Честно прожитое/подслушенное/подсмотренное

Один зимний вечер, два кота и три сестры

– Не понимаю я, как в квартире, где два кота, могут водиться мыши? – спросила Екатерина у всех сразу и ни у кого конкретно, задавая тему для обсуждения участникам застолья. Она сидела в неудобной позе, больше подходящей для фотосессии, чем для светской беседы. Одна нога в туфле на высоченном каблуке чуть сзади, под жёлтым, в далёком прошлом, креслом на тонких деревянных ножках, обивку которого седоки засалили и затёрли до дыр, а коты вдобавок стильно избахромили. Другая изящно выставлена под стол, обнажив щиколотку с косточками. В руке бокал шампанского, локоть опирался на драный подлокотник с предательски торчащим, местами потемневшим от времени поролоном и деревянным исподним со следами кошачьих когтей. Сама Катя подалась вперёд с прямой спиной, перенеся вес на ноги, и хоть росточком была невысока, но теперь сидела как модель, отчего мужики плыли и забывали дышать. И не то чтобы Катя этого хотела – здесь не было ни одного достойного такой позы мужчины, но пружина, торчащая из сиденья старого кресла, не оставляла ей шансов сегодня быть некрасивой.

С начала её времён, сколько помнит, Катя пропивала Новый год в этом кресле, от вишнёвого компота до Prosecco, которое теперь привозила с собой. В детстве, четверть века назад, она отбила лучшее в доме посадочное место у сестрёнки Нюши в честном бою. С тех пор оно называлось "Катино кресло" – надпись эта, нацарапанная ржавым гвоздём, красовалась на подлокотнике, и каждый, кто садился по ошибке, обязан был уступить его вздорной хозяйке по первому требованию. Кресло это было символом Катькиного превосходства, её победы и права быть в семье первой, а значит, главной. Для младшей сестры это, согласитесь, важно. И вот теперь эта досадная пружина вылезла. "Сидят тут в отсутствие владетельницы всякие! Если бы использовалось оно как положено, когда приезжаю раз в год, было бы новёхоньким, как другое, стоящее напротив. Хоть бы только не Нюшка в нём ёрзала в моё отсутствие, мне назло", – думала Екатерина, раскорячившись на своём пружинном троне.

Старшая сестра Нюша, когда подносила на стол очередную миску нарезанного добрыми руками салата, смотрела, как Катька мучится, и жалела её – она ведь старшая сестра, ей положено малых жалеть. Такая красивая, модная, в синих штанах с голубыми лампасами и блестящей кофте из пайеток, сестрёнка сидела словно на колу, бедняжечка, и бесконечно что-то писала в телефоне своему муженьку, который ждал её на далёком морском берегу и приехать с Катей в её "тараканий домик" (так он назвал Нюшину квартиру) снова не возжелал. Судя по тени, которая ложилась на лицо младшей с каждым его сообщением, он сейчас намеренно трепал девке нервы. Не удивительно, что она с тоски про мышей заговорила – ни мужика хорошего, ни детей ей Бог не даёт, вот и лезут в голову глупости.

– Ань, ну вот почему, скажи, ты не купишь новую мебель? Я ж тебе шлю каждый месяц денег на халяву, считай. Отложила бы чуток и купила, – приступила к сестре измученная позой и мужем Катерина.

– Катюш, нам совсем впритык хватает. Фролу Ивановичу нужны последнего поколения лекарства, только на них пять тысяч уходит в месяц, а ещё квартира столько же, питание дорогое, одежда. Шесть тысяч не роскошь, чтобы мебель покупать, а средство выживания, – спокойно объяснила Нюша.

– Зачем тебе одежда, если ты тут сидишь безвылазно, до собеса и обратно. Душегрейка да валенки, что ещё тут может пригодиться? Ты котов выгони, и хватит тебе и на мебель, и на бутерброд с икрой. Вон они у вас, мышей даже не ловят, обнаглели в край! – ответила Катя свысока, хоть и сидела низко.

– Так я ещё хожу, помогаю по домам дорогим тут, зарабатывать-то надо! – терпеливо объясняла Нюша.

– Тем более денег у тебя полным-полно, судя по обилию дорогих коттеджей! Что ж мебель не купишь? Или на приданое всё себе копишь? – съязвила Катя над сестрой, которая в свои тридцать семь замужем никогда не была, и все уже давно списали её с брачных счетов.

