Портрет Маннергейма стал бы гораздо более привлекательным по меркам XXI века, если бы мы могли сказать, что только глубокие демократические убеждения генерала отвратили его от тоталитарной идеологии и практики коммунизма. Но это будет неправдой. Глубокая неприязнь, которую Маннергейм испытывал к российским большевикам, а затем – к германским фашистам, была не чем иным, как естественным со стороны блестящего аристократа неприятием беззаконной власти разнузданной черни. По своим политическим взглядам барон Маннергейм был скорее сторонником «просвещенной» конституционной монархии, нежели парламентской демократии, а «свобода», о которой он часто говорит в своих мемуарах, понималась им (на наш взгляд) как свободно взятая на себя обязанность аристократической элиты заботиться о благе общества. Так, как она (элита) это благо понимает. Но вот именно готовности к активному и, если потребуется, жертвенному исполнению аристократией своего долга перед Родиной и не увидел Маннергейм в охваченной революционным безумием России. Его попытки организовать русских офицеров для отпора волне солдатской анархии наткнулись на стену равнодушия и трусости. В декабре 1917 г. Маннергейм уезжает (как оказалось, навсегда) из России. В Финляндию он приехал, «освободившись» от всего движимого и недвижимого имущества, с русским ординарцем и портретом Николая II, каковой портрет неизменно стоял на его рабочем столе. Ознакомившись с положением дел в стране, Маннергейм пришел к обнадежившему его выводу: «Наша страна обладала более широкими возможностями для спасения культуры и общественного строя, чем Россия. Там я наблюдал только отсутствие веры и пассивность, на Родине же я ощутил неизбывное стремление людей сражаться за свободу» (22).

Правительство Свинхувуда поручило русскому генералу Маннергейму создать (практически на пустом месте) регулярную армию, которая могла бы противостоять финской и российским отрядам Красной гвардии, и шведский барон взялся за это дело, вложив в него весь свой огромный военный опыт и страстность недюжинного характера. Один из приказов Маннергейма (отданный по иронии судьбы 23 февраля 1918 г., в день, который в Советском Союзе будет назван «днем Советской Армии») звучал так:

«…Ленинское правительство, которое одной рукой обещало Финляндии независимость, другой послало свои войска и своих молодчиков завоевывать, как они сами объявили, Финляндию обратно и кровью подавлять с помощью нашей Красной гвардии молодую свободу Финляндии… Нам не нужно принимать, как милостыню, землю, принадлежащую нам и связанную с нами кровными узами, и я клянусь именем финской крестьянской армии, главнокомандующим которой я имею честь быть, что я не вложу меча в ножны, прежде чем законный порядок не воцарится в стране, прежде чем все укрепления не будут в наших руках, прежде чем последний ленинский солдат и бандит не будет изгнан как из Финляндии, так и из Беломорской Карелии…» (37)

Еще один важный для нас момент – это старательно тиражируемый советской (да и постсоветской) историографией тезис о германофильстве Маннергейма и якобы решающей роли немцев в подавлении «пролетарской революции» в Финляндии. Происхождение этого мифа более чем понятно – таким образом перекидывался «мостик» из 18 в 41-й год, и вынужденный союз социал-демократической Финляндии с гитлеровской Германией (о причинах, содержании и последствиях которого пойдет речь в Части 2) представлялся как естественное продолжение «антисоветского курса ставленника финской буржуазии на союз с германским фашизмом». Фактически же первым и единственным условием, которое Маннергейм, принимая на себя в январе 1918 г. командование белой армией Финляндии, поставил перед главой финляндского правительства Свинхувудом, заключалось в том, что правительство ни в коем случае не будет обращаться к Германии за военной помощью в подавлении красного мятежа. Когда же выяснилось, что правительство Свинхувуда не выполнило своего обещания и за спиной главнокомандующего обратилось к немцам, Маннергейм добился по меньшей мере того, чтобы немецкие войска были переданы под его командование. Вот как он описывает эти события в своих «Мемуарах»:

«Первой моей мыслью было подать в отставку. Если сенат обманул меня, то он не мог требовать, чтобы я и дальше продолжал исполнять свои обязанности… Постепенно у меня созрело новое решение… Взвесив все за и против, я решил остаться на своем посту и постараться в будущем придерживаться лояльного сотрудничества с сенатом… 5 марта я отправил генерал-квартирмейстеру Германии Эриху фон Людендорфу телеграмму… В первую очередь немецким частям сразу же после высадки на территорию Финляндии следовало подчиниться финскому верховному командованию… В случае принятия этих условий, говорилось в конце телеграммы, я могу заявить от армии Финляндии, что мы приветствуем в нашей стране храбрые немецкие батальоны и готовы выразить им благодарность от лица всего народа…» (22)

