Самое важное в жизни – это Искусство, некая непреходящая константа, которой нельзя изменять ни при каких обстоятельствах и которая неизменно вознаграждает тебя за верность.

Джулиан Барнс. Метроленд 

© Марк Пекарский, 2016

К вопросу о коллекции

– Да что с тобой, Хемуль! – взволнованно воскликнула фрёкен Снорк. – Ты прямо-таки кощунствуешь. У тебя самая лучшая коллекция марок на свете!

– В том-то и дело! – в отчаянии сказал Хемуль. – Она закончена. На свете нет ни одной марки, ни одной опечатки, которой бы у меня не было. Ни одной, ни одинёшенькой. Чем же мне теперь заняться?

– Я, кажется, начинаю понимать, медленно произнес Мумии-тролль. – Ты перестал быть коллекционером, теперь ты всего-навсего обладатель, а это вовсе не так интересно.

Туве Янссон.

Шляпа Волшебника

Однажды я пришла к ученику и обнаружила на его рабочем столе, куда я обычно складываю все учебники, три модели машин. Новенькие, аккуратно расставленные в ряд. «Как тебе моё новое увлечение?» Не обратив внимания на явный энтузиазм в голосе, я всё пыталась разместиться на оставшихся квадратных сантиметрах. Да и что я могла ответить? Вот передо мной сидит взрослый человек и его распирает от того, что он приобрёл несколько пластмассовых предметов по весьма нескромной цене, единственная цель которых – стоять, пылиться и размножаться, занимая при этом всё больше и больше места, заранее предвещая сложности при потенциальном переезде. В общем, я сменила тему, но потом ещё некоторое время размышляла, что же всё-таки толкает людей на такое страннейшее развлечение, как составление коллекции.

Помню, когда мы были маленькими, то собирали марки, вкладыши, карандаши и монеты из разных стран. Но ведь это совсем другое дело. В детстве мы только пытаемся понять, что такое вещи. А как это сделать, если у тебя нет их в изрядном количестве? Что мы могли знать о дальних странах, когда нас от них бережно охранял железный занавес? Как можно было восхищаться своими кумирами, если не запастись хотя бы десятком наклеек с их фотографиями? Нет, это не были пыльные ряды неприкосновенного Хлама. Это были маленькие миры, которые умещались в шкатулке или в верхнем ящике стола. Это был наш билет на самолет до Нью-Йорка, наша машина времени, наша альтернатива пустому прилавку ближайшего магазина. Мы никогда не стирали пыль с наших коллекций просто потому, что она там никогда не скапливалась. Поэтому, когда мой ученик на следующем уроке заявил, что придумал такую классную штуку, как специальный шкаф для коллекций, где пыль удалялась бы автоматически, я только с большой грустью посмотрела на его увеличиваившееся недвижимое имущество (ведь трогать и переставлять экспонаты строго воспрещалось) и поспешно вернулась к захватывающей проблеме пассивного залога. На том бы история и закончилась, если бы не…

– Алло, Катюша? Я бы хотел, чтобы ты написала предисловие к моей новой книге.

Это было само по себе неожиданное предложение, но каково было моё изумление, когда я прочитала название труда, который мне предстояло прочитать и осмыслить – и это всего лишь через неделю после истории с коллекцией машинок: …из коллекции Марка Пекарского… Конечно, я знаю про закон парного случая, но не перестаю удивляться каждый раз, когда наблюдаю его в действии. Так как мои переживания относительно разнообразного собирательства предметов были ещё очень свежи, я почти с жадностью набросилась на сочинение великого моего предка. Как же могла я упустить из своих размышлений, что вообще-то всё моё детство прошло в контексте коллекции? Это было, так сказать, в базовых настройках: мы живём в окружении папиных инструментов. У некоторых ковёр на стене висит, а у нас бубны, у некоторых хрустальные люстры, а у нас полупрозрачная конструкция из чешуи неведомого океанского чудища, которая на сквозняке издаёт такой удивительный и совершенно особенный шелест. Ну, посередине лампочка, конечно. Всё-таки свет в комнате нужен, ничего не поделаешь Зато в прихожей висят два барабана, обтянутые шкурой зебр, и там уже без каких бы то ни было бытовых бонусов. Чтобы пройти по коридору, надо было продефилировать между двумя вибрафонами, на фоне которых ксилофончик выглядел бедным родственником, притулившимся в углу. На самом деле это он туг был хозяином, так как вибрафоны то привезут, то увезут, а ксилофон на постоянном посту развивал музыкальные способности моего старшего брата. Я не буду тут перечислять всё, что висело у нас на стенах, стояло на полках, кучковалось по углам и прочим укромным местам в квартире по адресу, который пытливый читатель узнает уже очень скоро. Скажу только, что коллекция папина была частью нашего дома, и без неё сложно было бы представить наше жилище. Конечно, инструменты нельзя было трогать, но не из пустого каприза. Ведь большинство из них служили не пустым украшением. На них творили музыку великие, как я уже сильно позже поняла, композиторы.

