Martha Hall Kelly

Lilac Girls

Copyright © 2016 by Martha Hall Kelly

© И. Русакова, перевод, 2018

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2018

Издательство АЗБУКА®

Моему мужу, из-за которого все еще щелкает моя пудреница

Часть первая

Глава 1
Кэролайн
Сентябрь 1939 года

Если бы я знала, что мне предстоит встреча с мужчиной, который подействует на меня, как удар костяного фарфора по терракоте, я бы поспала подольше. Но вместо этого я с утра пораньше вытащила из постели нашего флориста мистера Ситвелла и заставила его сделать бутоньерку – мой первый консульский гала-прием должен был пройти по всем правилам подобных церемоний.

На Пятой авеню я нырнула в толпу. Мимо меня проталкивались мужчины в серых фетровых шляпах, с подборками утренних газет с безобидными заголовками на первых полосах. В тот день на востоке царили тишь да гладь и ничто не предвещало перемен. Единственным зловещим знаком со стороны Европы был долетавший с Ист-ривер запах стоячей воды.

На подходе к нашему зданию на углу Пятой авеню и Сорок девятой улицы я почувствовала, что за мной из окна наверху наблюдает Рожер. Он увольнял людей и за меньшие провинности, чем опоздание на двадцать минут, а в единственный день в году, когда элита Нью-Йорка открывает свои кошельки и разыгрывает любовь к Франции, не до какой-то жалкой бутоньерки.

В лучах утреннего солнца засверкали выгравированные на угловом камне буквы: «LA MAISON FRANCAIS». Френч-билдинг, французское консульство, стояло бок о бок с Бритиш-Эмпайр-билдинг фасадом на Пятую авеню и было частью Рокфеллер-центра, нового комплекса Рокфеллера-младшего из известняка и гранита. В то время там располагалось много иностранных консульств, это было такое рагу международной дипломатии.

– Проходим до конца и поворачиваемся лицом к выходу, – сказал Кадди, наш лифтер.

Мистер Рокфеллер тщательно отбирал кадры на эту должность, манеры и внешность имели большое значение. Кадди был суров на вид, и, хотя в волосах у него уже появилась седина, комплекция не соответствовала возрасту.

– Сегодня у вас людно, мисс Ферридэй, – добавил Кадди, не отрывая взгляда от светящихся цифр над дверью. – Пиа сказала, пришли два корабля.

– Превосходно.

Кадди стряхнул невидимую пылинку с рукава синего форменного пиджака.

– Еще один долгий вечер?

Для самого быстрого лифта в мире наш поднимался целую вечность.

– Сегодня к пяти закончу. Вечером – гала-прием.

Я любила свою работу. Бабушка Вулси ухаживала за раненными в битве при Геттисберге и стала родоначальницей нашей семейной традиции. Правда, моя волонтерская деятельность по организации помощи семьям при консульстве Франции не являлась работой в буквальном смысле этого слова. Любовь к Франции и всему, что с ней связано, была у меня в крови. Да, мой отец был наполовину ирландцем, но сердце его принадлежало Франции. Плюс мама унаследовала квартиру в Париже, где мы проводили каждый август, так что я чувствовала себя там как дома.

Лифт остановился. Через двери доносился нарастающий гул голосов – меня даже в дрожь бросило.

– Третий этаж, – объявил Кадди. – Консульство Франции. Будьте внимательны…

Двери открылись, и шум снаружи заглушил учтивые слова лифтера. Холл перед нашей приемной был забит до отказа – ступить некуда. В то утро в нью-йоркскую гавань прибыли два океанских лайнера «Иль-де-Франс» и «Нормандия», оба с состоятельными пассажирами на борту, которые бежали от неопределенности во Франции. Как только подали сигнал, разрешающий сходить на берег, пассажиры первого класса устремились в консульство улаживать проблемы с визами и другие малоприятные вопросы.

