– Рабинович! Куда вы так спешите?
– В бордель.
– В шесть утра?
– Ой, хочу поскорее отделаться.
Все герои этого рассказа вымышлены. Никто не может претендовать на сходство с действующими лицами.
Я всегда люблю сюда приезжать. В это милое Абрамцево. Так и кажется, что вон там, с мольбертом – Репин, а у хотьковского монастыря – Нестеров. По липовой аллее спокойно так, вальяжно идёт с Врубелем хозяин вновь купленного у Аксакова имения Савва Морозов. А из гончарной мастерской бегут довольные чумазые ребятишки бар да местные, сёл окрестных. Только что они обожгли свою немудрёную лепку. И счастливы.
Увы! Нет этого ничего. Что не удалось растащить и разгромить в 1917–1918 годах, прикончили в 1990-х. Только называется это теперь не «экспроприация», а «капитальный ремонт».
Однако – всё равно. Здесь, как я уже писал в других своих рассказах, аура великолепная, природа тиха и очень располагает. Да и с друзьями хочется повидаться. После моего отъезда в Париж я вот уже лет шесть или более не видал своих дачных и банных сотрапезников. А видать и сказать им разные добрые слова надобно: ведь они послужили прототипами героев моих рассказов. И герои эти, да и сами рассказы, что лукавить, пользуются приятным для автора вниманием. «Что и требовалось доказать», – как говорила наша школьная алгебраичка, ставя нам очередную двойку.
Друзья мои, как и я, уже давно на пенсии, но живут активной, как раньше говаривали, общественной жизнью. То есть в том смысле, что «ничто человеческое им не чуждо».
План мой был прост. Рядом с абрамцевским музеем в моё отсутствие появилось два здания, добротных. Оба – напротив друг друга. Названия были одинаковы – «Галерея». Одно – ресторан с претензией. Другое – гостиница.
Но в этот мой приезд в этой самой гостинице вывески я уже никакой не увидел, а блестели на зимнем солнце прекрасно начищенные медные таблички. Я, безусловно, внимания на всё это не обратил. Мне гостиница была ни к чему. Хоть я и без звонка, вроде даже инкогнито, но знал, что приют у друзей найду.
Поэтому я решил начать свой «трудовой день» с завтрака в «Галерее», а к обеду уже подъехать или к Вольдемару Нейштадту, или к Арсену Розентулеру. Кого-нибудь, думал я, застану. Они – домоседы, да зимой не очень-то и побегаешь.
Сел я к столику у окошка, видом на другую «Галерею», ту, что без вывески, заказал для лёгкости кофию да булочку, огляделся по залу и – огорчился. Весь ресторан был сделан под «абрамцевские» мотивы. Но, как это почти всегда бывает, халтурно. Картины на стенах просто расстраивали. «Демон» Врубеля выглядел как замерзший купальщик, вышедший из холодных вод Вори. А одежду-то украли. Отрок Варфоломей у Нестерова просто больной лёгочным, очевидно, заболеванием мальчик. А «Девочка с персиками» Серова чем-то до того расстроена, что уж никак не о персике здесь речь. Может, персик испорчен или что другое. Печально. Да что делать? Видно, копировщик хорошо поладил с владельцем ресторана.
Жизнь есть жизнь.
Я равнодушно поглядывал на роскошные авто, толпящиеся у здания напротив, на воробьёв, занятых своим пропитанием, на собак, вышедших в зимнее утро унюхать что-нибудь у ресторана.
И не заметил, как за мой столик присел посетитель. «Вот не хватало. Что за напасть, зал просто пустой», – мелькало в моей голове до тех пор, пока я не взглянул на посетителя.
Хотя и прошло уже лет шесть-семь, узнал я его сразу. Правда, виделись мы редко, в основном у Нейштадта Володьки, но фигурой он был колоритной, русским народным фольклором владел великолепно, да и жизненный путь был интересен. Ещё бы – более двадцати лет занимал должность посла СССР во Франции.
Вот Семён Силыч Швец и сидел напротив меня, что называется, собственной персоной.
Сидел, с прищуром улыбался и спрашивает так тихонько:
– Что, не признаёшь своих, варяжский гость?
– Даже очень признаю, Силыч.
Я расхохотался, вспомнив наши шутки в банный день у Вольдемара. Но описывать всё не буду.
Семён Силыч сделал какое-то неуловимое движение, и двое – мэтр и официант – как из-под земли.
– Мне – как обычно и моему гостю (то есть мне) то же самое. Для начала.
Появилась парная осетрина в судке, в вазоне – икра зернистая (уж точно солёной водой не разведённая) и графин запотевший.
– Семён Силыч, побойся Бога. Время – 11 часов. Да мне же ещё ребят проведать. А ты меня, можно сказать, сразу из формы выбиваешь, – взмолился я.
