00 Чем все закончилось

Прости, не могу говорить спокойно. Сложно пересказать свое поражение, но я попробую.

Я был ведущим кей-инженером, монтировал и устанавливал кьярты. Любимая работа, жена и маленькая дочь. Доставшийся в наследство сувенирный магазин. Со стороны – идеальная жизнь. Я не раз задумывался: зачем ввязался в противостояние? Ради чего? Мысленно, шаг за шагом прокручивал всю свою жизнь. Что изменил, если бы мог?

На размышления у меня было четверть века в сибирской колонии. По молодости такой срок звучал как «навсегда». Я даже не думал выйти живым, но день настал. Потертая сумка с одним комплектом белья, документы… Из товарищей – старый техник по прозвищу Дельфин.

Все. Я свободен?

Я не верил этому даже стоя снаружи железных ворот.

– Что замер, Академик? – Клим перекрестил руки на груди и уставился на меня. Молодой охранник попал сюда недавно и не понимал, почему мне запрещено делать поблажки, а среди заключенных я в почете. Не бойся, юноша. Я слишком устал, чтобы тебя ломать.

– Вон, остановка в километре. Через час автобус будет. Так что двигай отсюда, двигай.

Он с облегчением захлопнул дверь. За моей спиной остался заасфальтированный двор с вышками по периметру; покрытый металлом кьярт с одуряющим излучением; люди, давно забывшие цель и смысл жизни. Тюремные правила и законы остались позади.

Вперед вела убитая дорога. С двух сторон возвышались угрюмые ели. Между ними голыми обглоданными костями стояли березы. Только редкие огненные всполохи лиственниц напоминали о том, что сейчас начало октября. Холодный ветер пронизывал до костей. Я шагал по земле без границ и приказов впервые за много лет.

Под старой бетонной полусферой остановки я сел и задумался.

Когда в тридцать с небольшим я шел на сделку с властью, то не рассчитывал дожить. Думал, меня пристрелят или прикончат в тюрьме. Но мне позволили отсидеть.

Наверное, можно было вернуться в родной город за пять тысяч километров. Можно ли?

***

Я был готов к восстанию, все продумал…мне казалось, я учел риск. Как перезапустить кьярт я не рассказывал никому. Магазин заранее переписал на друга. Жена – просто учитель в школе. Только трое были посвящены в смысл происходящего, остальные знали только то, что надо было сделать.

Не успели. Поздно ночью ко мне в магазин пришел вежливый офицер:

«Знаете, нам шептнули, что… Расскажите мне подробней. Иначе мы найдем за что посадить даже вашу жену и дочь».

И я рассказал. И сел. С обещанием, что никто не пострадает, кроме меня. Наивно верил, что так и будет.

Странно, но так и произошло.

***

Старый автобус притормозил у остановки. Я зашел, но по-прежнему пребывал в своих мыслях. Я уверен, про меня забыли. Кому нужен старый революционер, когда трижды менялась власть? Таких нынче жарят на завтрак.

Я не заметил как задремал под неровное движение автобуса. Когда я открыл глаза, мы ехали сквозь стену сибирских лиственниц. Узкая дорога напоминала горную реку среди высоких, подпирающих небо деревьев. На остановке, впуская в салон воздух ниже нуля, на улицу вышли люди. Шоссе расширялось, обрастая поселками, мостами и развязками. Автобус ехал в город.

А нужно ли мне туда?

Я вышел на следующей остановке. «Сягаевка» значилось на указателе. Ну Сягаевка так Сягаевка, какая мне разница? Около неказистого серого пятистенка женщина гребла в палисаде.

– Нет ли работы, хозяюшка?

Она посмотрела на меня долгим изучающим взглядом. На мои мозолистые руки, квадратную фигуру, побитое временем лицо, неказистую старую одежду.

– Оттуда что ли? – буркнула она, – Поди и жить-то негде?

Я кивнул.

– Ну, непутевые! – вскинула она руки. – Не люди – аспиды! Всех мужиков – туда! Проклятые!

