елозит. Та только хихикает. Я смотрела, как мой отец пытается поцеловать медсестру в губы, а она уворачивается, но только для приличия. Смеется. Папаша раскраснелся. Еще вчера, при жене, ложку не мог держать, а сейчас, поди ж ты, раздухарился, распарился. А эта-то, коза, и рада. Хиханьки да хаханьки, руки его не убирает. Ну как такую шалаву на работу взяли? Она что, сиськами капельницы ставит?

Я вдруг начала хохотать, увидев всю картину со стороны. Я лежала в кровати, вся в крови. Грязная, с грязной головой, в какой-то старой кофте. А Анатолий лежал чистый, умытый, в свитере, в рубашке. И говорил так, как говорят нормальные люди. И это от меня пахло спиртом – я рано утром нахлебалась

Разве заботиться об умирающих людях – это не отдельная профессия? Разве все способны быть и матерью, и женой, и нянькой? Разве это заложено природой? Значит, в меня не заложено. Я хотела быть женой, любимой. Хотела, чтобы обо мне заботились. Обо мне! Кому я могла это сказать? Кто бы меня понял?

Иногда меня мучили угрызения совести – ведь остальные женщины справляются, ухаживают, неужели я хуже? Если Ксения, или Аня, или врачи сказали бы мне, что это нормально – испытывать постоянный страх, депрессию, не находить в себе сил даже встать, – мне было бы легче, намного легче. Если бы нашлась женщина, которая бы тоже «не могла», мне было бы легче. Но все вокруг как сговорились – от меня ждали подвига, самопожертвования. Я должна была стать медсестрой, сиделкой, научиться делать уколы, массировать, обрабатывать, разбираться в мазях от пролежней, не быть брезгливой. И при этом улыбаться, радоваться каждому новому дню. Ведь еще один день я проживу с мужем. Пусть больным, но живым.

Как-то он принес три килограмма картошки и килограмм лука. Знаете, мне никто никогда не приносил картошку и лук.

Хорошо помню, как сделала ремонт в ее комнате и поклеила новые обои. Беленькие, чистенькие, в мелкий розовый цветочек. Я так радовалась. Доставала эти обои, деньги немыслимые отдала, а у нее случилась истерика. Она требовала свои старые обои – серые, с тоскливым невнятным рисунком, которые лежали в каждом магазине и достались еще от предыдущих хозяев квартиры. Я на них уже смотреть не могла. Дочь плакала целую неделю. Я думала, что привыкнет – ребенок, шесть лет. Но она не привыкла и каждый день устраивала мне истерику по поводу этих обоев. Я пошла в магазин, купила один рулон и поклеила его кусками поверх новых. Выглядело это чу

Ему уже нельзя помочь, а мне еще можно! Об этом кто-нибудь думает?