Маннергейм писал свои воспоминания в середине XX века, когда многие из участников и очевидцев этих событий были еще живы, тем не менее никто из них не подверг сомнению достоверность всей этой истории. В любом случае, не вызывает никакого сомнения тот факт, что ровно через две недели после «парада победы» белой армии в Хельсинки, 30 мая 1918 г. Маннергейм отказался от всех руководящих постов и уехал из страны в знак протеста против намерения правительства Свинхувуда передать реорганизацию финской армии в руки немецких генералов. Мотивы своего решения он сообщил членам сената в весьма энергичных выражения: «Пусть никто даже не думает, что я, создавший армию и приведший практически необученные, плохо вооруженные войска к победе только благодаря боевому настрою финских солдат и преданности офицеров, теперь покорюсь и буду подписывать те приказы, которые сочтет необходимыми немецкая военная администрация».

Причины антигерманской ориентации Маннергейма также вполне понятны. Дело тут не только в привитом с детства англофильстве, не только в естественной для русского генерала времен Первой мировой войны неприязни к немцам. В отличие от политических руководителей очень еще молодого финляндского государства с их, увы, провинциальным образованием и кругозором, Маннергейм уже только в силу своих огромного жизненного опыта и личных связей с ведущими европейскими политиками понимал, что Германия стоит на пороге поражения в войне и гибели. Во внешней политике Финляндии следовало ориентироваться на союз со странами англо-франко-американского блока, к каковому союзу Маннергейм усиленно (и в конечном итоге – вполне успешно) стремился. 12 декабря 1918 г. Свинхувуд вынужден был уйти в отставку, и парламент назначил Маннергейма регентом (Финляндия тогда еще формально считалась конституционной монархией). Назначение состоялось заочно, так как сам регент находился с полуофициальным визитом в Западной Европе, где он смог, мобилизовав свои старые знакомства, провести важные переговоры с руководителями внешнеполитических ведомств стран Антанты и добиться от них предоставления Финляндии экстренной продовольственной помощи.

Что же касается влияния немецкой «интервенции» на ход и исход гражданской войны в Финляндии, то факты таковы. Немецкие войска состояли из одной недоукомплектованной дивизии генерала Гольца численностью в 7 тыс. человек, которая высадилась 3 апреля в Ханко, и еще более недоукомплектованной пехотной бригады полковника Бранденштайна численностью в 2 тыс. человек, которая высадилась в Ловисе (поселок на берегу Финского залива примерно в 100 км восточнее Хельсинки) 7 апреля (22). Итого 9 тыс. штыков. Самая крупная группировка Красной гвардии, так называемая северная армия численностью порядка 25 тыс. человек, была к этому времени уже разгромлена белой армией в ходе ожесточенных двухнедельных боев близ города Тампере. Но и после этого, на момент прибытия немцев в начале апреля 1918 года, силы Красной гвардии состояли, по оценке Маннергейма, из 70 тыс. человек, включая 30 тыс. в слабо подготовленных к боевым действиям местных отрядах (22). Даже со всеми оговорками о том, что дивизия регулярной германской армии в бою во многом превосходила наспех вооруженные красногвардейские отряды, говорить о каком-то «решающем» вкладе немецких войск в победу белой армии не приходится.

Наконец, обсуждая причины появления немецких войск на берегах Финского залива, нельзя не отметить, что правительство Ленина – Троцкого – Сталина несет за это ответственность несравненно большую, нежели финское правительство Свинхувуда. Гражданская война в Финляндии развертывалась в условиях большой общеевропейской войны. Поворотным моментом в этой войне стал сепаратный Брестский мир, заключенный между Германией и Советской Россией. В соответствии с условиями сепаратного соглашения немецкие войска получили право оккупировать Украину, большую часть Белоруссии, Литву, Латвию, Эстонию. И Финляндию. «Революционные матросы российского Балтийского флота, – пишет Маннергейм, – в соответствии с соглашением между Россией и Германией, подписанным 5 апреля, покинули Хельсинки». Фактически Маннергейм и его белая армия значительно уменьшили масштаб германского вмешательства и предотвратили оккупацию всей Финляндии, каковая оккупация могла бы стать вполне логичным завершением загадочной истории «взаимодействия» большевиков и кайзера Вильгельма…

Вернемся, однако, от бурных перипетий удивительной судьбы барона Маннергейма к короткой истории «социалистической рабочей Финляндии». Для этого нам придется процитировать еще один фрагмент из «Мемуаров» маршала:

«Вечером 25 апреля 1918 г. члены мятежного правительства и диктатор Маннер приняли решение, не делающее им чести: они бежали и оставили свои войска на произвол судьбы. Это произошло в ночь на 26-е: высшие руководители мятежного движения взошли на борт трех кораблей и отправились (из Выборга. – М.С.) в сторону Петрограда. Для того чтобы бегство прошло без осложнений, диктатор в своем последнем приказе потребовал охранять береговую линию любой ценой».