Она провела меня в избушку, где работы и впрямь был непочатый край. По ходу, охая и причитая, рассказала свою историю. И я понял ее доброе отношение к тем, кто «оттуда»: местные мужики несколько лет назад выступили против вороватого главы. Их разогнали, одному сломали ногу, двоих посадили. «Ладно бы просто воровал», – запричитала женщина, – «так сел, наркоман эдакий, под “каплей” за руль и сбил парня на служебной машине. Самые смелые собрались снова. Глава сказал, что угрожали убить, но не верю! Кто ж убивает-то в наше время! Просто хотели к совести достучаться! Ну и посадили всех через одного – за соучастие».

– А кьярт? – спросил я, хлебая ароматный борщ, – Почему главу и всех мужиков не проверили?

– Так нет его, милый. Уже годков как шесть сломался. Чинить некому, а в город везти бюджету не хватает.

«Поздновато он сломался», – подумалось мне.

Этим «ладно бы просто воровал» она меня сразила. Я не чувствовал свое поражение так остро, даже на допросе под траурную музыку.

– А ты-то сам чего умеешь? Кем работал? – спросила женщина. Я замешкался.

– В магазине продавцом. Обратно никто не возьмет.

Четверть века назад люди еще были готовы бороться. Сейчас… Интересно, сейчас еще хоть кто-то понимает, что происходит?

– Оставайся, коли идти некуда, – просто сказала хозяйка.

– Спасибо.

Я подумал и согласился. Почему нет? Этим людям я могу помочь руками. Это не сложно. Так и остался. Поправил избушку, починил печь, завел пчел, скотину, собак. Стал ходить на охоту, помогал соседям. Руками, без электроники и новостей.

– Тебе бы главой быть, но кто ж поставит сидельца на должность? – Охала хозяюшка.

Должность мне никто и не дал, но помогать не мешали. Я делал все, чтоб деревня не загнулась. Валентина, моя хозяюшка, говорила что я даже помолодел. Нет, просто у меня появилась цель – хоть что-то после себя оставить. Только кьярт чинить не стал.

Я не отдавал себе отчета, но теплилась надежда, что кто-то поймет. Кто-то заметит. Но нет. За пять лет – тишина Уже кое-кто из сидевших вернулся, и мы справили новое здание деревенскому клубу. На открытие из города приехали учащиеся музыкальной школы с концертом.

***

Август, вечер.

В кои-то веки районная администрация подсуетилась, и привезла лучший класс известной школы. Пока дети, шумя и громко обсуждая какую-то заразу, выносили инструменты, ко мне подошел водитель автобуса и протянул простой бумажный конверт без надписей. С тревогой в сердце я открыл его – и отошел в сторону.

Текст начинался со знакомой фамилии. Когда я только вышел из заключения – я бы согласился на предложение не раздумывая. За четверть века я придумал не один план. Только сейчас мне было все равно. Людям безразлично, так почему должно волновать меня? Я скомкал бумагу и засунул в карман.

—Андрей Николаевич, пора! – время мне открывать концерт.

…девочка, что играла Шопена казалась до боли знакомой. Длинные волосы рассыпались по плечам, напомнив искры осенних костров.

– Арионова Дана! – объявил учитель, и она поклонилась.

Я подошел к ней после концерта. Дана, значит. Арионова? То есть тот рыжий оболтус Петька очаровал мою дочь? В Сибири-то девочка как оказалась? Я не должен был встретить ее. Никогда. Я должен быть в стороне, но…

– Ты так красиво играла, – сказал я ей (а что еще можно было сказать незнакомой девочке?) – кто научил тебя играть на пианино?

– Мама, – ответила она и нахмурилась, как от боли.

– А как маму зовут? – спросил я и тут же прикусил язык.

– Вам зачем?

– Имя интересное, вдруг в честь кого-то назвали.

– А, – она замялась, – Мама… умерла, – грустно сказала она. И замолчала. – А назвали в честь дедушки.

Закололо в сердце. Анечка, моя Анечка… Я замолчал. Девочка подняла на меня светлые глаза:

– Можно вас спросить, – она неловко замялась, а потом набралась смелости и продолжила, – я хочу собаку. Нам еще до концерта Валентина Петровна показывала щенков, они такие красивые!

– Хорошо, внучка, – невольно улыбнулся я, – пойдем посмотрим.

– Не зовите меня так! – вскинулась она, – я уже взрослая, мне двенадцать лет!

– А как мне тебя звать?

Она задумалась.

