***

На перроне шум-гам,

газировка, пиво, пирожки абрикосовые,

женщина тонкая тащит свой чемодан,

губы пухлые, глаза раскосые,

такая привычная для кого-то,

что не различить черты.

И всё-таки было, было -

снег летит, свет падает на одеяло,

наверное, так только мать на неё смотрела:

никогда до конца не узнавая лица,

а сквозь узкие листья век

различая свет и снег.

***

У Маши из девяностых

юбка жёлтая, в пёстрые васильки,

качели подбрасывают коленки,

дедушка охает: «высоко летаешь»

и поправляет кепку.

Она с каждой минутой от меня всё дальше –

уносится на самолёте времени,

и теперь мне почти неведомо,

откуда я здесь, в высоколобой сталинской кухне,

только через сквозняк из форточки

что-то вспомнится

про полёт

вперёд-назад,

назад-вперёд.

***

Заброшенный магазин «Звёздный»,

медленная пыль дробится в луче.

Мы ходили сюда за жвачками,

курили у чёрного входа с брюнетом-грузчиком,

и гремели ящики,

доставаемые из фуры,

и звенели пивные бутылки, как сердце

впервые в этом июле,

но мы это пережили.

***

Я – эти лица, в которые вглядывалась:

загорелое мамино

над кустом смородины,

бабушка Зоя подставляет густые морщины солнцу,

Конец ознакомительного фрагмента.