Я протиснулась мимо нескольких леди, одетых по последней парижской моде. Они о чем-то болтали в облаке «Арпеджио», и капельки морской воды еще блестели в их волосах. Такого рода публика привыкла иметь неподалеку официантов с хрустальными пепельницами и бокалами с шампанским. Посыльные с «Нормандии» в ярко-красных пиджаках и посыльные с «Иль-де-Франс» в черных наступали друг другу на пятки. Я вклинилась в толпу и начала пробиваться к столу секретаря в конце комнаты. Мой платок из шифона зацепился за застежку жемчугов одной из прелестниц. Пока я его высвобождала, зазвонил и остался без ответа телефон внутренней связи.

Рожер.

Я снова ринулась вперед и почувствовала, как кто-то похлопал меня по заду. Оглянувшись и увидев ослепительную улыбку какого-то мичмана, я бросила:

– Gardons nos mains pour nous-mêmes^[1].

Парень в ответ поднял руку над головой и тряхнул ключами от своей каюты на «Нормандии». Ну хоть молодой, обычно мне оказывали знаки внимания кавалеры «за шестьдесят».

Наконец я добралась до стола нашего секретаря. Она была на месте – печатала, не поднимая головы.

– Bonjour, Пиа.

Кузен Рожера, парень лет восемнадцати с темными миндалевидными глазами, сидел на столе Пиа, закинув ногу на ногу. В одной руке он держал сигарету, а другой перебирал шоколадные конфеты в коробке (излюбленный завтрак Пиа). Мой бокс с «входящими» уже был забит папками.

– Vraiment?^[2] И что же в нем доброго? – отозвалась она, так и не подняв головы.

Пиа была больше чем секретарь. Мы все совмещали обязанности. Пиа регистрировала новых клиентов и заводила на каждого папку, печатала обширную корреспонденцию Рожера и расшифровывала ежедневные потоки «морзянки», которые были живительной кровью нашего офиса.

– А почему здесь так душно? – удивилась я. – Пиа, телефон звонит.

Пиа подцепила из коробки конфету.

– Он постоянно звонит.

Кавалеры тянулись к Пиа так, будто она испускала волны, которые могли уловить только мужчины. Девушка, безусловно, была привлекательна от природы, но я подозревала, что значительная часть ее популярности обеспечивалась обтягивающими свитерами.

– Пиа, не могла бы ты сегодня взять несколько из моих дел? – спросила я.

– Рожер говорит, что я не должна вставать с этого стула. – Она выдавила наманикюренным большим пальцем земляничный крем из шоколадной оболочки конфеты. – А еще он хочет видеть тебя прямо сейчас. Но я тут подумала о женщине, которая проспала всю ночь в холле. – Пиа помахала передо мной половиной стодолларовой купюры. – И вон тот толстяк с собачками сказал, что, если примешь его первым, он отдаст тебе вторую половинку.

Пиа кивнула в сторону упитанной пожилой пары, которая сидела возле моего кабинета. Каждый держал по две таксы в серых намордниках. Как и Пиа, я тоже работала по разным направлениям: потребности французских семей, которые здесь, в Нью-Йорке, переживали трудные времена; руководство моим Фондом французских семей; и благотворительность – отправка посылок сиротам за океан. Я совсем недавно ушла из многолетнего бродвейского проекта, последний пункт моих обязанностей в сравнении с ним – сущие пустяки. Кофры разбирать куда сложнее.

Наш шеф, Рожер Фортье, появился в дверях своего кабинета.

– Кэролайн, зайди ко мне. Бонне отменяется.

– Рожер, не может быть. Ты шутишь?

Новость была как удар под дых. Я за несколько месяцев до приема «забронировала» Бонне как нашего основного докладчика.

– Сейчас непросто быть министром иностранных дел Франции, – буркнул через плечо Рожер, возвращаясь в кабинет.

Я зашла к себе и пролистала «Вилдекс»^[3] на моем столе.

Интересно, мамин друг, буддийский монах Аджан Ча, сегодня свободен?

– Кэролайн… – позвал Рожер.

Я схватила «Вилдекс» и поспешила к нему в кабинет, обойдя по пути пару с таксами, которая изо всех сил изображала страдальцев.

– Ты почему сегодня опоздала? – спросил Рожер. – Пиа уже два часа на месте.

