© Воронова М., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

* * *

Переступая порог громадного книжного магазина на Невском, Лиза всегда ощущала душевный подъём, мимолетную тень детского ожидания чуда. Сквозь большой, но тесный от стеллажей зал она направилась к эскалатору, кинув быстрый жадный взгляд на стол со стопками новинок возле кассы. Немножко терпения – это удовольствие ждёт её на обратном пути, после встречи с редактором.

За огромным окном в сумерках угадывался петербургский двор-колодец, с тревожно-жёлтыми стенами и высокими подушками рыхлого весеннего снега. Сойдя с эскалатора, Лиза немножко постояла, забавляясь контрастом между тусклым безмолвием за окном и оживлением внутри магазина.

Уверенно миновав лабиринт стеллажей с научно-популярной литературой, Лиза вошла в кафе и стала высматривать Юлию Викторовну в полумраке уютного зала.

Редактор махала ей от самого дальнего столика. Лиза подошла, сняла пальто и села, привычно расстроившись, что выглядит особенно полной рядом с этой миниатюрной подтянутой женщиной с точёным личиком.

Поздоровавшись, Юлия Викторовна сразу передала ей конверт с деньгами, который Лиза, не открывая, бросила в сумочку. В этом действе было что-то неприятное ей, как и то, что Юлия Викторовна всегда настаивала на том, чтобы самой заплатить в кафе, – и тогда Лиза выбирала самый дешёвый эспрессо, хотя, бывая в книжном одна, всегда пила капучино, который в здешнем кафе готовили действительно хорошо.

– Вы уже отправили новую рукопись в издательство? – спросила Лиза, пригубив кофе и поморщившись от его резкого кислого вкуса.

– Нет ещё, вычищаю.

Лизе понадобились все силы, чтобы сохранить спокойствие. Юлия Викторовна сто раз говорила ей, что «вычищать текст» – это сугубо профессиональный термин, принятый среди редакторов, и в нём нет совершенно ничего обидного. Но всё равно было очень грустно слышать сей глагол в адрес своих рукописей. Сразу перед мысленным взором представлялась свалка с протяжно кричащими чайками, кружащими над ней…

Чтобы не выдать своего огорчения, Лиза промолчала, и Юлия Викторовна сразу достала большой блокнот, где у неё были записаны замечания по той части текста, которую она уже успела посмотреть.

Лиза слушала и кивала, хотя согласна была далеко не со всем. Во-первых, ей всегда было трудно сразу чётко сформулировать аргументы в защиту своей точки зрения, а во-вторых, опыт подсказывал, что Юлия Викторовна всё равно сделает так, как посчитает нужным. В самом начале их сотрудничества она сказала: «Спорить со мной можно, но если вам не удастся меня переубедить, будет так, как предлагаю я».

Переубедить Юлию Викторовну не удалось ни разу, и Лиза мало-помалу забросила эти попытки, понимая, что редакторскому профессионализму она, как автор по-прежнему неопытный, может противопоставить только свои неубедительные обиды.

«Надо поступать так, как лучше для дела, а не так, как хочется лично мне!» – убеждала себя Лиза и, отбросив гордыню, слушала замечания Юлии Викторовны, которые нельзя было не признать дельными и разумными.

Расстались женщины очень сердечно, редактор заторопилась по каким-то своим делам, а Лиза осталась сидеть за столиком. Ей не хотелось выходить вместе с Юлией, которой она была на голову выше и толще примерно в два с половиной раза.

Заказав наконец любимый капучино, Лиза в задумчивости уничтожила причудливый узор, изображённый баристой на пенке, и нахмурилась.

Странно, в сумочке лежит конверт с деньгами, а радости на сердце по этому поводу никакой. Ни малейшего предвкушения шопинга или приятного нетерпения, что вот сейчас она наконец может купить давно облюбованную вещь. Не было у Лизы таких вещей!

