Нет его больше. Нет. И не будет уже никогда, – говорю и сам собственного голоса не узнаю.
Замолкаю на время, перевожу дыхание, но никакого облегчения.
– Во время учебно-тренировочного полета произошло крушение легкомоторного самолета. Рухнул прямо на взлетной полосе. И инструктор, и он… – Зажмуриваюсь. – А я… даже прощения попросить не успел!
Снова не могу говорить. Захлестывает и бьет наотмашь отчаяние. А она ближе подсаживается. Не вижу – тепло ее чувствую.
– Романтик, грезивший небом. А я дурак! Кретин! Идиот! Родной брат! Ничего о нем, оказывается, не знал… И что самое страшное, даже не пытался узнать. Мать на днях в комод полезла. Думал, фотографии достанет. А она мне старенькую папку для черчения – на. И знаешь, что там? Знаешь? – срываюсь на крик и тут же на шепот перехожу: – Самолеты. Безмерное количество. Каких только нет! – Снова к стенке отворачиваюсь, и ком в горле. – Он рисовал. С самого детства ими бредил.
Вскакиваю с места – и в гостиную. И вот уже протягиваю ей детально прорисованный Су-47. Вожу пальцем по тонким карандашным линиям – пытаюсь понять, что он чувствовал, о чем думал. Закрываю глаза и сам себя проклинаю. За слепоту свою, глухоту и ничтожность!