Нюша, женщина смиренная и добрая, всю жизнь ухаживала за кем-то немощным. Так вышло, что ей, старшей, нужно было матери помогать Катьку растить, чтобы талантливая сестрёнка могла учиться. Катюшка маленькая так рисовала – даже не учёная ещё, могла человека изобразить, словно в руках у неё фотоаппарат встроен. Конечно, талант такой учить нужно, и в школе, и в институте потом! А мама слегла, и сама Нюша пошла в медучилище, выучилась на медсестру, ходила за мамой, мечтала стать врачом, но не смогла – мама совсем разболелась, год последний Нюша от неё дальше магазина за углом не отходила, какая тут учёба? Читала книги, учебники дома, чтобы потом нагнать. Мама умерла в декабре, освободила Нюшу жить, и старшей было очень стыдно тогда, что на самом деле смерти маминой она радовалась. Как ни силилась горевать – никак не выходило, и мечты всякие в голову полезли про принцев с конями, непристойные даже. На работу пошла в поликлинику, и мечты сбываться начали, чуть было замуж не вышла за одного пациента, которого часто колоть нужно было. Он приглашал и в кино, и по театрам, и гулять, а замуж позвать не успел – нарисовался в жизни Нюши теперь Фрол Иванович. Когда-то, в советскую бытность, был он номенклатурным работником, зажиточным и влиятельным, и, когда мама заболела, очень помогал лекарствами и деньгами, а потом его на чём-то поймали, посадили, всё что могли конфисковали, а всё что сберёг – отдал за уменьшение срока. Но и за короткие три отбытых года умудрился подхватить туберкулёз и стать ненужным собственным женатым благополучным сыновьям со своей болячкой и крохотной пенсией. И оказался в итоге у доброй Нюши, в её маленькой квартирке под Солнечногорском, в старой совхозной хрущёвке, с мышами, тараканами, своим котом и Нюшиной кошкой. Больной, нищий и убогий.

Старшая сестра странной была с детства, словно имела какой-то дополнительный орган, которого у других нет, полный любви к людям любым, драным кошкам и собачкам без ноги. Хоть и росла она вместе с другими в мире чистогана, фондовых индексов и прочей наживы, словно мимо неё они прошли, не коснувшись. Неправильная получилась Нюша для современного мира, хоть не воцерковленная, а какая-то по-настоящему добрая, что для выживания в современных условиях категорически противопоказано.

Кошек Нюша очень любила, закормила и забаловала обычных помоечных котов так, как сфинксов не балуют – кто-то ведь должен быть тут счастливым! Они были счастливы, но по привычке всё равно рылись в мусорных кучах и драли не когтеточки, а старую мебель. Когда Катька сказала глупость про кошек, "выгони", старшая очень разозлилась и даже представила, как толкнула бы сейчас Катьку за такие слова – это был апогей возможного Нюшиного негатива.

И вдруг…

Ножка кресла с хрустом подломилась. Катя упала очень некрасиво, придавила модельную ногу креслом, закричала. Борис, младший сын Фрола Ивановича, давно безответно влюблённой в кузину Екатерину, отвергающую инцест категорически, кинулся её поднимать, подхватил на руки, уложил на диван, который заботливо освободили для болезной гости. Красота щиколоток с косточками была безвозвратно на этот вечер испорчена содранной в кровь пяткой.

"Дёрнул же чёрт подумать такое. Типун мне на язык или на всю голову!" – сокрушалась Нюша, пока бежала на кухню за аптечкой.

– Зелёнка? Нюша, ты мне ногу ЗЕЛЁНКОЙ намазала? Ничего лучше придумать не могла? Бесцветного ничего не нашлось в доме, из 21 века чего-нибудь? – негодовала Катерина, увидев насыщенного изумрудного цвета пятку, которую, к тому же, жутко защипало.

– Лучше зелёнки ничего не придумали пока в веках, – уверила Нюша.

– Зачем, зачем, зачем! Назло ведь делаешь? Что, мне мало? Разукрасила ещё этой зелёной дрянью, неделю потом не смоется. Мне в Тай возвращаться. Как я там на пляже с зелёной пяткой буду рассекать? Влад со мной близко ходить не будет! – причитала Катька, пока Нюша бинтовала ей ступню, а Вера заботливо гладила по голове.