Ил. 1. Вот она, я, но не в 8 лет, а в 4 годика. Правда, я мила?

Но только ли об этих инструментах папина книга? Нет, конечно. Предметы остаются бездушными объектами, и чтобы они ожили и привнесли в этот мир прекрасное, нужно прикосновение Творца. Или скорее Творцов. – А это что ещё за ересь, Катерина Марковна? – Ну, как же: композиторов и музыкантов, конечно! К каким высшим силам взывают они, это уже дело личное, но факт остаётся фактом: папины инструменты тоже редко покрываются пылью, потому что у них есть дела и поважнее, чем просто висеть или стоять.

Помню, было время, когда родители постоянно смотрели одно и то же видео: София Губайдулина говорит что-то запредельно для меня умное и всё что-то чертит на белых листах бумаги. Всё говорит и чертит, говорит и чертит. И мне, восьмилетнему ребенку, невдомёк, что у нас тут в гостиной творится история современной музыки, потому что неспроста они пересматривают одну и ту же запись. Тогда я, конечно, не могла уловить связи между этим видео и последующими родительскими гастролями…

Или вот князь Волконский. Это был самый частый наш гость в некотором смысле, потому как папа с удовольствием его цитировал, довольно точно (как я потом убедилась) имитируя кошачьи интонации. Эдисон Денисов — тоже знакомое мне с детства звукосочетание. Помню, меня завораживало это имя, которое, как мне казалось, специально придумали. Но чем же он был так «специален» этот Денисов, я тоже долго не могла понять. А вот Владимира Мартынова и Алексея Любимова я знала лично и считала это нормальным. Они папины друзья, им запросто можно сказать «привет». Лидия Давыдова стала моей крёстной мамой, Джерард Макбёрни познакомил со звучанием прекрасного языка, который и по сей день является для меня источником bread and butter, как у них там говорят. Но на самом деле я ничего не понимала из того, что происходило вокруг, да это и не нужно было ребёнку. Только повзрослев, я стала постепенно осознавать, что это было (и слава Богу, до сих пор есть) очень особенное общение, которое тем и отличалось от обычных посиделок на кухне, что была у этих встреч – не только у нас дома, но и в других квартирах, в репетиториях, в телефонных разговорах, в письмах и даже в мыслях – особенная цель. Итогом была новая музыка, которую они искали, создавали и исполняли. И тут папина коллекция была медиумом между композитором и музыкантом, потому как именно в ней находилось бесчисленное количество звуков, которые, сплетаясь в музыкальный узор, способны порой передать то, что словами не скажешь.

Эта книга – о людях, которые творили и творят музыку, об их общении, об их пути, в котором все безгранично одиноки, но при этом едва ли справились бы без помощи друг друга. Как в одиночку вырастить музыкальное свое «дитя»? Научить его говорить, вывести в свет, где оно на двадцать минут – а то и на все сорок – вдруг станет почти осязаемым? «Музыкальные детишки» капризны, неуловимы, трудны для воспитания. Одно хорошо – кушать не просят. И всё же они продолжали и продолжают появляться. Их создают «мамочки» и «папочки» – композиторы и музыканты. И как же? С помощью тех самых инструментов, которые иногда претендовали на столь важные квадратные метры нашей гостиной, коридора и кухни.

Эта книга – о любви, которая помогла преодолеть все преграды – как общеизвестные, о которых теперь даже в учебниках пишут, так и прочие, о которых предпочитают умалчивать даже энциклопедии. В них, как мы знаем, все великие – просто великие, а то, что они ещё и живые люди, со свойственными для них мучениями, терзаниями и слабостями – это вроде и не в счёт. Но как же не в счёт, если они всё-таки мучились, сомневались и иногда даже скандалили в процессе создания очередного – как потом напишут в анонсах – шедевра?

Эта книга, в конце концов, и просто о коллекции. …Но тоже не совсем просто, потому что коллекция инструментов стала поводом для создания коллекции произведений для Ансамбля ударных, и сам процесс создания в результате породил ещё и коллекцию историй – страшных, смешных, трогательных, поучительных, да и просто выдуманных. Вот пожалуй, о чём можно туг прочитать.

Екатерина Пекарская