Может быть, потому, что радость приносят не сами покупки, а то ощущение своей красоты и привлекательности, которое возникает, когда смотришь на себя в обновке… Но о какой привлекательности можно говорить, когда у тебя пятьдесят второй размер! «Тут только мантия-невидимка исправит ситуацию», – усмехнулась Лиза.

Вспомнилось, что несколько недель назад ей вроде бы хотелось купить мультиварку. Наслушавшись от коллег восхвалений данного прибора, Лиза вяло полистала странички Интернета, и взгляд упал на стильную модель красного цвета.

Бледная тень желания всё же лучше, чем ничего, и мама обрадуется…

Лиза посмотрела на часы. Есть ещё время побродить по книжному, а потом поехать за прекрасной мультиваркой.

Она поднялась, с неудовольствием поймав своё неясное отражение в тёмном окне, и вернулась на первый этаж к столу с новинками. Увлеченно перебирая яркие томики и гадая, под обложкой какого из них её ждёт головокружительное погружение в иллюзорный, но от этого не менее привлекательный мир, Лиза не заметила, как к книге потянулась рука другого читателя и получилось что-то вроде рукопожатия.

– Простите, – сказали они одновременно и быстро отпрянули.

Отступив, Лиза посмотрела на человека, с которым столкнулась. Это оказался высокий широкоплечий мужчина, сухопарый, с красивым, но каким-то пасмурным лицом.

Кисть руки у него была крупная, сухая и тёплая, и случайное прикосновение к ней почему-то дало Лизе уверенность, что перед ней хороший и добрый человек.

– Прошу прощения, – повторил мужчина и отошёл к стеллажам с блокнотами.

Лиза торопливо направилась к эскалатору, поехала наверх, через плечо поглядывая на своего случайного собеседника. Она вспомнила, что иногда встречала его здесь раньше и даже отмечала, какой красивый мужчина.

Кажется, раньше он выглядел веселее, а может быть, и нет. Наверное, решила Лиза, она просто фантазирует, чтобы почувствовать причастность к чужой жизни.

Немного стыдясь, она подошла к полкам, где стояли написанные ею книжки, забытые и неприкаянные.

Лиза улыбнулась им, как друзьям. Было очень хорошо заметно, что они стоят тут очень давно, корешки успели слегка поблекнуть, а бумага, кажется, ещё больше потемнела. Что поделать, если её творчество не пользуется популярностью… Да, она пишет не бог весть какие шедевры, но издательство регулярно покупает её рукописи, хотя не в этом даже дело! Стремление писать – это подарок судьбы, возможность хоть ненадолго ускользнуть из серой и унылой беспросветности, в которую превратилась её жизнь.

Лиза Шваб, так её имя значится на обложке романчиков в жанре фэнтези, которые она сочиняет в свободное время. Лиза Шваб…

Иногда удается поверить, что где-то там, на краю земли, живет настоящая Лиза Шваб, счастливая жена и мать, и жизнь её сложилась именно так, как мечталось когда-то…

Лиза ещё немного походила по залу с художественной литературой, но так ничего и не выбрала. Что ж, пора обратиться к прозе жизни и двигать за мультиваркой. Если поехать в сетевой магазин с демократичными ценами, то остатка гонорара, который Лиза вытащила из конверта и пересчитала, как раз хватит на такси до дома.

На обратном пути она снова встретила «знакомого незнакомца», как назвала его про себя. Он стоял возле стендов с медицинской литературой, листал какую-то толстую монографию.

Кажется, он почувствовал пристальный взгляд Лизы, потому что обернулся, с лёгкой улыбкой кивнул ей, как старой знакомой, и снова уткнулся в свою книгу.

– Лиза, что это такое? – Мама смотрела на мультиварку с ужасом и брезгливостью, словно дочь достала из коробки не симпатичный кухонный прибор, а какое-нибудь малоизученное земноводное.

– Это очень полезная в хозяйстве штука, – заговорила Лиза с воодушевлением, – тысяча разных функций, даже йогуртница есть!

