Глава двенадцатая

Вечер среды. Спокойный, обворожительный, тепловато-удушливый вечерок. С экрана старого телевизора, доброго друга каждой порядочной семьи, подтянутая дикторша (очаровательная, хотя и далеко не юная) с характерной профессиональной бесстрастностью чеканила уже приевшийся за день текст последних новостей.

– Завтра рано вставать, – строгий голос матери вывел Настеньку из задумчивости и заставил подняться с кресла. Смуглянка автоматически поцеловала мать на ночь, пожелала крепкого сна отцу и с небывалой покорностью отправилась в свою комнатку, всем видом давая понять, что очень устала и сейчас немедленно разберёт свою постель, чтобы упасть в её прохладные белоснежные недра. Упасть и забыться, отдаться чарующему Морфею и пробыть в его плену до самого утра.

Настенька незаметно протащила в свою комнату серовато-молочный телефонный аппарат, плотно закрыла дверь и набрала нужный номер. Весёлый голос Дарьиного отца сообщил, что верной подруги ещё нет дома. Настя извинилась за поздний звонок и попросила передать, чтобы Дарья немедленно позвонила, как только соизволит вернуться.

Настя долго и сосредоточенно рассматривала свои миндалевидные розово-бежевые ноготки, потом прошлась по комнате взад-вперёд и взглянула на часы. Без пятнадцати одиннадцать, а Дашки всё нет. Укатила на гулянку со своим Владом и оставила Стаську мучиться от переизбытка информации. Уже стукнул третий час женской судьбы Настёны, а ей даже не с кем поделиться своими переживаниями. В голове метались сотни мучительных мыслей и чувств: от счастья и безмерной радости до сожаления и даже раскаяния. Чтобы убедить себя в том, что всё не так уж и плохо, Настя решила позаимствовать у матери из её неприкосновенных запасов грамм пятьдесят самогона, которые выпила залпом и, вытерев слёзы, вызванные горячительным напитком, стала ждать моментального результата. Но моментального ничего не произошло. Смятение ещё больше усугубилось невесть откуда взявшейся полуночной активностью. Настенька жаждала собеседника, советника, добрых утешающих слов, хотя чего доброго могла сказать ей Дарья, недолюбливающая Санечку и неоднократно осуждающая Настю за её, тогда ещё мысленный, блуд?

«Но Дарья сейчас повизгивает в объятьях Влада, – мрачно подумала Настенька, сгорающая от едкого одиночества и незаслуженной заброшенности. – И конечно же, ей сейчас не до меня».

За последнее время Даша сильно изменилась. Ушла в неизвестность, превратилась в сумрачную тень несуществующего бытия. Настенька с ужасом осознавала, что теперь рядом с собой подругу не чувствует, не осязает её присутствия; прочное бестелесное «я» Дарьи её пустое инертное тело покинуло. Дашенька стала теперь другая, чужая и даже отчего-то неприятная. Настёна ломала голову над причиной возникновения этих таинственных метаморфоз, приписывала их к вспыхнувшей к герою-музыканту феерической любви, но почему-то не находила в этой любви ничего любовного. Чувства Дарьи, несмотря на их силу и глубину, были какими-то эфирными, граничащими с убийственным безразличием. В своей безумной любви Дарья была похожа на умирающего, неистово влюблённого в свою сладостно-греховную жизнь, но уже смирившегося с необратимым трагическим финалом.

Её нужно было спасать, но беспокойная Настенька была слишком поглощена собственными проблемами и переживаниями, чтобы отвлекаться на чужие, и нуждалась в помощи ничуть не меньше, чем её пасмурная подруга.

Отчего так пессимистично? Вот вам пример любви, неоднократно воспетой инженерами слова, выдающимися творцами-слагателями, любимцами муз, великими литераторами, романистами, поэтами и ещё многими другими достойными людьми. Любовь должна быть тождественна счастью, быть его сопутствующим синонимом (почему нет, если любовь взаимна и беспрепятственна?), должна пробуждать в любящей душе восторг, трепет, нежность, страсть, ликование, здоровую активность, альтруизм и прочее-прочее доброе и хорошее. Страшна та любовь, которая с самого своего возникновения лишена препятствий, развивается легко и быстро, не наталкиваясь на искусственно созданные помехи, не вымученная, не заслуженная, а потому токсичная, деструктивная, патологическая. Над влюблённой коалицией Дарья-Влад, Настенька-Сашок витал зловещий дух проклятой музы, которая щедро одаривала своих подопечных чарующей гениальностью распада.

Гнусные мысли безжалостно добивали несчастную Настёну. Да что же плохого, собственно, произошло? Сашка был предельно нежен и заботлив, но всё это было похоже на один трудовой день из его обязательной рабочей смены. А где, спрашивается, непередаваемые ощущения и бурные эмоции?

Какие к чёрту эмоции, если он пишет песни всем пробегающим через его постель шлюхам! Ну, пусть не всем, и всё равно ведь пишет. Песни красивые, безусловно, а самое главное, что в своём коротком содержании они передают суть Сашкиной жизни. И эта суть примерно такая: сегодня Лиза, завтра Света, а послезавтра неплохо бы поменять позу. Фу, как мерзко! Как убого! Как грязно и избито!

По шаблонным представлениям наивной Насти чистая любовь (а её любовь была безоговорочно чистая, доверчивая и непорочная) не может быть такой тривиальной, такой обыденной, такой неодухотворённой!

Настенька закрыла лицо руками и отчаянно застонала. Гулкий её голосок потонул в осторожных ладонях, предусмотрительно изолирующих всякий шум, способный потревожить родительский сон. Мягкий треск телефона (Настенька предусмотрительно убавила громкость звонка по тем же причинам) заставил её вздрогнуть. Резким движением она сняла телефонную трубку и нетерпеливо приложила её к уху.