Генеральный консул Рожер Фортье занимал угловой кабинет с видом на Рокфеллер-плаза и «Променад кафе». Зимой эту утопленную ниже тротуара площадку покрывал знаменитый каток, но летом здесь расставляли столики, между которыми сновали официанты в смокингах и фартуках до колена. За кафе «падал» на землю массивный золотой Прометей Пола Мэншипа с украденным огнем в руке. А уже за Прометеем на семьдесят этажей к синему небу выстреливал Ар-Си-Эй-билдинг. У Рожера было много общего с высеченной над входом в здание фигурой Мудрости в образе мужчины. Нахмуренные брови. Борода. Недовольный взгляд.

– Заскочила к флористу за бутоньеркой для Бонне…

– О, ради этого и пол-Франции может подождать.

Рожер вцепился зубами в пончик, и сахарная пудра посыпалась ему на бороду. Консул, несмотря на то что, как бы это помягче выразиться, был здоровяком, никогда не испытывал недостатка в женском внимании.

На столе Рожера громоздились папки с секретными документами и досье пропавших граждан Франции. Согласно «Руководству консульства Франции», в обязанности Фортье входили: «Помощь французским гражданам в Нью-Йорке в случае ограбления, серьезной болезни или ареста. Решение вопросов, касающихся метрических свидетельств, усыновления и потери документов. Организация визитов дипломатов и официальных лиц Франции. Содействие при возникновении политических проблем и стихийных бедствий». Благодаря ситуации в Европе работы хватало по всем направлениям, если приравнять Гитлера к стихийному бедствию.

– Вообще-то, меня ждут дела…

Рожер толкнул бумажную папку, и она заскользила по полированному столу для совещаний ко мне.

– У нас не просто нет спикера. Я полночи переписывал речь Бонне. Пришлось обойти тот факт, что Рузвельт не против того, чтобы Франция покупала американские самолеты.

– Французы могут покупать любые самолеты.

– Кэролайн, мы тут заняты сбором денег. Сейчас не время раздражать изоляционистов. Особенно богатых.

– Но они в любом случае не поддерживают Францию.

– Нам не нужна плохая пресса. «Не слишком ли Штаты потакают Франции?» «Не послужит ли это еще большему сближению Германии и России?» Да я третье предложение закончить не успею, как меня перебьет какой-нибудь репортер. И мы не должны упоминать Рокфеллеров… Не хочу выслушивать по телефону Младшего. Хотя теперь, когда у нас нет Бонне, он так и так позвонит.

– Рожер, это катастрофа.

– Возможно, придется все переделать.

Фортье провел длинными пальцами по волосам и оставил свежие борозды в брильянтине.

– Вернуть сорок тысяч долларов? А как же Фонд французских семей? Я и так на последнем издыхании. Плюс мы заплатили по десять долларов за уолдорфский салат…

– Они называют это салатом? – Рожер пролистал свои карточки с контактами, половина записей была неразборчива и перечеркнута крест-накрест. – Как пафосно… Шинкованные яблоки с сельдереем. Да еще сырые грецкие орехи…

Я терзала свой «Вилдекс» на предмет известных персон. Мы с мамой были знакомы с Джулией Марло, знаменитой актрисой, но она уехала в турне по Европе.

– Как насчет Питера Пэтаута? Мамины люди прибегали к его услугам.

– Архитектор?

– Архитектор Всемирной выставки. У них там робот семь футов в высоту.

– Скука. – Рожер похлопал по ладони серебряным канцелярским ножом.

Я пролистала карточки до буквы «Л».

– А капитан Лихьюд?

– С «Нормандии»? Ты серьезно? Ему платят за то, что он скучный.

– Рожер, ты не можешь отмахиваться от всех предложений. А Пол Родье? Если верить Бетти – все о нем только и говорят.

Рожер поджал губы – хороший знак.

– Актер? Я видел его на сцене. Неплох. Высокий и привлекательный, если тебе такие нравятся. Быстрый метаболизм, не иначе.

– По крайней мере, мы можем быть уверены в том, что он запомнит текст.

– Но он непредсказуем. И женат к тому же, так что не строй планы.

– Мужчины меня уже не интересуют.

В тридцать семь я смирилась с одиночеством.

– Не уверен, что Родье с этим согласится. Ладно, выбор за тобой, но проследи, чтобы твой спикер не отклонялся от текста. Ни Рузвельта…

– Ни Рокфеллеров… – закончила я.