– Нам негде её ставить!

Лиза пожала плечами. Кухня большая, но устроена действительно на редкость бестолково, мама так и не разрешила сделать ремонт и заказать современный гарнитур. Посуду и утварь некуда убирать, поэтому она занимает все свободные плоскости, и для мультиварки места нет, тут мама права.

Наверное, подумала Лиза, грустно глядя на белый пластиковый буфет, который помнила с детства и на покосившейся дверце которого ещё остались следы переводной картинки, красивая современная вещица не будет здесь смотреться органично.

Родственники часто дарили им всякие милые штучки: скатерти, салфетки, аппетитные пузатые кастрюльки с узором, и сама Лиза покупала в дом такое, но всё это непостижимым образом исчезало, спрессовывалось в недрах буфета в единый конгломерат будущей радости…

Мама прятала всё хорошее до лучших времён, до того момента, как у них станет «чистенько и красиво», но жизнь текла своим чередом, и стены всё так же оставались выкрашены масляной краской цвета позднего ноябрьского утра, подтекали трубы, рисунок на линолеуме истирался и кое-где пропал совсем…

– Кроме того, – прервала мама Лизины раздумья, – у нас газовая плита, и готовить на электричестве крайне невыгодно. Подумай, какой счёт придёт!

– Это да…

– Вот видишь! – Мама назидательно подняла палец. – Нужно было посоветоваться со мной, прежде чем делать крупную покупку. Я уже не говорю о том, что ты живёшь в семье и обязана считаться с нами.

Отвечать на эту сентенцию большого смысла не было, но мама всё равно поджала губы.

– Я не могу расценить эту покупку иначе, как знак пренебрежения к нам, – заметила она веско, и Лиза быстро убрала мультиварку в коробку, пообещав, что завтра же сдаст её в магазин.

Она пыталась сказать, что, наоборот, хотела сделать приятное, но мама уже её не слушала.

Лиза ушла к себе в комнату, переоделась в домашние брюки и футболку, вынула шпильки из волос, превратив суровую причёску «гроза преступного мира» в уютный хвостик.

Волосы у неё были действительно хороши, густые и блестящие, они немного вились от природы, красиво обрамляя высокий лоб, но какой в этом толк, если у тебя массивное крепкое тело, которое даже после изнурительных диет не хочет превращаться в изящную фигурку?

Обидно, ведь лицо у неё вполне миловидное, даже красивое. Правильный овал, прямой аккуратный носик, глаза не слишком большие, но хорошей формы, миндалевидные. Поймав себя на том, что будто составляет ориентировку на саму себя, Лиза засмеялась, но продолжила. Брови у неё, пожалуй, будут дугообразные, ресницы длинные и густые, а рот небольшой, чётко прорисованный, классической формы «лук Амура».

Вдруг вспомнился давешний знакомый незнакомец. Интересно, смогла бы она составить его словесный портрет? Лиза прикрыла глаза, и мужчина представился ей необычайно ясно. Итак, поехали. Рост высокий, телосложение, пожалуй, худощавое, волосы тёмные, с проседью на висках, хотя по виду ему вряд ли сильно перевалило за тридцать, голова большая, куполообразная. Лицо треугольное, лоб высокий, широкий и выпуклый, брови тоже треугольные, широкие. Глаза… Пожалуй, и они треугольные, а вот цвет глаз не вспомнить. Нос очень примечательный, длинный, узкий, с внушительной горбинкой. Рот небольшой, с тонкими губами, и аккуратный твёрдый подбородок с небольшой ямочкой (оказывается, Лиза и это успела рассмотреть). Когда мужчина улыбнулся ей, стали видны зубы, белые, крепкие, немножко тесно и косо стоящие, как почти у всех людей с узкими лицами.

Особые приметы? Кажется, лёгкая хромота, хотя Лиза не была уверена, всё же на её глазах он сделал всего несколько шагов.

