Кошелек, как и носовой платок, оказался на месте. Отерев лицо и отдышавшись, Бабушка тщательно порвала бумажку – «не хватало еще, чтоб кому-нибудь мозги свернули!» – и в сердцах швырнула обрывки на девственно-свежую, блестевшую на солнце мириадами разноцветных огоньков снежную шапку урны. Затем она перевязала мне шарф, высморкала нос и весело спросила:

– Ну что, пойдем кататься?

Но настроение все же было безнадежно испорчено. К тому же на горке «для маленьких» было так много народу, что буквально не протолкнуться. Я попробовала пристроить свои санки, но сесть в них так и не успела: меня толкнул проносящийся мимо чей-то пламенеющий щеками мальчик. Падая, я наступила на ногу какой-то девочке, которая тут же дала громкого ревака, и на горку с грозным бурчанием вихрем взлетела ее сердитая мама. Словом, сегодня тут было совершенно нечего делать.

И мы побрели по тропинке дальше в лес. Ненужные санки уныло потащились за нами.

По правде сказать, происшествие с этими странными тетеньками, как и дядя в белом платье в окружении детей на картинке, почему-то не шли у меня из головы.

– Бабуля, а Бог – он знаменитый?

Бабушка улыбнулась:

– Да, очень…

– Знаменитей, чем твой любимый Листьев?

– Больше!

– Чем Мамин любимый Тальков?

– Больше!

– Чем Пугачева? – изумилась я.

Бабушка усмехнулась:

– Намного!

– А его по телевизору когда-нибудь показывали?

– Нет. Его никто никогда не видел.

Этот ответ поставил меня в тупик:

– Бабушка, так откуда же ты знаешь, что он есть?

Тут вышла какая-то заминка – Бабушка не сразу нашлась что ответить:

– Ты еще маленькая и не поймешь. Так что придется тебе пока мне просто поверить.

Ох, эти вечные уловки взрослых! Когда им надо что-то от тебя скрыть, они всегда пускают в ход обидные намеки на то, что ты еще ничего не соображаешь!

– Нет, бабуль, а все же… Бог – он кто?

– Бог, Машенька, это – не кто-то… Бог – это все вот это! – И Бабушка широко-широко развела руками, как бы охватывая весь лес, все небо, меня и себя…

– Но вот это все, бабуля, я вижу! И еще: если Бог – вот это все, то тогда как он может разговаривать?

– В смысле, разговаривать? – не поняла Бабушка, подбирая с тропинки кем-то обломанную еловую лапу.

– Ну, те тети сказали, что они нам принесли «Слово Божие»…

– Глупости какие! – Бабушка снова рассердилась: – Бог может разговаривать, но уж точно не словами! И уж тем более не словами этих клуш сумасшедших!

Мы помолчали и еще немножко прошли по тропинке.

– Бабушка, а если Бог – вот это вот все, то как же он все видит? Где же у него тогда глаза?

– А вот они!

И Бабушка снова очертила рукой огромный круг, показывая на небо, деревья и широкую-широкую, покрытую свежим белым пуховым покрывалом поляну.

Мы давно уже ушли от детской площадки, над которой плотным смогом висел шум неразличимо сплетенных звуков: детского визга и смеха, родительских выкликов и вскриков, окликаний и нареканий. В глубине леса было почти совсем тихо. Даже если белка ловко перепархивала с ветки на ветку или ворона, лениво взмахнув крыльями, тяжело снималась в полет, то снег соскальзывал с опушенных еловых лап плавно и беззвучно. Миллионами цветных брызг переливались снежинки под холодным зимним солнцем, и от нестерпимого блеска синего-синего высокого морозного неба приходилось жмуриться…

– Вот они, его глаза… Везде. И все они на тебя смотрят. Так же, как и ты на них.

По правде сказать, мне от этого масштабного «надзора» стало несколько неуютно, тем более что тропинка привела нас с яркого солнца в тень, под плотную крышу сплетенных веток однообразно ровных высоченных сосен, сурово и тускло отсвечивающих мощными серо-коричневыми стволами. Как же это тогда жить, если все вокруг видят каждый твой шаг?

– А зачем, бабуль, Богу за нами наблюдать?