– Вы такой старый… зовите внучкой. По имени я все равно не люблю.

Я помог выбрать ей щенка лайки. Смешно и грустно, потому что собаки эти не для квартир. Но не смог отказать. Она взяла серого кобелька, и мило улыбаясь, принялась меня благодарить.

– Спасибо вам большое, правда! Я бы… может, вам еще что-то сыграть?

– Адажио Альбинони сможешь? – наверное, стоило вспомнить Моцарта или что у них там в школе учат. Более уместное и простое. Но я хотел услышать как она играет эту вещь. Девочка нахмурилась и поджала губы, вспоминая.

– Извините, правда его не знаю! Но я выучу, честно! Приезжайте к нам на отчетный концерт в конце года!

– Постараюсь, внучка. Постараюсь.

***

След школьного автобуса на грунтовке медленно засыпали первые иглы лиственниц. Еще не яркие, больше желто-зеленые, нежели огненные. Моросил дождь. Я смотрел в холодное свинцовое небо и оно уже не казалось мне таким тяжелым. Хотя … в жизни не подумал бы, что мою малышку соблазнит этот очкарик Арионов. И девочка ничего не сказала о .. боже, как странно даже мысленно произносить – о бабушке. Значит, Марты, моей Вишенки тоже больше нет?

Я привык думать, что это я «умер» для них. Но не они для меня.

– Андрей Николаевич, все уже заждались, – строго сказала Валентина сзади, а потом, уже обычным тоном, – пойдем, Андрюш, мы уже накрыли стол в клубе, давай праздновать.

Я заставил себя улыбнуться и взял хозяюшку под руку. Восстанавливать деревню – неплохое занятие для революционера-неудачника на пенсии.

В моем кармане лежало скомканное письмо от сына моего друга, который незнамо как меня нашел. Я не ждал этого, но он спрашивал совета. Он хотел что-то изменить. Возможно, мог. Но надо ли?

Перед глазами рассыпались в пепел дрова в новомодном камине. Передо мной снова стоял выбор: бороться или просто жить.

Знать бы еще, какой правильный, потому что мне снова было что терять и за кого бояться.

И за кого бороться.

01 Вишневая дверь

6 сентября, воскресенье

Кирпичные ступени разной высоты вели к тяжелой деревянной двери. Надо было сильно постараться, чтобы заметить слева потертую вывеску с временем работы. Выше, на одном гвозде болталась кованая надпись «Вишневая дверь». Вензеля и буквы сливались в узел тяжелого металлического кружева и нельзя было понять что это за заведение – магазин, кафе, адвокатская контора или салон красоты.

Правда, никого это не волновало – даже завсегдатаи рынка шли мимо, будто и не было этого места, будто оно закрылось давным-давно.

Но не все.

Минуя вечерние улочки, остановился старый грузовичок: оторванные нижние люверсы, поцарапанный кузов, вмятина на крыле, убитая резина со стертым протектором. Из кабины вышла женщина в строгом деловом костюме – красивом и дорогом, не взявшимся с автомобилем грузчика-работяги. Выглядело наоборот: будто машина превратилась из кареты в тыкву, а дама как была королевной так и осталась.

Раньше она была красавицей, но сейчас пиджак не скрывал полноту, а тугая кичка на затылке только подчеркивала объём на резких скулах и подбородке. Правильные черты лица могла оживить улыбка, но дама предпочитала образ Снежной Королевы. Она взяла из машины картонную коробку, кивнула водителю, и тот уехал. Она остановилась у порога и обреченно посмотрела на вывеску. Там, внутри, был чуждый ей мир, да что там мир – враждебная вселенная. Не то место, где хотелось быть.

Едва она толкнула дверь, как мелодично зазвенела «музыка ветра». Женщина невольно задержала дыхание, но, к ее изумлению, в магазине чувствовался только чистый кондиционированный воздух. Хотя раньше – постоянно зажженные ароматические лампы или палочки-благовония, фу! Сейчас все изменилось, и даже входные колокольчики были другими. Вместо старых деревянных полок вдоль стен – свободные открытые стеллажи из металла и стекла. Вместо приглушенного, теплого освещения – лампы дневного света.