Но главное, конечно, не нос и не губы, а общее впечатление доброго и сильного человека… Лизе вдруг стало грустно, что она никогда и ничего больше о нём не узнает, и не приключение даже, а лёгкий намёк на него уже позади. Какова вероятность, что они снова столкнутся в книжном магазине? Почти нулевая, так что знакомый незнакомец – просто воспоминание, которое быстро растворится в серой рутине её жизни.

Лизе захотелось выпить чаю. Она прислушалась. Мама всё ещё чем-то занималась на кухне, расхаживала там, и это были не просто шаги, а поступь оскорблённой женщины.

Лиза вздохнула. Какую часть своей жизни она провела, затаившись в своей комнате, боясь выйти, чтобы не попасть под испепеляющий взгляд мамы? Не меньше половины, наверное… Сколько помнила себя, столько было это ощущение загнанного зверя, открывшего Лизе бездны зла не только в мире, но и в собственной душе.

Почему-то всем её поступкам придавалась поистине космическая значимость, мама умела в частном видеть общее и соединить логической цепочкой такие, казалось бы, далёкие понятия, как покупка мультиварки и неуважение к родителям.

Разорвать эту цепь с помощью контраргументов Лизе никогда не удавалось, родители не допускали даже тени сомнения, что их картина мира может оказаться в чём-то неправильной, так что только смирение, признание и раскаяние могли вернуть Лизе милость мамы с папой.

Лиза старалась простить маме своё отравленное детство и то, как поступала с ней мама потом. Иногда у неё получалось, и девушка чувствовала, как сердце освобождается, светлеет и радуется, но потом мама снова, как вот сегодня, находила повод устроить ей бойкот на ровном месте, и со дна души всплывал мутный едкий осадок старых обид…

В надежде, что работа поможет отвлечься, Лиза открыла ноутбук. Давно пора писать новый роман, последний текст она сдала Юлии Викторовне больше месяца назад. И пусть редактор ещё «вычищает» авгиевы конюшни Лизиной бездарности, все сроки на отдых между книгами вышли, тем более сюжет у неё почти сложился и изменится, только если персонажи получатся такими яркими, что сами станут определять свои поступки.

Открыв новый файл, Лиза нахмурилась. Говорят, самое трудное – сочинить первую фразу. Она соглашалась с этим утверждением только отчасти. Просто знаешь, что после первой фразы нужно будет придумать ещё очень много таких же трудных фраз… вот потому-то и боязно начинать.

Лизу всё время мучило, что картины, возникающие у неё в голове, переносятся на бумагу в виде бледной тени, и довольно часто она думала, что, чем писать так плохо, лучше вовсе не писать, но всё же не могла бросить свой полуприработок-полухобби.

Причина, по которой она начала сочинять книги, была очень грустной, и кто знает, справилась бы она со своим горем, если бы не забывалась в творчестве? Наверное, это сродни пьянству…

Лиза никогда не надеялась, что книги принесут ей славу и большие деньги, ожидания не простирались дальше того, что когда-нибудь она сможет получать такие гонорары, чтобы оставить постылую службу и зарабатывать себе на хлеб исключительно литературным трудом.

Но она мечтала, как будет приходить в издательство, общаться с редакторами и корректорами, а может быть, и с другими авторами – словом, у неё появится новый круг общения, состоящий из интересных творческих людей.

Особенно ей хотелось познакомиться с детской писательницей Александрой Горобец, книгами которой Лиза зачитывалась, немного смущаясь, что она, взрослая тётка, увлекается литературой для девочек.

Много раз Лиза смотрела на портрет писательницы и по-белому завидовала ей. Красота Александры была того рода, что во все времена заставляет человеческие сердца благоговейно замирать, несмотря на главенствующую в данный исторический момент моду, и только прочтя в интервью, что у неё есть замужняя дочь, Лиза сообразила, что Горобец уже немолода. То, что писательница значительно старше её, Лизе бы и в голову не пришло – настолько хорошо она выглядела.

Лизе очень хотелось рассказать Горобец, в каком восторге она от её книг, мечталось, чтобы Александра прочла хоть кусочек из её произведений и сказала, что думает на этот счёт.

Необузданное воображение рисовало Лизе картины их встреч в издательстве, беседы за чашкой кофе, обсуждение каких-то рабочих моментов…

Увы… Все её контакты с литературным миром замыкались на Юлии Викторовне. Смешно сказать, Лиза даже ни разу не была в издательстве, и узнавать, что за люди принимают участие в создании её книги, могла только по выходным данным.

«Я вас освободила от всей этой рутины, – говорила Юлия, когда Лиза пыталась заикнуться о своей жажде общения. – Вы пишите, а об остальном я позабочусь. Эта форма наиболее удобна и автору, и агенту».

Вероятно, так и есть, думала Лиза, никто не захочет дружить со мной, тем более обсуждать творчество, каждый занят своей собственной работой. Хорошо, что Юлия Викторовна взяла меня под своё крыло и возится со мной. Только если бы она ещё устроила так, чтобы я получала гонорары непосредственно из издательства… Сейчас между автором Лизой Шваб и её агентом было принято так, что деньги приходили на карточку Юлии, и она передавала их Лизе, вычтя свои проценты.

Редактор говорила, что это общепринятая практика, но Лизу почему-то угнетал конверт с наличными, она сразу представлялась себе какой-то литературной нелегалкой, гастарбайтершей.

…Лиза набрала несколько случайных букв, чтобы разбить пустоту листа. Обычно приём срабатывал, но сегодня не помогло. Это «вычищаю» тяжело легло на душу, придавив все творческие порывы на сегодня. Грустно было думать, что сейчас её текст, отражение её души, безжалостно кромсают, выкидывая целые куски, переписывая и переиначивая то, что казалось автору Лизе Шваб внятным и логичным.

«Но это только на пользу, – возражала она себе, – книга после правки становится чётче и лучше, Юлия выкидывает ту часть автора, которая мешает развитию сюжета. Пусть для меня это болезненно, но читателю становится интереснее… Наверное, это как ребёнок. Пока ты его носишь, он полностью твой, но когда родится, ты уже не можешь вырастить его полностью по своему разумению. Чтобы получился человек, нужна помощь детских врачей, воспитателей и педагогов. Тебе может совсем не нравиться то, что они делают с твоим детёнышем, но это делается для его пользы.

Просто день сегодня такой, серый и унылый. И лучшее, что можно сделать, это лечь спать. Завтра сдам мультиварку, вымолю у мамы прощение, а там, глядишь, и вдохновение придёт…»

* * *

Сделав вечерний обход в реанимации, Руслан Волчеткин поднялся к себе в кабинет, жалея, что Христина сегодня не дежурит, иначе его напоили бы прекрасно заваренным чаем. Смысл был, конечно, не в чае как таковом, а в заботе, с которой девушка хлопотала бы вокруг него. Она умела так сделать, что мужчина чувствовал себя королём, принимая чашку из её рук.

Как жаль, что у них с Максом происходит непонятно что, вздохнул он.

Точнее говоря, ничего не происходит. Братец все вечера проводит дома, штудируя свои монографии или хлопоча по хозяйству. Оно, конечно, хорошо, что в квартире теперь почти идеальный порядок, и благодаря неудачной личной жизни профессора Максимилиана Голлербаха психиатрическая наука не стоит на месте, но Максу ещё рано превращаться в книжного червя.

Родители Макса жили в Москве, поэтому, разойдясь с женой, он не отправился из Петербурга к ним, а приехал погостить в дом своей любимой тётушки Анны Спиридоновны, чему Руслан сначала не обрадовался. Но теперь, после болезни Анны Спиридоновны и связанных с этим хлопот, сдружился с братом так, что с ужасом думал о том дне, когда Макс решит зажить своим домом^[1].