– Где тебя носит? – с лёту выпалила хрипловатым шепотом Настя. – Сколько можно тебе звонить?!

– Что-то случилось? – удивлённо спросила Дарья, чувствуя, что Настёна вот-вот взорвётся от переизбытка разнородных чувств.

– Случилось! Мы с Сашкой… Ну, того… Короче, ты поняла…

– Поняла, – мрачно протянула Дарья и тут же прикрыла трубку ладошкой, чтобы не услышала мама. – Вы предавались любви в гараже, между делом выкуривая по сигарете.

– Угадала.

– Не угадала. Просто мы там были после вас. Накурили так, что дышать было невозможно, про всё остальное я уже молчу.

– И тебя волнует только это? – всхлипнула в трубку Настя икающим от волнения голоском. – Твоя подруга в кои-то веки стала полноценной женщиной, а ты…

– Ты не пила случаем? – перебила Дарья, придав своему голосу как можно больше суровости.

– Пятьдесят грамм для успокоения совести, – призналась Настя и как-то догадалась, что Дарья морщит нос. – Послушай, Дашка, как ты думаешь, я правильно поступила?

– Не знаю, – ответила подруга. – Ты, главное, никогда ни о чём не жалей. Сашка у нас мальчик опытный. Лучше него не смог бы никто.

Настя прокрутила через себя слова Дарьи и, поняв, что они не лишены смысла, слегка воодушевилась.

– Главное, чтобы этот паршивый кобель тебя не обрюхатил, – не удержалась от искушения Дарья и добавила-таки и без того в несладкую бочку ложку отменнейшего дёгтя.

– Нет, ну ты просто невыносима! – жалобно простонала Настенька, странным образом почувствовав облегчение от едко-язвительной реплики подруги. – Всё вывернешь задом наперёд.

– Учу тебя премудростям жизни, – тёплым усталым голосом ответила Дарья.

– От тебя веет умиротворением и здоровым счастьем, – отметила чуткая Настя, и лицо её невольно растянулось в мечтательной улыбке.

– О да. Жизнь не перестаёт радовать меня милыми сюрпризами.

– Жизнь или Влад? – уточнила Настя.

– И то, и другое. Он посвящает мне песни и влюбляет в себя ещё больше. Господи, Стаська, если бы ты только слышала эти песни. Эффект наркотического экстаза, не меньше. Я пьянею от них, он меня ими зомбирует. Никогда не думала, что способна вдохновлять человека на такие шедевры! – восторженно-одухотворённо воскликнула Дарья. – У нас с Владом сейчас такая замечательная пора в отношениях! Такое эдемское счастье! Такое чувство, будто у нас с ним медовый месяц. Даже не верится, что несколько дней назад я с ним даже разговаривать не хотела.

– А вот у нас с Санечкой всё наоборот, – пожаловалась с тяжёлым грустным вздохом Настенька. – Сначала любовь до гроба, а потом…

– Что – «потом»?

– Ну, пока ничего, но какое-то предчувствие мучает, – призналась капризная кокеточка страдальческим голосом

– Стаська, спокойно, – скомандовала Дарья, и Настёна учуяла в её решительном голосе те самые генетически заложенные фельдмаршальские нотки. – У тебя просто депрессия. В конце концов, девственности не каждый день лишаешься. Сашка тебя не бросит, если ты этого, конечно, боишься.

– И этого тоже. Сама знаешь, у нас всё так спонтанно началось. Ни цветов тебе, ни серенад под балконом.

– Если ты будешь мечтать только об этом, то на всю жизнь можешь остаться старой девой.

– Старой девой? – с удивлением переспросила Настя. Удалила трубку от уха, пытливо посмотрела в её ровные дырочки (что она хотела там увидеть!), затем снова приложила к уху и несколько спокойнее повторила: – Старой девой? Ты сказала: «старой девой»?

Дарья, проигнорировав вопрос, сухо откашлялась в трубку.

– Нет, я не верю, – Настенька замотала тёмной головой. – Наша феминистка заговорила о горестях старых дев!

Дарья фыркнула в трубку, но предпочла ничего не отвечать.

– Да-а уж, искорежила тебя жизнь, – беззлобно заметила Настя, с радостью ощущая в себе прилив здорового легкомыслия и беспечности (воздействие алкоголя или влияние верной подруги?) – Ещё пару недель назад ты имела иное мнение по этому вопросу.

– Имела, имею и от своих слов не отказываюсь. Я слышу, ты взбодрилась. Значит, мой долг перед отчизной выполнен.

– Не хочешь ли ты сказать, что умываешь руки? – преувеличенно сурово поинтересовалась Настенька, которая ещё не собиралась прощаться и у которой было ещё много чего сказать.

– Именно, – легко ответила неблагодарная ведьмочка. – Устала, хочу спать. Между прочим, нам с Владом пришлось делать генеральную уборку гаража. После вас там был страшный кавардак. Не могу понять, как Сашок мог такое допустить: на его священном синтезаторе валялась смятая пачка из-под сигарет, а высыпавшаяся табачная шелуха – ты не представляешь! – забилась между клавишами! – с театральным ужасом воскликнула Дашенька.

– Интуиция мне подсказывает, что не только уборка гаража заставила вас с Владом задержаться допоздна, – скабрезно заметила Настёна и, не дав подруге возможности оправдаться (или, может, похвастаться), добавила: – Ладно, иди дрыхнуть, нытик! Отпускаю!

Настя снисходительно улыбнулась и царственным жестом опустила трубку на рычаг.