В промежутках между текущими делами я обзвонила возможных в подобной ситуации кандидатов на роль спикера и была вынуждена признать, что кандидат один – Пол Родье. Он был в Нью-Йорке, играл в американском мюзикле «Улицы Парижа» в театре «Бродхерст», где феерически дебютировала Кармен Миранда.

Я позвонила в агентство Уильяма Морриса, там мне ответили, что все разузнают и перезвонят. Спустя десять минут агент месье Родье сообщил, что в этот вечер театр закрыт и, хотя у его клиента нет смокинга, он почтет за честь выступить на нашем гала-приеме и готов обсудить детали в «Уолдорфе». Я тут же помчалась переодеться в мамино черное платье от Шанель, благо наша квартира была на Восточной Пятидесятой улице, в двух шагах от «Уолдорфа».

В гостиницу я вошла, когда двухтонные бронзовые часы, как колокол Вестминстерского собора, отбивали очередные полчаса. Месье Родье я нашла в примыкающем к лобби баре ресторана «Пикок-эли». Он сидел за столиком, а гости в великолепных нарядах уже начинали подниматься в Большой банкетный зал.

– Месье Родье? – спросила я.

Рожер был прав относительно его привлекательности. Первое, что бросалось в глаза при встрече с Полом Родье, – его невероятная улыбка, но это уже после потрясения от его физической красоты.

– Не представляю, как вас отблагодарить за то, что вы так быстро откликнулись на нашу просьбу.

Родье поднялся, и сразу стало понятно, что по телосложению ему больше подходит участие не в бродвейских постановках, а в гребной регате на реке Чарльз. Он собрался поцеловать меня в щеку, но я протянула руку, и он ее пожал. Приятно было познакомиться с мужчиной моего роста.

– Всегда рад помочь.

Проблема была в его костюме: зеленые брюки, темно-лиловый пиджак спортивного кроя и, что хуже всего, черная рубашка. Только священники и фашисты носят черные рубашки. И гангстеры, конечно.

– Вы не хотите переодеться? – Я с трудом сдержалась, чтобы не пригладить его волосы, которые по длине вполне можно было стянуть в хвост резинкой. – Или побриться?

Со слов агента месье Родье я знала, что он проживает в «Уолдорфе», а значит, его бритвенный набор был в нескольких этажах над рестораном.

Пол пожал плечами:

– Я так одеваюсь.

Типичный актер. Это можно было предвидеть.

Поток гостей в направлении банкетного зала нарастал. Женщины в потрясающих платьях, мужчины во фраках и лакированных «оксфордах» или оперных лодочках из телячьей кожи.

– Это мой первый гала-прием, – призналась я. – Единственный вечер, когда консульство собирает пожертвования. В приглашениях указано: «Все мужчины – во фраках».

Налезет на него старый смокинг отца? Длина рукава подойдет, а вот в плечах точно будет тесноват.

– Мисс Ферридэй, вы всегда такая… напористая?

– Видите ли, здесь, в Нью-Йорке, индивидуальность не слишком приветствуется. – Я вручила ему скрепленные скобками листы. – Уверена, вам не терпится просмотреть текст выступления.

Родье протянул их обратно:

– Нет, благодарю.

Я снова впихнула ему текст:

– Но генеральный консул лично все это написал.

– Повторите, ради чего я в этом участвую?

– Ради вынужденных покинуть свой дом граждан Франции. И ради моего Фонда французских семей. Мы помогаем сиротам, которые потеряли родителей по множеству разных причин. Ситуация во Франции неопределенная, и для них мы – единственный постоянный источник одежды и продовольствия. Плюс ко всему сегодня на приеме будут Рокфеллеры.

Родье полистал речь.

– Я бы на их месте просто подписал чек – и никаких приемов.

– Рокфеллеры – наши самые щедрые благотворители, но, прошу, не упоминайте о них в своей речи. И о президенте Рузвельте. О самолетах, которые США продает Франции, тоже не стоит упоминать. Кое-кто из наших гостей, безусловно, любит Францию, но они предпочли бы пока не касаться вопроса войны. Консул хочет обойти все скользкие темы.