– Как зачем? Он же нас создал, вот и смотрит, как мы… – Бабушка чуть запнулась и, улыбнувшись, продолжила: – Функционируем. Следит за тем, чтобы мы не сломались и не испортились.

Мы помолчали, теснясь гуськом на узенькой снежной дорожке между большими сугробами.

– Бабуль! А когда Бог меня сделал, он тебе инструкцию по тому, как со мной обращаться, приложил?

– В каком смысле? – не поняла Бабушка.

– Ну, помнишь, когда нам с тобой почти новую стиральную машину Тетя Валя отдала, у нее не было инструкции, ты не знала, как ею пользоваться, и она сломалась. А когда ты утюг купила, у него была. Ты ее долго-долго читала. И поэтому утюг до сих пор работает.

– Нет, Машенька, инструкции точно не было, – расхохоталась Бабушка.

Тропинка кончилась, выведя нас на небольшую полянку.

– А вдруг, Бабуль, я, как та машинка, тоже могу сломаться из-за неправильного использования?

– Но я же не сломалась? И Мама твоя… И Света… А, ведь нам, Машенька, никому руководство по применению Бог не выдал. – Бабушка опять на минуту впала в задумчивость. – Мы его себе сами по ходу жизни пишем! Как умеем… А Бог нас подправляет.

– Тогда я себе напишу, что меня надо любить, вкусно кормить и хвалить!

– И никогда не ругать?

– Никогда! – уверенно сказала я.

– Ну, с такой инструкцией ты точно испортишься! – озорно посмотрев, сказала Бабушка, слепила снежок и запустила им в меня.

Я тоже нагнулась, неловко скатала в рукавичках снежный шарик и запустила его в Бабушку. Не долетев до цели, он распался в воздухе на несколько частей – проклятая неповоротливая шуба мешала мне до конца плотно смыкать ладошки и хорошенько скреплять пухнастые снежинки в твердый комочек.

– Ничего, сейчас другой слепим! – ободрила меня Бабушка. – На вот, лови еще!

Ко мне снова летел маленький белый мячик, но я опять неловко взмахнула рукавичками, и он, просвистев мимо моих рук, протаранил в мягкой ровной снежной поверхности глубокую дыру.

Тогда я нагнулась и, просто загребая снег варежками, взметнула на Бабушку целую тучу белых кристалликов. Смеясь, Бабушка отмахивалась от поднятой мной снежной бури подобранной на тропинке еловой лапой.

– Стой, стой, стой! – кричала она. – Рукавички намочишь, а нам еще домой идти. Руки отморозишь.

Она подошла, стащила с меня варежки и стала греть мои ладошки в своих руках.

– Бабушка… А как же тогда Бог всех наказывает? Ведь, чтобы что-то делать, у него должны быть руки?

– А у него они есть! Вот твои – это руки Бога. И мои – тоже. И Мамины. И Светины. Мы все и есть его руки…

– Так мы что – тоже боги? – изумилась я.

– В какой-то мере, – засмеялась Бабушка. – Давай-ка поворачивать к выходу – нам с тобой еще обед греть.

Как же я могла забыть об этом? Разглядывая теперь в неверном свете снова вышедшей Луны свои ладошки так, словно видела их впервые, я окончательно осознала, что Время сломалось и что теперь Оно так и будет бежать на месте. Стрелочка никогда больше не сдвинется с палки с носом, и что это самое «завтра» никогда не придет: те тетеньки точно прокляли нас за то, что мы с Бабушкой не взяли у них книжечки.

Что же мне оставалось теперь?

На все мое детство без Бабушки застрять в этом детском саду? Я высунула голову из своего убежища – огромная, холодная, темная зала, где-то в туалете гулко подтекающая вода, едва угадываемые проемы высоких дверей… Нет, в этом мире мне точно не было места.

И тогда я решила, что дни мои будут протекать именно здесь, под этим столом, накрытым одеялом с утятами, в этом моем маленьком уютном мирке. Я легла на пол, снова свернулась калачиком, подтянув коленки к самому лбу. Да, только здесь теперь я чувствую себя спокойно, только здесь – в единственном месте, кроме Бабушкиных рук! – я могу спрятаться от назойливого звука шагов топчущегося на месте Времени.

Но внезапно к однообразному постукиванию часов примешались еще какие-то шаркающие звуки.

– Маша! Маша! Ты куда делась?