Гости поспешно покинули комнату под предлогами пудрения носов, перекуров и постановки чайника. Тётя Алла заботливо укатила Фрола Ивановича в кресле и наушники ещё ему надела с любимым Аркадием Северным. Итальянский муж Веры всё понял без перевода. Они с Борисом как раз тренировали русский язык в обмен на итальянский, увлеклись, и по сути им уже никто не был нужен. Они удалились на лестничную площадку, практиковать. Все благоразумно оставили сестёр ругаться без свидетелей – год девчонки не виделись, соскучились, пусть общаются.

– Не будет близко, так пошли его, если он такой идиот, чтобы из-за такой мелочи париться, – посоветовала сестре средняя, Вера. – Зелёная пятка ему не подходит! А что будет, когда постареешь? Выбросит на помойку?

– Для этого придумали пластическую хирургию. Я не постарею, – твёрдо уверила Катя, хотя сама в это совсем не верила.

Старшие сёстры переглянулись и покачали головами.

– Вот, послушай старших – не придумали. Когда любит, так с любой пяткой любит, и с морщинами, и даже с животиком. Вадим подлец редкостный, и твои крики сейчас тому подтверждение. Да и отмокнет зелёнка за пару часов в солёном море-океане.

– Ага, слушай вас. Одна в Италии коровам хвосты крутит, детям носы вытирает и даже отдыхать ездит только раз в год. Другая в дыре этой застряла зачем-то, а я хоть успешная и счастливая.

– То-то и видно. Кислота из тебя, успешной, так и брызжет, как бы стены не разъела! – обиделась Вера. – Я тебя сколько зову в гости? Приезжай, посмотри, как современная ферма там, в Италии, устроена, чтобы хвосты тебе не мерещились.

– Катюш, ты правда последние годы злющая такая, хуже, чем в детстве была. Может быть, гормоны и щитовидку проверить? – предложила Нюша, зубами разорвав бинт, чтобы зафиксировать узелком.

– Вот я не пойму, мне это точно говорит женщина, которая зелёнку с бинтом за панацею держит? Может, ещё и корпию щиплешь по ночам? На себя посмотри – располнела, как будто тебе все сорок! И это ты сама с собой делаешь, никто тебя ж не заставляет! Могла бы работать. Фролу Ивановичу сиделка ведь не нужна постоянная, он всё может сам, не как мама! Даже ходит понемногу. За что я тебе только деньги перевожу?

– Я пробовала. У него вроде как навык самообслуживания сохранён, но таблетки забывает пить. Есть забывает тоже. Будет сидеть плакать, что встать не может, а окажется, что ослабел, потому что не ел. А деньги ты не переводи, я справлюсь, правда. Я подрабатываю, работы, правда, много.

– Ну так оплати сиделку ему.

– Чужие руки добрыми не будут. Мы лучше так. А ты кончай злобствовать, а то мы терпим-терпим, а и обидеться можем. Если у тебя мужик козёл, это не повод всем портить праздник, – терпеливо убеждала Нюша, ни слова не говоря о том, что за всё время ни разу не видела пенсии Фрола Ивановича, сама зарабатывает и на него, болезного, и на себя.

Они бы, наверное, до утра ругались, если бы Борис не принёс Нюше её телефон, поющий: "Who Wants to Live Forever" с взволнованным мужским голосом в динамике:

– Анна Андреевна, помоги. Скрутило бабушку нашу опять, – просил мужчина. – Уколи, пожалуйста, пожалей старушку.

– Скажи ему, что у нас праздник, тебе некогда! – сказала громко Катя. – Мы к тебе раз в год приезжаем!

– А вы почаще приезжайте, – улыбнулась Нюша и вышла говорить в коридор.

– Опять Семёновна? – спросил Фрол Иванович, когда Анна Андреевна вернулась к гостям, которые к тому времени снова стянулись к столу, к салатам и жидкостям, тут же осёкся и стал бормотать что-то невнятное.

С момента ареста Фрол Иванович понял, что самая лучшая, самая безопасная и выгодная роль в жизни – играть полоумного старика. Никому из медработников ты не интересен по старости, называют они это деменцией, и за неё всё тебе прощается. А обычные люди начинают сюсюкать с тобой как с малым дитём, по пять раз объяснять и всячески выражать уважение. Детям, наверное, такое идиотическое обращение терпеть сложно, а вот старикам вполне – старикам скучно, готовы играть и играть. Получалось, что постареть и сойти с ума в обществе что-то, чего достигают самые уважаемые люди, и Фрол Иванович с удовольствием вступил в их ряды. Несмотря на то, что реального помутнения сознания было у старика случаев по пальцам перечесть, он с гордостью играл в жизни привычную роль взбалмошного старикана, и сам уже порой терялся, где правда, где вымысел. Нюша знала его хорошо, инвалидное кресло держала для приёма дорогих гостей и позволяла чудить и с врачами, и с гостями так, как ему заблагорассудится – пожил человек, имеет право на любую дурь.

– Ага. Подняла опять тяжёлое. Побегу, я мигом.

– Я вообще-то ногу повредила у тебя дома. Не смей меня бросать из-за какой-то бабульки! – кричала Катя. Нюша быстро скрылась за дверью, даже не дослушав.

– Что ж ты, девка, от года к году всё несчастнее и несчастнее? – спросил Катю Фрол Иванович, когда дверь захлопнулась. – Вот я тебя помню совсем дитём ещё, и всегда тебе мало было. Куклу купят тебе лучшую – причёска не нравится, ревёшь. Велосипед – синий, мальчишечий, ревёшь. Платье как у принцессы – рюшей не хватило для счастья. Думал, в бабах успокоишься, а ты ещё хуже стала. Злее. Мне кажется иногда, свернёшься в кресле своём клубком, зашипишь и змеёй обернёшься.

– У меня стандарты просто высокие, дядя Фрол, не то что у некоторых.

– Это ты про Нюшу, что ль?

Дверной звонок издал звук, похожий на свисток, и, прервав их, в квартиру ввалились Борис с итальянским мужем Вероники, и следом ещё какой-то приличного вида мужик в дорогущих джинсах.

– Это Сергей, – гордо провозгласил итальянец. – Он ищет Нюша.

– Браво! – воскликнула Вера мужу, захлопав в ладоши, и добавила Борису, с той же милой улыбкой на лице: – И нафига ты, Боря, его учишь? Ты хоть представляешь себе, как это классно, когда твоя вторая половинка языка не понимает? Не порть мне мужа!

– Да, да, спасиба, – поддакнул итальянский муж, уверенный, что супруга благодарит за его успехи.

– Да ладно тебе! Он сказал, что на курсы пойдёт языковые, – объяснялся Борис.

– Обещать не значит жениться – он на них четыре года идёт уже, и пусть. Пока я его не подгоню, никуда он у меня не пойдёт, мой самый настоящий итальянский муж.

Она искренне поцеловала мужа в щёку. Он был доволен, светился и называл предметы на столе по-русски, развлекая собравшихся.

Вероника принялась хозяйничать, усадила Сергея за стол, обложила салатами из мисок, обеспечила стаканом вишнёвого компота, жирным беляшом и жульеном. Тем временем Катерина, расценив внешний вид нового гостя на десятки тысяч, из умирающего лебедя быстро превратилась в грациозную лебёдушку, вспорхнула с драного дивана, встала у окна, увидела внизу свежеприпаркованный порше и принялась допытываться:

– Сергей, а вы тоже к Нюше за уколом?

– К Нюше? Не знаю. Я к Анне.

– Ну тогда придётся подождать. Медсестра сегодня нарасхват. После праздников у местной знати, видимо, тяжело на душе и желудке. А вы сами откуда?

– Я из нижнего посёлка, на берегу который. Так и называется – Бережки.

– Смотрите-ка, мы с вами в этом прямо близки. Я тоже только что из бережков, тех, что в Таиланде у самого моря.

– Да что вы говорите! Значит, вы самая младшая сестра, Екатерина.

– Интересное дело, откуда вы меня знаете?

– Вы очень с ней не похожи. Аня рассказывала, что они с младшей сестрой не похожи, как небо и земля, вот я и догадался.

– Спасибо за комплимент! Я, надеюсь, небо! – жеманничала Катерина.