«Опять тут все поменял!» – пробормотала гостья едва слышно. В магазине было пусто, и она прошла к кассе и поставила коробку на пол, с раздражением рассматривая стеллажи, заставленные всякой всячиной. На границе слышимости звучали два мужских голоса.

– Герман? – женщина пыталась скрыть нервозность, но последний слог имени вышел непозволительно громко. «Как истеричка», – обругала она себя.

Из глубины магазина вынырнул мужчина. Он был одного роста со своей гостьей, но выглядел совсем иначе. Крепкий, с пронзительным взглядом из-за очков. На лысине была набита замысловатая татуировка, плавно переходящая по шее на правую руку вплоть до кончиков пальцев. На левой руке, свободной от тату, был металлический браслет с полустертой надписью. Подчеркивала все это безобразие футболка без рукавов и джинсы.

– Хель? – он искренне удивился, – тебе что-то нужно? – он лукаво улыбнулся, будто подразумевая нечто, известное только им. Она безразлично скользнула взглядом по стеллажам: банки чая, пакеты с кофейными зернами, причудливые зеркала, мотки ниток, статуэтки слонов, волков и медведей, подвески из кости мамонта, старые потертые книги и новые блокноты для записей, резные шахматы разных размеров и простенькие наборы домино, зонты-трости в элегантнейшей подставке и дешевые резиновые сапоги. Все это было разложено без намека на порядок.

– Опять все поменял? – спросила она. И тут же прикусила губу. Герман хмыкнул – ее всегда бесили постоянные перестановки.

– Кто тебя подвез, дорогая? Может, ты просто поболтать зашла? – с ехидным смешком спросил он, – или тебе вискаса для ротвейлера отсыпать?

– Нет. – Ответ звучал резко и грубо. Мужчина покачал головой.

– Твои любимые слова, а? С юмором у тебя туго.

Собеседница прищурилась. Потом подняла коробку на стол и открыла ее. Герман заглянул и сразу спросил:

– Откуда?

Дама неопределенно дернула плечами. А Герман продолжил:

–Ты ведь терпеть не можешь домашних животных. У тебя даже кактусы засохли!

– Ну вот и спаси животинку! – бросила она, – Тебе же нравится быть героем.

Хозяин магазина не отвечал, внимательно смотрел на лежащего в коробке щенка. Это была сибирская лайка: серо-белый меховой шарик чем-то напоминающий волчонка. От голосов он проснулся, зевнул, внимательно оглядел людей и тихонько тявкнул.

Герман задумался о чем-то, вздохнул и чуть отодвинул коробку.

– Почему я должен тебе помогать, Хель?

Она скривилась, будто съела лимон. Минуту играла в «гляделки» с хозяином магазина – разве что молнии не сверкали. Потом выдохнула и ответила:

– Петя приехал, привез Даню, а девчонка притащила с собой «это». Какой-то сибирский дед подарил после концерта. Чем он думал: зачем девчонке породистая лайка? Воняет, мебель дерет и за кошкой бегает.

– У тебя нет кошки, – мужчина прищурился, – или уже завела, вместо ухажеров?

Дама смерила его презрительным взглядом. Он покачал головой.

– Что ты скажешь своей племяннице?

– Уже сказала. «Убежал твой песик, это же город. Следить надо было». Слушай, —она перекрестила руки на груди, – не учи меня жить. Квартира моя, я и так пустила Даньку на год пожить, пока Петя будет работать. Даже в школу устроила. Договорилась с Зиночкой, та ее в свой класс взяла. Хотя не сильно-то и хотели: Данька, спасибо ее мамаше, в школу до этого почти не ходила, только экзамены сдавала, и…

Ее прервал звон колокольчиков.

– Извините, – раздалось от двери. Ольга замолчала и уставилась на парня так, что тот стушевался и неловко замер.

Герман вздохнул и вышел из-за прилавка.

– Что-то хотел? – спросил он, а парень аж затрясся от бандитского вида хозяина магазина и его хриплого голоса. Нервно сглотнув, он достал из сумки простой бумажный конверт.

– Это вам просили передать. Извините! До свидания! Извините! – он попятился и выскочил за дверь.

Минуту висела пауза. Герман крутил в руках конверт, не распечатывая. Гостья подождала, переводя взгляд с собеседника на часы и обратно. Потом не выдержала: