Впрочем, уже и того, что он сказал, было для меня вполне достаточно; я чувствовал себя до такой степени низким и гадким существом, что, кажется, готов был целовать ноги этому негру для того, чтобы он взял назад только что сказанные им слова.
Лишь по прошествии четверти часа я собрался в достаточной степени с духом, чтобы войти, в свою очередь, в шалаш и смиренно просить извинения у негра; я сделал это – и никогда потом в этом не раскаивался. Я перестал после того дурачить Джима и так бессовестно над ним подшучивать. Я не позволил бы себе, впрочем, выкинуть и последней, только что рассказанной шутки, если бы знал, что он примет ее так близко к сердцу.