Но Силыч внимания никакого не обращал. Просто посмотрел удивлённо и произнёс своё традиционное, что я забыл уже: «Быть добру!»
Правда, зря я гневил Господа. Чёрная икра с горячими гренками очень способствовала потреблению маленьких рюмочек «Смирновской». А разварная осетрина была ну… что-то!!!
Однако давайте-ка я вам опишу моего героя. Вернее, моего соседа по столу. Всё внешнее строение Силыча подчёркивало его крестьянское происхождение. А весьма солидный живот и чуть лысеющая хорошей лепки голова говорили, что мой знакомец, во-первых, не чужд земным наслаждениям, а во-вторых, вовсе не так прост, как хочет себя показать.
Одет он был совсем небрежно и как-то странно. Синий свитер на голое тело, туфли от Черутти, но без носков. Я был в полном недоумении. Особенно когда увидел, что с лицом Семёна происходило что-то неладное. То вдруг оно темнело, застывало в какой-то непонятной злобе. То чувственные губы опускались в горестные складки, и Силыч в эти моменты выглядел грустным, уставшим и много пережившим пенсионером.
Метаморфозы с лицом происходили всё время, и я начал было думать, что виною всему – «Смирновская», которую мы, кстати, потребляли весьма активно. Но нет, не спиртное было причиной таких превращений. Семён Силыч нет-нет да поглядывал в окошко на здание напротив. В эти-то вот минуты и пробегали судороги по лицу Силыча. «Совсем как у Петра Великого. Не хватает, чтобы он головой дёргал», – думал я. А Семён Силыч как читал мои мысли.
– Что, думаешь, я – псих? Нет, я просто смотрю на этих гадов. Ладно, ладно, народ всё равно всё вспомнит. И всё припомнит. И уж точно не простит, – Силыч посмотрел на меня и, совершенно не соответствуя этой своей грозной тираде, вдруг жалобно улыбнулся. Жалобно. Даже печально. Он начал наливать очередную порцию «Смирновской». И проделывал операцию спокойно, со знанием дела. Руки не дрожали. Но глаза я отвёл: Силыч был спокоен, только слёзы терялись в плохо пробритых щеках.
Я ничего не понимал. Однако что-то нужно было говорить. И я решил не крутить и финтить.
– Что с тобой, Семён Силыч. Что вообще происходит? Куда ты всё время смотришь?
– Да на них я смотрю. На своих друзей заклятых. Нет, не позволяет мне природа моя, да мама с папенькой меня уж так воспитали. А то бы я их заказал в две секунды. И охрана не спасла бы их, уж точно. А может, к лучшему, что не могу. Её, голубушку, не травмирую.
Он вдруг сжал в руке фужер. Фужер треснул, показались на ладони капли крови. Однако ресторанная команда, видно, дело знала хорошо. Просто даже отлично. Рука была вымыта, перевязана бинтом, на столе произошла смена декораций. В том смысле, что принесли жареных гребешков в сметане, поменяли водочку с икрой и добавили свежий огурец.
– Семён, ты извини, я ничего не понимаю. Кто «они»? Кого «заказать»? Что это за «голубушка»? Что вообще у тебя здесь происходит? И чего ты, кстати, так шикуешь? С икрой, гребешками? В чём дело?
– Да не волнуйся ты, не в Парижах, чай, – сказал Семён как-то устало. – Меня здесь кормят бесплатно. Как, впрочем, и моих гостей. А столик этот я обычно выбираю, чтобы видеть вон этих, – и он длинно и очень витиевато выругался.
– Так можешь объяснишь, что всё это значит.
– Объясню, но это не так коротко может получиться. Может, и до друзей не успеешь дойти, стемнеет. А может, и идти не захочется.
Я подумал, что ещё один графинчик «Смирновской», и я уж точно никуда вообще идти не смогу.
– Ладно, – вздохнул Семён. – Слушай, только давай договоримся – не перебивать.
Он сделал ещё какое-то движение, совершенно неуловимое, и на столе появилась турка с кофием. Запах был великолепен. Настоящая арабика.
«Чёрт-те что творится», – мелькало в чуть отяжелевшем моём мозгу.
– Когда я ушёл, вернее – меня ушли на пенсию, – начал Семён, – естественно, сразу встал или возник, как уж тебе больше нравится, вопрос – что делать? Это как всегда на Руси: «Что делать?» и «Кто виноват?». Ну, кто виноват – знамо дело – дерьмократы. А вот «Что делать?». Ведь на мидовский пенсион, хоть и персонального значения, но надежд немного. Хлеб, да чай, да картоха. В общем, стал я думать. Изучать этот наш дикий грёбаный капитализм. И понял – лучше всего – сфера обслуживания. Затраты небольшие, а отдача может быть. Но… опоздал я к раздаче, как говорят:
Уже всё схвачено,
За всё заплачено.