В Советской России «красных финнов» ждало множество дел. Прежде всего продолжение борьбы за «основные интересы пролетарской диктатуры» требовало создания истинно революционной партии. Не такой, какой оказалась финская социал-демократия, которая в решительный момент так и не смогла стать на сторону антиконституционного мятежа. 25–29 августа 1918 г. в Москве была учреждена «коммунистическая партия Финляндии». В числе руководителей партии оказались и вышеупомянутый К. Маннер, и товарищ О. Куусинен, которому еще предстоит быть многократно упомянутым на страницах этой книги. То, что политическая партия, намеренная взять всю полноту власти в Финляндии, формировалась в Москве, никого в то безумное время уже не удивляло («вопрос о границах государств есть вопрос второстепенный, если не десятистепенный…»).

Истины ради надо уточнить, что не все «высшие руководители» сбежали с тонущего корабля революции на отплывающий в Петроград пароход. Один из двух уполномоченных революционного правительства, подписавших 1 марта 1918 г. «договор об укреплении дружбы и братства», Э. Гюллинг оставался в Выборге до последней минуты, а затем, чудом избежав ареста, долгим кружным путем через Стокгольм приехал в Советскую Россию. Еще более запутанным оказался жизненный путь второго «подписанта», О. Токоя. Здесь мы опять возвращаемся к событиям, связанным с Брестским миром и его парадоксальными внешнеполитическими последствиями.

После того как немецкие войска пришли в Финляндию на помощь белому правительству Свинхувуда, а на южном берегу Финского залива заняли всю Эстонию и дошли до Нарвы, западные союзники (Англия, Франция и США) были всерьез обеспокоены возможностью появления германских войск на севере России, в частности в портах Мурманска и Архангельска, где находились огромные запасы военного снаряжения, которое Антанта ранее отправила своей союзнице, которая теперь стала союзницей Германии. 6 марта 1918 г. английские «интервенты» высадились – по согласованию с эсеровским Советом рабочих депутатов – в Мурманске. Этот факт (согласие Совета) явно портил стройную схему советской историографии. Выход нашли в том, что ответственность за приглашение англичан свалили на злейшего врага народа Троцкого, от которого – как всем известно – можно было ждать любой пакости. В любом случае с Троцким или без него численность войск интервентов составляла 130 (сто тридцать) морских пехотинцев. Лишь в середине июня в Мурманск приплыли подкрепления: 600 английских солдат и батальон сербской пехоты.

С новыми силами английский командующий генерал-майор Мейнард 27 июня 1918 г. решил организовать экспедицию на юг – правда, не для того, чтобы «потопить в крови власть рабочих и крестьян», а чтобы отбросить от линии Мурманской железной дороги «белофиннов», которых англичане не без основания считали союзниками Германии. Данные разведки оказались ошибочными, и никаких финских войск на участке Кандалакша – Кеми не оказалось. Вместо них англичане наткнулись на эшелон русских красногвардейцев, состояние которых показалось Мейнарду угрожающим для порядка и спокойствия в крае. От греха подальше красногвардейцев разоружили и тем же поездом отправили назад в Петроград (45).

Несмотря на столь удачное начало «интервенции», наличных сил союзников было совершенно недостаточно для того, чтобы контролировать огромную территорию Кольского полуострова и северной Карелии. С другой стороны, кайзеровская Германия была весьма обеспокоена появлением войск Антанты в незамерзающих портах севера Европы.

В ходе проходивших с 3 по 27 августа 1918 г. в Берлине переговоров было заключено дополнительное соглашение к Брестскому миру, в соответствии со ст. 5 которого Советская Россия обязалась «принять немедленно все меры для удаления боевых сил Антанты с Севера России» (67). Таким образом, от сепаратного мира с Германией правительство Ленина переходило уже к военному сотрудничеству с бывшим противником России. В такой ситуации стало реальностью невероятное на первый взгляд укрепление сотрудничества Антанты с «красными финнами».

Еще 4 мая 1918 г., за несколько дней до окончательного краха, руководство «красных финнов» (Совет народных уполномоченных) отправило двух своих представителей в Мурманск для переговоров с командованием союзников.