Оказалось, что это шаги потерявшей меня нянечки.

– Маша! Господи, куда же ты запропостилась? Да еще без тапочек…

Я замерла, затаилась, сжалась в комочек.

– Маша!

Раздался звук выключателя, и назойливое, нарастающее жужжание ламп дневного света начисто смыло из пространства звук застрявшего Времени. Одеяло поднялось, и под стол заглянуло улыбающееся лицо Анны Ивановны:

– Ты чегой-то здесь? Тебе ночью страшно стало? Так меня бы разбудила? – И она поставила передо мной мои тапочки.

Но я не намерена была с ней разговаривать, а просто потянула к себе приподнятый угол.

– Машенька, не дури! Нам надо с тобой скорее чистить зубы, одеться – сейчас же детишки придут! Вон, Марьстепанна уже поднимается.

И вправду, по ступенькам снова дробно цокали каблучки, и вскоре веселый голос воспитательницы провозгласил:

– Я уже тут! Нет еще никого? Слава богу. Не опоздала. Так неслась…

– Да ничего, ничего… опоздали бы, я бы приняла, – поднимаясь с полу, сказала нянечка. – С Машей мне что делать?

– А что с ней?

– Вот, полюбуйтесь, не вылезает. Всю ночь, видимо, тут и просидела.

Под столиком нарисовалось теперь улыбающееся лицо Марьстепанны:

– Ты чего тут? Выходи! Сейчас дети придут! Завтракать надо будет.

Но я снова молча потянула на себя угол одеяла.

– Ой, ну и бог с ней! – весело сказала воспитательница. – Видимо, она опять что-то там себе напридумывала. Вы что, не знаете, какая она фантазерка? Сейчас придут все, начнут во что-нибудь играть, и она сама вылезет.

Первым из всех в группу вихрем ворвался Руслан.

– Марьстепанна, а мне папа вишневую «девятку» купил! Смотрите, смотрите! – с ходу заорал он и плюхнул свой, судя по грохоту, немаленький автомобиль прямо воспитательнице на стол. – Смотрите, как она ездит!

– Кто ж такую ценность в детский сад приносит? – По голосу Марьстепанны было понятно, что она в очень хорошем настроении. – А ты подумал, как ее забирать будешь? Сейчас же кто-нибудь из мальчишек облюбует твое новоприобретение, и застрянет папина покупка тут на веки вечные!

– Ну и что? – вопил Руслан. Он вообще не умел просто разговаривать, а всегда почему-то громко кричал. – А мне папа тогда еще одну купит! Др-др-р‐р‐р‐р‐р‐р‐р‐р!!!

Судя по издаваемым Русланом звукам, машина со стола Марьстепанны явно куда-то поехала, долго плутала по изгибам каких-то дорог, прокладываемых Руслановой фантазией по ковру, и, наконец, со всего маха въехала ко мне под одеяло, безжалостно протаранив мои тапочки. Вслед за ней под столом появилась довольная, торжествующая Русланова физиономия, и его трубный глас провозгласил:

– Pit stop!!!!

И тут он заметил меня:

– О! Машка! Привет! А чего ты тут делаешь?

– Виделись! – мрачно отпарировала я и потянула одеяло обратно.

В этот момент в группу ввалились еще дети, пространство стало заполняться визгом и грохотом, топотом и скрежетом. Автомобиль выехал обратно, и, видимо, его появление после «заправки» произвело настоящий фурор. Достоинства и недостатки еще долго и горячо обсуждались, затем разноголосый детский хор нестройно, вразнобой заорал «Твоя вишневая «девятка» меня совсем с ума свела…», да так рьяно, что Марьстепанне пришлось очень сильно кричать, чтобы прекратить эту вакханалию. Словом, у всех сегодня в этом проклятом бесконечном «сегодня», было прекрасное настроение! Вне моего маленького мира кипели и бушевали страсти.

Я осторожно выглянула и…

Странно! Маленькая стрелочка сейчас указывала на неваляшку, которая шла сразу за «кочергой».

Но как же так? Я же только совсем недавно своими глазами видела, что она буквально примерзла к палке с носом! Значит, пока я раздумывала над «божьей карой», Время перепрыгнуло часть своего пути? Зачем же я не смотрела на стрелочку во все глаза? Ведь теперь я не знаю, сколько раз сломавшееся Время совершило эти странные скачки? И останавливалось ли Оно на «кочерге» или сразу махнуло к неваляшке? И можно ли считать, что первый свой круг Время уже «пролетело»?

А если хитрющая стрелочка, обманув меня своей неподвижностью, уже два, три или пять раз перескакивала на «кочергу» или через нее? Не стало ли от этого мое «завтра» уже «вчера»? Впрочем, нет, так быть не могло – я же не спала… Значит, я по-прежнему в «сегодня»? Но тогда получается, что «сегодня» для меня теперь никогда не кончится?

Одеяло вновь приподнялось, и ко мне вплыла Катина рожица:

– Машка! Привет! Как у тебя тут уютно! Можно к тебе?

– Во‐первых, ты не поместишься, – мрачно сказала я. – А во‐вторых, я с тобой уже здоровалась.

– Я? Я тебя сегодня еще не видела, – удивилась Катя.

– Нет, видела!

– Нет, не видела!

– Нет, видела!

– Нет, не видела! Я тебя видела вчера!

– Нет, ты меня видела сегодня!

– Нет, вчера!

– Нет, сегодня!

– Ну как же сегодня – я же только пришла! Я же дома ночью спала! – кричала Катя.

– А я не спала!

Где ей было меня понять? Проведя ночь в тяжелых раздумьях, я точно ни разу не сомкнула глаз, и поэтому «сегодня» продолжалось, поскольку мое «завтра» так и не наступило.

Обидевшаяся и возмущенная Катя на четвереньках выбралась из моего убежища и, споткнувшись, побежала к воспитательнице:

– Марьстепанна, а Маша не хочет со мной здороваться!

– Оставь ее ради бога, – все больше раздражаясь, сказала Марьстепанна. – Она сегодня не в настроении и играет в какую-то свою игру. Иди руки мой, сейчас будет завтрак.

Мир вокруг меня бурлил звуками, они буквально разрывали мне голову, поэтому я поплотнее вдвинула ее в коленки, тщательно подоткнула одеяло со всех сторон и закрыла глаза. Однако внезапно «утята» взвились над моей головой, и все еще улыбающееся лицо Анны Ивановны заглянуло ко мне под стол:

– Машуня! Иди пижамку-то переодень, личико умой, а то я уже на столы накрываю.

И она стала пододвигать к моему столику стульчики, ставить сверху тарелки и чашки, брякнули раскладываемые ложки, кто-то из детей, стремглав метнувшись к своему месту, больно наступил мне на руку… Словом, хочешь не хочешь, а выбираться мне из моего убежища пришлось.

Невзирая на то что теперь в наших огромных комнатах было очень много народу, мне все же было зябко. Ежась, я нехотя потащилась к своему шкафчику переодеваться, по дороге подойдя к окну. В конце концов, хотя бы Солнышко должно было подсказать мне, где я, обманутая коварством стрелочки, заплутала на пути Времени?

Но за окнами брезжил серенький-серенький день, все небо было забито клочковатой, грязной, плотно утрамбованной ватой – такой, какая была в старом диване, который разодрал играючи наш неугомонный Бим. Сеял меленький дождик, и ни о каком солнышке не могло быть и речи… И я поняла, что окончательно потерялась в этом самом, как и Бог, никем не видимом, но все же существующем, взбесившемся, ополоумевшем Времени.

Между тем за завтраком буйное веселье моих одногруппников не только не прекращалось, но и, плавно набирая обороты, принимало какой-то ожесточенный характер.

– Дети, – строгим голосом сказала Марьстепанна, – внимание! Сегодня помимо нашего обычного завтрака вы будете есть йогурт. Все знают, что это такое?

В мощном согласном «да» потонуло чье-то немногочисленное робкое «нет».

– Йогурт! «Активиа» от Данон! Уникальные бактерии! Действует изнутри – результат налицо! Ур-рра!! – орали одни дети, занимая свои места за накрытыми столами.

– Нет! Это «Мертингер»! Фрукты гут! Самое хорошее из Баварии! – надсаживались другие.

– Тихо, тихо! Молочный суп еще горячий! Вы все попереворачиваете! – пыталась перекричать этот непонятно чем вызванный ажиотаж нянечка Анна Ивановна. – Что ж вы сегодня такие бешеные?

– Внимание! Стоп! Прежде чем начать есть, взяли ложки, открыли йогурт и съели его натощак. Я проверю! – провозгласила Марьстепанна и пошла между нашими столами.

– Я не люблю йогурт, – скривилась Леночка. – Я его дома никогда не ем.

– А я очень люблю, – пробурчал Руслан, у которого на мордахе уже выросли гигантские белые усы. – Давай я тебе отдам свою пустую коробочку, а ты мне свою полную. А Марьстепанна не заметит.

Махинация была провернута мгновенно, и, когда воспитательница подошла к нашему столику, Леночка задумчиво соскребала со стенок остатки белой кашицы, а Руслан за обе щеки уписывал вторую порцию.

– Молодцы, – обрадовалась Марьстепанна. – А теперь все так же дружно едим молочный суп.

Тут тех, кто серо-белой бурде с раскисшими в ней червяками вермишели был совершенно не рад, оказалось гораздо больше.

– А вот это я точно есть не буду, – сказал Руслан, брезгливо отодвигая от себя тарелку.

– Куда ты денешься! – подтрунила над ним Леночка. – Не будешь есть – Марьстепанна тебя, как маленького, покормит.

– А спорим, не покормит? – Глаза Руслана налились гневом.

– А спорим – покормит?

– А спорим – нет?

– А спорим – да?

– На что спорим?

– На качели! – азартно выкрикнула Леночка. – Если я выиграю, то буду качаться, а ты будешь меня толкать.

– А если я выиграю… а если я выиграю… а если я выиграю… – пыхтел, задыхаясь от ярости, Руслан, – то… то… то…

– Ты ее поцелуешь, – деловито подсказал сидевший за соседним столом Димка.

– Тили-тили тесто, жених и невеста! – мерзким тоненьким голоском затянула Катя.

– Вот еще! – фыркнула Леночка. – Я не буду спорить тогда!

– Будешь-будешь, – громогласно утвердил Руслан.

– Что вы там разорались?

Марьстепанна, которая за своим столом что-то писала, подняла голову.

– Это Руслан не хочет молочный суп есть, – немедленно сообщил Димка.

– Ну, ты и стукач, – громким шепотом недобро восхитился Руслан. – С меня тебе причитается…

– Руслан, это что еще за жаргон? Где ты такие слова берешь? Ну-ка ешь, не выдумывай, не то приду кормить! – озабоченно глядя в исписанный листок, сообщила Марьстепанна.

– А я не могу это есть! – Руслан вальяжно отвалился на спинку стульчика и подмигнул сидящим с ним за одним столом детям: – У меня таракан в тарелке плавает.

– Уи-и‐и‐и‐и‐и‐и! – Резкий визг Леночки так неожиданно ударил по ушам, что все повыскакивали со своих мест и плотной стеной облепили столик, за которым сидел Руслан, да так утрамбовались, что с глазами, полными слез, зажимающая себе рот Леночка никак не могла прорваться сквозь, чтобы добежать до туалета: ее тошнило.

– Что у тебя там плавает? – встревоженно поднялась из-за своего стола Марьстепанна. – Не выдумывай, этого не может быть, в садике неделю назад прошла полная санобработка!

Тут подбежала встревоженная Анна Ивановна, вдвоем с воспитательницей они с трудом пробились сквозь плотное детское оцепление и своими собственными глазами убедились, что в тарелке Руслана на серо-белой поверхности супа действительно мирно дрейфовал прекрасный крупный экземпляр классического кухонного прусака.

– Как же это? Как же это? – чуть не заплакала Анна Ивановна. – Я же все проверяю. У меня же всегда все чисто. Что же он будет есть, у меня же все точно по порциям кухня выдала.

– Спокойно. С тараканом мы потом разберемся. Суп вылить, – распорядилась Марьстепанна, – а ему отдайте мой. Все. Сели за свои столы, доедаем. Нам скоро на прогулку.

Анна Ивановна унесла тарелку, все нехотя разбрелись по своим местам, и в едва установившейся тишине раздался тихий ехидный голос Димки:

– Не выгорело, да? Качели толкать будешь! Тили-тили тесто!..

Всеобщий детский хохот сотряс стены группы.

– Ну, ты попал! – вспыхнувший Руслан показал Димке кулак.