«Боже мой, как страшно, – подумалось мне, – в этом огромном монастыре, где у тебя столько сестер и матушка, умереть в полном одиночестве». Страшнее, наверное, только жить в полном одиночестве среди такого количества народа. Для меня здесь это было самое страшное и невозможное: не работа до потери сил, не жесткий устав с полностью расписанным распорядком дня, не скудная пища из пожертвованных кем-то продуктов, не хронический недосып, не крики и занятия Матушки, не доносы сестер, даже не постоянная слежка друг за другом, не что-нибудь, а именно вот этот вакуум вокруг каждого человека, какое-то космическое одиночество, запрет общаться, дружить, помогать друг другу, проявлять любовь и сострадание без всяких на то «благословений».