28 мая было достигнуто соглашение о том, что финская Красная гвардия на севере Карелии начинает совместные боевые действия с союзниками, а те берут на себя обязанности по обучению, вооружению и снабжению финнов. Созданная таким образом воинская часть получила название «Финский легион». Численность «легиона» первоначально составляла полтысячи, а к весне 1919 г. увеличилась до 1200 человек – бывших бойцов финской Красной гвардии, которых теперь можно было уже называть «красно-белыми» финнами. Летом 1918 г. в «Финский легион» вступил и О. Токой с группой товарищей. После того как уговорить его порвать с Антантой и вернуться в Москву не удалось, ЦК финской компартии в конце сентября приговорил О. Токоя к смертной казни (решение, которое обычно не входит в компетенцию ЦК политической партии), причем приведение приговора в исполнение было объявлено «обязанностью каждого революционного рабочего» (45).

Но и «Финский легион» не был первым по счету финским вооруженным отрядом, принявшим участие в разгорающейся на безбрежных пространствах Карелии братоубийственной войне. Еще до начала всех революций порядка тысячи финских рабочих, в основном плотников и лесорубов, было занято на работах вдоль Мурманской железной дороги. В первых числах февраля 1918 г. численность финнов начала быстро расти за счет беженцев, которые устремились через русскую границу из занятых «белыми» северных областей Финляндии. 3 февраля на собрании финских рабочих в Кандалакше было принято решение создать вооруженный отряд, получивший позднее название «северная экспедиция». Возглавил отряд бывший унтер-офицер царской армии, талантливый (как показали дальнейшие события) организатор и командир И.Ахава, карел из поселка Ухта (ныне Калевала). Поезд с винтовками и патронами, выделенными советским правительством (!), прибыл в Кандалакшу 18 марта. Вооруженная этим оружием «северная экспедиция» разгромила одну из двух групп финских «белых» добровольцев, которые в марте 1918 года по согласованию со штабом Маннергейма вторглись на территорию Беломорской Карелии (один отряд, численностью в 1000 штыков, безуспешно пытался прорваться к Кандалакше, второй, численностью в 350 человек, наступал от Суомуссалми на Ухту).

Постепенно в междоусобицу втягивалось и местное карельское население. Еще в июле 1917 г. в Ухте состоялся некий самочинный «съезд», на котором был выработан проект государственного устройства автономной Карельской области, оформленный в виде ходатайства населения Карелии к будущему Учредительному собранию России. Эта идея умерла еще до того, как в январе 1918 г. большевики разогнали Учредительное собрание. Дальше – больше. 17–18 марта 1918 г. все в той же Ухте состоялся съезд представителей нескольких волостей, на котором было принято решение о выходе Беломорской Карелии из состава России. Съезд предложил некую сложную формулу политического присоединения к Финляндии, при котором в экономическом отношении Карелия должна была, однако, оставаться совершенно отдельным регионом, ее природные богатства должны находиться исключительно в собственности карельского народа, а ее граждане не должны принимать участия в гражданской войне в Финляндии.

Подобные «съезды», на которых создавались и распускались самозваные «республики», не были диковинкой для той обстановки правового вакуума, который создали на территории бывшей Российской империи большевистский переворот и разгон всенародно избранного Учредительного собрания. Реальную власть в 1918 году создавал не «съезд с резолюцией», а отряд вооруженных людей численностью в несколько сот человек. Несколько тысяч, да еще и с дюжиной пулеметов «максим», становились верховной властью. Такой властью в Беломорской Карелии к концу 1918 г. стал «Карельский полк».

«Карельский полк» был создан при поддержке все того же неутомимого английского генерала Мейнарда в июле 1918 г. Население русских и карельских деревень охотно поддержало англичан, в которых тогда видели защиту от тех волн анархии и насилия, которые катились из охваченной пожаром гражданской войны Финляндии и России. Вошли в состав полка и многие бойцы из состава «северной экспедиции» вместе с И.Ахава. Во второй половине августа 1918 г. в составе «Карельского полка» было 1200 человек, а в конце года – уже 3600. Командиром полка был назначен подполковник Вудс, ирландец по национальности и горячий поборник национальной независимости малых народов. Ирландец Вудс придумал и национальный флаг Карелии: листок клевера на оранжевом поле (такая эмблема была нашита на мундиры бойцов полка). В сентябре 1918 г. «Карельский полк» совместно с «Финским легионом» разгромили и вытеснили за границу остатки финских «белых» добровольцев. В руках «белых» финнов осталось только пограничное село Реболы с рядом деревень одноименной волости, население которых еще в начале года проголосовало за присоединение к Финляндии. Таким образом, начавшаяся в марте 1918 г. финская «интервенция против молодой Республики Советов» была окончательно ликвидирована объединенными силами «красно-белых» финнов и карельских крестьянских ополченцев, вооруженных империалистами Антанты (45, 67).