– Публика всегда чувствует, когда ходишь вокруг да около.

– Не могли бы вы просто зачитать речь, месье?

– Мисс Ферридэй, беспокойство может привести к сердечному приступу.

Я вытащила булавку из бутоньерки.

– Вот… для нашего почетного гостя.

– Muguet?^[4] – удивился Родье. – Где вы их нашли в это время года?

– В Нью-Йорке можно найти все, что угодно. Наш флорист выращивает их из семян.

Я положила ладонь на лацкан его пиджака и по самую головку воткнула булавку во французский вельвет.

Это он так пахнет или цветы? И почему американские мужчины не пахнут как ландыши? Или как тубероза?

– Вы ведь знаете, что ландыш – ядовитый цветок? – уточнил Родье.

– Тогда не ешьте его. По крайней мере, пока не закончите читать речь. Или если публика вас освистает.

Родье рассмеялся, и мне даже пришлось отступить на шаг. Такой искренний смех – редкость в светском обществе, особенно в ответ на мои шутки.

Я проводила Родье за кулисы и буквально остолбенела – эта сцена была раза в два больше любой из всех бродвейских, на которых мне приходилось выступать. Мы посмотрели в зал. Со сцены открывался вид на море столов с зажженными свечами. Люстра уолдорфского хрусталя и ее шесть сателлитов были притушены, и столы напоминали украшенные огнями корабли в ночи.

– Она просто огромная, – пробормотала я. – Вы справитесь?

Родье повернулся ко мне:

– Мисс Ферридэй, это моя работа.

Я побоялась, что дальнейшее общение осложнит ситуацию, поэтому оставила Родье с текстом речи в кулисах и постаралась не зацикливаться на его коричневых замшевых туфлях. Надо было проверить, как Пиа рассадила гостей; схема рассадки была выверена тщательнее, чем любой план полетов люфтваффе. И да – девушка просто разбросала карточки по шести столам Рокфеллеров, так что мне пришлось разложить их в нужном порядке. После я заняла свое место между кухней и столом для почетных гостей. По трем сторонам огромного зала поднимались три яруса лож в красной драпировке, и в каждой – обеденный стол.

Все семнадцать сотен мест должны быть заняты, и, если у нас не получится, многие несчастные останутся без помощи.

Гости начали занимать свои места. Океан белых галстуков, фамильных бриллиантов и такое количество платьев с Фобур-Сент-Оноре, что можно заполнить все лучшие магазины Парижа. Одни только корсеты с легкостью покрыли бы продажи третьего квартала и «У Бердорфа», и «У Гудмана». Метрдотель в ожидании сигнала к подаче замер в стойке у моего локтя. Появилась Эльза Максвелл – сплетница, профессиональная устроительница светских приемов и непревзойденный, что называется ne plus ultra, мастер саморекламы.

«Она просто запомнит ужасы сегодняшнего приема или снизойдет до того, что снимет перчатки и все запишет?» – мелькнула у меня мысль.

На момент появления миссис Корнелиус Вандербильт (или как ее именовал Рожер – «Ее Милость»), со сверкающим бриллиантовым ожерельем в четыре яруса от «Картье», почти все столики были заняты. Едва зад Ее Милости вошел в контакт с подушкой кресла, а ее накидка из песца в комплекте с головой и лапами легла на спинку, я подала сигнал к началу приема. В зале приглушили свет, и Рожер вразвалку вышел на залитый светом прожекторов подиум. Его встретили аплодисментами. Я волновалась сильнее, чем в те времена, когда сама выходила на сцену.

– Mesdames et Messieurs, министр иностранных дел Бонне шлет свои самые искренние извинения, но он не сможет присутствовать на нашем сегодняшнем приеме.

Публика загудела – никто не знал, как реагировать на это сообщение.

Неужели министр рассчитывает письмом собрать пожертвования? Или по звонку в Вашингтон?

Рожер поднял руку и продолжил:

– Но перед вами выступит другой француз. Он не занимает поста в правительстве, но зато играет лучшие роли в постановках на Бродвее.

Гости начали перешептываться. Нет ничего лучше сюрприза, конечно при условии, что он приятный.

– Итак, встречайте – месье Пол Родье.