И в душной комнатке
Совсем темно.
А ты растеряна,
Постель расстелена,
И говоришь так шёпотом:
«Мне – всё равно», —
неожиданно пропел Семён Силыч. Снова посмотрел в окно, и опять судороги и гримасы, отображающие все гаммы человеческого страдания, промелькнули на его лице.
Хочу заметить, что в дальнейшем Семён Силыч неоднократно свой рассказ будет прерывать то стишком, то песенкой, то прибаутками. Но из песен слов не выкинешь.
– Торговля у меня сразу отпала. Вокруг – один Азербайджан вместе с другими «братскими» республиками Кавказа.
Решил взять ремонт автомашин. «Жигули» наши сделаны как раз под этот бизнес – их нужно всё время ремонтировать. Пошёл по точкам, то есть по ремонтным гаражам да прочим злачным, вернее, очень грязным местам. Все в один голос: «Семён, мы с радостью, открывай свой сервис, только согласуй с Нейштадтом. Здесь весь сервис он держит». Я, конечно, к Володьке. Всё-таки учились вместе и аж в Италию летали: он – механик, я – боец. Да про меня написано об этом. Литературу-то современную читать надо, – наставительно произнёс Швец.
– Володька встретил, как родного. Конечно, выпили. Чаю! Он другого теперь не пьёт. Говорит, играет в теннис и дал слово тренеру. А то, говорит, у меня эйс плохо идёт. Что такое «эйс», я не знаю, но тихонько, деликатно спросил: «Может, дело в даме, а не в эйсе». Володька только рукой на меня махнул. А вот на просьбу мою отреагировал быстро и жёстко. «Я, – говорит, – этот сервис в нашем районе окучивал два года. И создавать сам себе конкуренцию не собираюсь». – «А что ты сделаешь, ежели я, твой старинный приятель, всё же открою точку ремонта?» – «Сожгу – на первый раз. На второй – убью». – «Как?» Я даже опешил. «Да не знаю, – говорит Володька. – Может, из ружья. Может – удавят. Это мои слесаря делают, я не вмешиваюсь». И предлагает ещё чаю.
Я, конечно, выпил, поблагодарил, попрощался вежливо. Сказал, чтобы он за своим эйсом следил. И ушёл. Под фанфары. Вот так вот. Вот как оно, когда звериный оскал капитала из всех щелей.
Ладно – в штанах прохладно. Значит, палатки – Кавказ, автосервис – Нейштадт. Решил я попробовать рынок. Наш простой, старый и грязный хотьковский рынок. Директриса Светка училась позднее, меня помнит. Тут же харчо мне принесла. Сели. За жизнь, за дружбу. «В общем, – говорит, – я тебе место дам улётное. И павильончик – восторг. Только ты согласуй с моим хозяином. Рынок наш купил уже давно Арсен Розентулер. Тебе его телефон дать?» – «Не надо, – говорю. – Я его и без телефончика найду. Он – сосед Володьки Нейштадта».
Прихожу к Арсену. На дачу долго не пускали. Какой-то мужик говорит: «Арсен Александрович сейчас куру ест. Как поест – выйдет, тогда пущу». На самом деле – пустили. Арсен стал важный. Правда, старой привычки – везде ссать – не оставил. Вот и сейчас помочился под ёлкой. Спрашивает важно так: «Что надо? Завезли свежий балык». Я отвечаю: «Арсен, ничего не надо. Ни вырезки, ни балыка, ни авокадо с мангой. Нужно место, начать мне вживаться в вашу капиталистическую стаю». Арсен так спокойно говорит: «У меня очередь на палатки расписана на десять лет вперёд. Первоочередники – три генерала МВД, один подполковник ФСБ, и тебе, послу пряного посола, – добавил он усмехаясь, – делать здесь совершенно нечего. Вот свежую вырезку дать могу». – «Ну а всё-таки, ежели я встану сам, поставлю палатку рядом с рынком?» – «Пожалуйста, – говорит. – Только тебя закопают в этот же вечер, уж ты не обижайся. Каждый теперь – только за себя. Времена вашего комсомола прошли, тю-тю». И, совершенно не обращая на меня внимания, закричал кому-то: «Моня, под клубнику говна-то не жалей. Смотри у меня».
Так и побрёл я, как говорят, несолоно хлебавши. Но ощущение такое было, будто в дерьме весь извалялся. Вот так-то, брат, когда темп потеряешь, потом и с ладьёй ничего не сделаешь.
Мы выпили кофию. Рассказ становился тем мне интересен, что всех этих ребят я-то знал. К ним и ехал на встречу. Ну и дела!
О проекте
О подписке